— С чего начнем, господа? — спросил хозяин. — С осмотра достопримечательностей или с ужина?
— Есть хочется зверски! — распрямившись, заявил Иван Таранов. — Ты, Воронов, живешь в такой глуши! Пока добирался до тебя, проголодался, как волк! А погреба осмотреть мы всегда успеем.
— Я бы чего-нибудь выпила, — заметила Елизавет Петровна. — Хотя бы аперитив.
— Ну зачем же аперитив? — усмехнулся Воронов. — Можем начать с основного блюда. С главного напитка нашего вечера. Никто не хочет переодеться? Зигмунд покажет ваши комнаты. Сейчас он разносит багаж.
— Я остановлюсь там же, где и всегда, — поспешно сказала Елизавет Петровна.
— Твоя комната, Лиза, уже готова. Рядом будет находиться наш юный друг. — И Воронов посмотрел на него с усмешкой.
— Это не обязательно, — отрезала Елизавет Петровна.
— Я, как гостеприимный хозяин, постарался все предусмотреть. Ведь я тебя знаю столько лет, — с намеком сказал Воронов. — Твои милые привычки. Ну, так что?
— Я хочу переодеться! — заявила Бейлис. — В вечернее платье! Раз это ужин!
— А это, извините, что? — уставилась Елизавет Петровна на ее глубокое декольте. — Я понимаю, милочка, у вас с собой мешок нарядов и вам непременно надо их продемонстрировать. Ведь вы теперь вдова, — глубокомысленно заметила она.
— Где моя комната? — нетерпеливо спросила Бейлис, проигнорировав колкость.
— Эстер Жановна вас проводит.
«Эстер Жановна! Да уж, это куда круче Зигмунда! Где Ворон их откопал? Сразу видно, что хозяин замка большой оригинал» — думал он, подходя к дверям своей комнаты. Елизавет Петровна вошла в соседнюю со словами:
— К ужину спустимся вместе. Я тебе постучу.
«Да, это хоромы!» — невольно вздохнул он, осматривая комнату. Обстановка была выдержана в классическом стиле, причем под старину, кожаная обивка кресел потерта, позолота местами облупилась. Потолки высоченные, было ощущение, что при помощи машины времени отсчитал назад пару-тройку сотен лет. Но, толкнув дверь смежной комнаты, он увидел роскошную и вполне современную ванную. Потом подошел к окну. Вид открывался великолепный, летом здесь и в самом деле было красиво. Огромное поле, за ним лес: хоровод белоствольных березок на опушке, а за спинами русских красавиц зеленые широкие плечи молодцев — елей. Немного солнца, и ощущения будут иными. Это вам не Европа, это масштаб! Матушка Русь, женщина не привередливая, лаской и заботой не избалованная, но зато ее величественная красота повергает в трепет. Здесь можно только преклоняться, припасть к стопам и полюбить беззаветно. Ее потому и не сватают, что ровни ей нет.
И вдруг — замок! Французское вино в подвалах! Неудивительно, что Ворона не любят и не понимают. Здесь все это без надобности. Латифундист, понимаешь, нашелся!
Смеркалось. Его ждет либо поздний обед, либо ранний ужин. Он отошел от окна и открыл дорожную сумку. Надо ли переодеваться? Пожалуй, что надо. Багаж уже в комнате, костюм висит на плечиках в шкафу. Здесь стараются предугадать малейшее желание гостей. Он подошел к зеркалу в тяжелой бронзовой раме, пригладил чуть растрепавшиеся волосы, приложил к рубашке галстук. Этот или другой? А Сивко-то по-простому, в свитере и темных брюках. Правда, в вырезе углом виднеется белоснежная сорочка и тот же галстук. Зато Иван Таранов — орел! Богат, красив, импозантен. И костюмчик на нем сидит как влитой. Как метко охарактеризовала его Елизавет Петровна, «мужчина таранного типа». Стенобитное орудие. Императорский апломб, океан амбиций и бездна тщеславия. Но все по месту. Состояние-то у него, по слухам, колоссальное. Потому и гарем может себе позволить. Опять-таки, по слухам.
Что же касается женщины-конструктора… Нетерпеливый стук в дверь.
— Мишель! Спускаемся!
Она все в том же черном платье для коктейля, но уже без меховой накидки, и туфельки другие, чистые. Переобулась. Перчатки сняла, на пальцах обеих рук многочисленные кольца, лак на ногтях матовый, дабы их сияние не затмевало блеска бриллиантов. Женщина со средствами и со вкусом.
Они спускаются вниз по широкой лестнице, он в костюме, она в платье для коктейля, рука Елизавет Петровны зацепилась за его локоть. Похоже, ей сегодня нужна поддержка. Они идут на ужин, в парадную залу. Двери широко распахнуты, невольно он думает о кино. Это похоже на старый черно-белый фильм. Замок, дворецкий, парадная зала. Красиво и мрачно.
