— Мне надо с кем-нибудь обязательно побеседовать.
Она говорила с раздражением. Такие всегда чего-то требуют. Я попробовал помолчать еще.
— О... преступлении, — упрямо продолжала она. — О преступлении, которое уже планируется.
Я устало помотал головой. Ну вот, пошли признания.
— Преступлении, о котором я знаю.
Выдала она себя. Вечно они стараются предстать в интересном свете.
— Гм, — сказал я. — Тебе бы поговорить с кем-нибудь из отдела уголовной хроники. Погоди минутку.
Я крепко зажал трубку рукой и перевел дух. Отдел уголовной хроники. Да в эту пору вся уголовная полиция спит, а уж отдел уголовной хроники и подавно.
— Послушай, — услышал я в трубке решительный голос. — Я понимаю, что по ночам многие звонят — такие, у которых не все дома.
По крайней мере трезвая, подумал я.
— Бывает, — сказал я. — И мы со всеми разговариваем.
Это прозвучало так резко, что я сам передернулся. И услышал в трубке глубокий вздох:
— Ну так поговори со мной, черт возьми!
Правильно, так мне и надо.
— Самоубийство, — сказал я. — Зачем тебе кончать с жизнью? Ты молода, энергии в тебе вроде хоть отбавляй. Наверняка добиваешься всего, чего только пожелаешь.
— Ошибаешься, — отозвалась она. — Не знаешь, так не говори. Я, к твоему сведению, сижу в кресле-каталке.
Черт. Я аж перекосился.
— А что случилось? — спросил я.
— Это к делу не относится, — сказала она нетерпеливо. Но голос снова стал вежливым. — Меня сбросил Сторми. Сторми — это жеребец, американской породы. Он меня сбросил, и жизнь моя кончилась. Вот уж восемь лет как посадили в каталку.
Ночная команда орала в углу — разыграли очередную сдачу. Кто-то размахивал картами, кто-то стучал по столу, звенели бутылки и стаканы.
Она ждала ответа.
Я открыл рот и перевел дух. Кресло на колесиках. Что тут скажешь?
— Жизнь не кончается, даже если сядешь в каталку, — попробовал я.
Все великие истины банальны.
Молодой голос стал холодным.
— У тебя две ноги? — сказала она.
— Ну да, — сказал я.
— Ты на них сейчас стоишь?
Я посмотрел вниз, на свои джинсы. Из-под них выглядывала пара крепких ботинок, прочно стоявших на полу.
— Да-а...
— А я вот так не могу.
Я прикусил губу, чтобы не брякнуть какую-нибудь глупость.
— Поговорим о чем-нибудь другом?
— Ясное дело, — с готовностью отозвался я. — Но погоди минутку.
Слишком уж она рассудительно высказывается, да и решительно слишком.
— Юлле, — воззвал я.
Он опустил свою трубку.
— У меня на проводе девица, которая уверяет, будто собирается покончить с собой. Если ты гарантируешь, что она этого не сделает, я просто положу трубку. Если нет — давай помогай. Тебе за это деньги платят.
Юлле строго воззрился на меня. Работающие по временному найму не должны распускать язык. Чтобы те, что в штате, могли чувствовать себя спокойно.
— Вон там на диване сидит Тарн, — сказал он сурово. — Попроси его послушать.
А, значит, репортер из отдела уголовной хроники здесь. Я его не заметил.
— Послушай, — сказал я, поднимая обе руки с зажатой между ладонями трубкой, чтобы показать, что никак не могу отойти от телефона, — я по поручениям не бегаю.
Юлле одарил меня еще одним долгим взглядом. Но положил свою трубку, направился к картежникам и перегнулся через спинку дивана.
Тарнандер был не совсем трезв, но не помню, чтобы я когда-нибудь видел его совсем трезвым. Он смотрел на меня, не говоря ни слова и не меняя выражения лица, пока Юлле говорил ему что-то на ухо. Потом кивнул, поднялся и подошел к одному из ромбовидных пультов. Я снял ладонь с мембраны трубки и произнес:
— Ты уж меня прости.
Решительный голос был так же вежлив, как и раньше:
— Пожалуйста. А что ты там устраивал?
Тарн напялил наушники, воткнул штекер и показал, что готов. Теперь руководил он.
— Я постарался подключить кого-нибудь из репортеров, которые могут заинтересоваться, — сказал я.
Тарн быстро взглянул на меня, потом осклабился и сделал мне длинный нос.
— Расскажи про преступление, — быстро сказал я, — которое планируется.
Она ответила не сразу:
— Это целая серия преступлений. Ты же понимаешь, я не стала бы звонить, если б речь шла о мелких деньгах. Но на карту поставлены большие деньги, да и жизни, человеческие жизни... люди умирать будут...
Тарн возился с магнитофоном. И одновременно пожимал плечами. Дескать, болтовня, и все.
— Я умру, — произнес энергичный молодой голос. — Я должна умереть. Только это может решить все проблемы.
Тарн покрутил пальцем у головы, классический жест. Она чокнутая, целиком и полностью. Одна из наших полуночных чокнутых.
— Ты боишься умереть? — спросила она. Тарн сделал мне знак, указал на меня пальцем: тебя спрашивает, с тобой разговаривает.
— Не знаю, — ответил я. — Умирать мне как-то еще не приходилось.
Она разозлилась:
— Я не для того звоню, чтобы выслушивать дешевые остроты.
Тарн ухмыльнулся. Его магнитофон крутился. А я вдруг взбеленился:
— Милая девушка «Я-должна-покончить-с-собой»! Не думай, черт подери, что я шучу. Видывал я, как люди умирают. Я видел больше смертей, чем хотелось бы помнить. И некоторых умерших никогда не забуду. Сам бывал рядом со смертью так близко, что знаю: оставшаяся мне жизнь — это подарок. Так что — не хочешь слышать дешевых острот, не говори дешевых фраз.
Тарн иронически улыбнулся. Это меня тоже разозлило.
— Я не боюсь умереть, — сказал я. — И не так уж много людей на свете этого боятся. Ведь единственное, в чем мы, люди, можем быть уверены — так это в том, что умрем, все до одного. И единственное, что интересно, так это как мы будем умирать.
Теперь и Юлле заинтересовался. Он тоже включился в сеть.
Ну и хорошо, быстрее дело пойдет.
— Ты долдонишь про самоубийство, как будто это самый плохой способ умереть. Да, ей-богу, лишить себя жизни — это самое простое. А вот сгнивать от рака или истлевать от СПИДа и при этом по-прежнему вести себя цивилизованно, тактично, человечно — такое требует мужества. Покончить с собой — да это просто трусость. Кстати, как ты это думала проделать, ведь ты же в каталке сидишь?
В трубке было совсем тихо. Неужели так легко сдается?
— Могу предложить, — сказал я. — Прицепи фейерверочные ракеты к своей колымаге и рвани с эстакады у Катарина-лифта!
Мне показалось, что она хихикнула.
— Какого черта! — сказал я. — Если купишь достаточно мощные ракеты, так сможешь еще сделать мертвую петлю, прежде чем грохнуться!
Тарн засмеялся, но Юлле посмотрел на меня неодобрительно.
— И подумай, — сказал я, — подумай, каких чрезвычайно интересных людей ты сможешь встретить... после этого... И Карла Двенадцатого,
и Буффало Билла,
а ведь ты так любишь лошадей!