— Забыла тебе сказать… Здесь нет сети.
— Как-как?
— Мобильный телефон не отвечает. И позвонить нельзя.
— Совсем нельзя?
— Разумеется, телефон в доме есть. В кабинете хозяина. Но звонки на мобильники блокируются. Из замка позвонить нельзя. Разве только выйти наружу, но там собаки бойцовской породы. Ты и сам все видел. Хочешь рискнуть жизнью — иди, звони.
— Он что, сумасшедший, Дмитрий Воронов?
— Я же тебе говорила: странностям не удивляйся. На Дмитрия Александровича повлияла преждевременная смерть любимой жены.
— А что за трагедия случилась с его женой?
— Я тебе потом расскажу.
Бордо
Они рука об руку входят в парадную залу и на пять секунд останавливаются в дверях, выдерживая положенную по этикету паузу Трое мужчин расположились у камина и негромко о чем-то беседуют: Воронов, Сивко и Иван Таранов. Зал огромен, стол немалого размера, метрах в трех от камина, в нем теряется. Над столом тоже огромная антикварная люстра. На столе белоснежная скатерть и идеально разложенные приборы.
— Ну что? — улыбается Таранов. — Все в сборе, кроме нашей очаровательной…
В этот момент в залу врывается «очаровательная».
— Уф, я опять последняя!
— Милочка, без вас все равно не начнут. Вы — наша звезда, — с иронией говорит Елизавет Петровна.
— Вы что — лесбиянка? — лепит Бейлис.
— Почему вы так…
— А нечего на меня так пялиться! И говорить: звезда. Я не звезда, я вдова!
— Тогда приличнее было бы надеть черное.
Бейлис в откровенном алом платье и, разумеется, бриллиантах. Неизвестно, чего на ней больше, платья или драгоценностей. Ее платье — единственное яркое пятно в этом старом черно-белом фильме. Оно здесь и в самом деле неуместно, как и сама блондинка с неестественно большой грудью. Это не ее жанр.
— У меня траур в душе! — заявляет Бейлис в ответ на колкость Елизавет Петровны.
— Где-то очень глубоко. Так глубоко, что никто этого не видит. За вашей грудью вообще трудно что-либо заметить.
— А вам кто мешает сделать такую же? Хотите, дам адресок клиники? Анонимность гарантирована, если жадничать не будете.
— Спасибо, не надо. И вообще: есть темы, которые при мужчинах не обсуждаются. В частности, тема пластики и сексуальной ориентации.
— Подумаешь, секреты!
— Дамы, довольно, — обрывает перепалку хозяин. — Прошу всех к столу.
Новое лицо ведет Елизавет Петровну, Таранов — Бейлис. Красавица кидает в сторону светловолосого незнакомца заинтересованный взгляд и садится напротив. Рядом с ней присаживается Таранов.
— Ну, где же твое сокровище, Дима? — нетерпеливо спрашивает Елизавет Петровна.
— Зигмунд, принеси, — тихо говорит Воронов.
Когда на столе появляется бутылка вина, все в недоумении. Все, кроме Бейлис, она равнодушно смотрит на этикетку-аппликацию. Здесь же по-французски нацарапано несколько слов. Глубокая пауза, слышно даже, как потрескивают дрова в камине. Таранов смотрит на пламя так, словно бы там горит секрет его благосостояния. Молчание нарушает Воронов:
— Ну так что, господа? Приступим?
— Дима, ты что, это собираешься пить? — тихо спрашивает Елизавет Петровна.
— Фальшивка! — откидывается на спинку стула Иван Таранов.
— Нет, это я пить не буду, — усмехается Воронов. — Просто хотел показать. И напомнить всем, почему она так и не была выпита. О трагедии, случившейся год назад. А почему ты думаешь, Иван, что это фальшивка?
— Мне так показалось.
— Когда кажется, креститься надо, — бормочет Сивко. — Причем без комментариев.
— Может, и это фальшивка? — На столе появляется еще одна бутылка. Первую по сигналу хозяина Зигмунд поспешно убирает со стола.
— О! Это дело! — с энтузиазмом говорит Иван Таранов. — Узнаю! Это бордо, и отличное бордо! Я помню, что этот год был урожайным. Вино достойное. Правда, что ты отдал за нее тридцать тысяч?
— Правда.
— Ну а пить зачем?
— Я хочу, чтобы вы все это попробовали. Кто лучше вас разбирается в винах? Наш клуб лучший в России, а наши коллекции самые значительные. Это мой подарок друзьям. Зигмунд, налей господам вина. Сначала дегустация, а потом ужин.
Зигмунд нежно, словно лаская, белоснежной салфеткой, берет бутылку, тело которой старое, мутное, а этикетка затерта. Все завороженно следят за его действиями. Свершилось! Хлопок, и пробка вынута, Зигмунд показывает ее хозяину и гостям. Дно темное, почти черное, пропитанное вином, издает глубокий пьяный запах.