Императрица часто отсутствовала. Даже в Вене она принимала ограниченное участие в каждодневной жизни своего мужа. В общем, он вызывал у нее скуку, но в это же время и жалость. Она видела в нем мученика поневоле, прикованного к тяжелым, неизбывным заботам, всю меру суетности которых она не могла не чувствовать. Вот тогда-то, за несколько лет до того момента, с которого начался этот рассказ, и пришла ей в голову необычная идея. Она решила найти подругу для стареющего императора, нуждавшегося в развлечениях в свободные часы. „Ему нужна молодая женщина, с которой он мог бы расслабиться и забыть о бремени власти, какая-нибудь здоровая и свежая хохотушка“, – говорила она себе.
Но как найти женщину, которая будет знать свое место, не пустится в интриги и не станет орудием заговора? Задача казалась неразрешимой, тем более внутри дворцового круга. Каждый здесь проникнут честолюбием, желанием успеть. Буржуазные круги императрице не были известны. Оставался аристократический мир, всегда благожелательно принимаемый Веной, вхожий во многих случаях в высшее общество. Императрица вспомнила об одной актрисе Бургтеатра, которую ей представили во время благотворительного праздника. О мадам Шратт говорили много хорошего. Она была молода, красива, с живым характером. Императрица пригласила ее к себе и нашла очаровательной. Она устроила так, чтобы та встретилась с императором. Простота, естественность, красота мадам Шратт завоевали сердца обоих супругов.
По-видимому, императрица хорошо разбиралась в людях. Мадам Шратт стала близкой подругой императора и оставалась ею более тридцати лет, до самого конца. Он видел ее ежедневно то в Хофбурге, у себя или у своей жены, то у нее дома, в квартире, которую купил ей в двух шагах от дворца по улице Картнер Ринг, – там он проводил пару часов каждый вечер. Часто по утрам мадам Шратт приходила к императрице; настоящая дружба связывала этих двух женщин. Удивительно, что ни разу императрица не пожалела о своем выборе, ни разу мадам Шратт не сделала попытки вмешаться в то, что ее не касалось, или последовать совету людей, желавших воспользоваться ее влиянием. Она умела слушать императора и настолько завоевала его доверие, что он говорил с ней свободно на любую тему. Она умела позабавить и развлечь этого скучающего человека, она восхищалась им, была влюблена в него.
Так в этом старинном дворце между тремя столь непохожими людьми сложились отношения любви, дружбы и взаимного уважения, превратившие этот тройственный союз – если учесть безмерно высокое положение двух его участников и низкое происхождение третьего, если оценить то, что все они сумели смириться со многим и принести на общий алтарь самое лучшее и сокровенное, что было в них, – в нечто, никогда невиданное дотоле в мире и неповторимое, ставшее возможным только в живой и легкой атмосфере венской жизни.
Избавившись от мучившей ее заботы, императрица все более охотно и беззаветно предавалась тому, что влекло ее больше всего на свете, – одиночеству и мечтам. Разве не принадлежала она к тому королевскому роду, который поставлял не столько солдат и завоевателей, сколько принцев, исполненных смятения, уклонявшихся от всякого действия, влюбленных в искусства, во все, что позволяет вырваться из обыденного мира, но одновременно и неумных в своих страстях, отдававшихся им беспредельно, вплоть до потери рассудка. Она была из их породы. Она так же желала бежать от своей судьбы. Дети не привязывали ее к семейному кругу, в нем она чувствовала себя неуютно. Две ее дочери ни в чем не походили на мать. С головы до ног они были Габсбургами. Но Рудольф, полный очарования и рыцарства, независимый и гордый, был кровь от крови матери. Часто она упрекала себя, что вместе с незаурядными способностями она передала ему и тяжелую наследственность. Какого труда стоило ей отнять его у смерти, едва он родился!
Нередко она вспоминала незначительный эпизод из его далекого детства. Хрупкий малыш пытался пойти самостоятельно и тяжело падал на ковер. „Если ноги не держат тебя самого, – сказала, смеясь, императрица, – как же они выдержат груз двойной короны?“
Военные отобрали ребенка у матери в раннем возрасте. Его отец полагал, что никогда не рано начинать приучаться к дисциплине. Сын вырос под надзором генерала Гондрекурского. Жизнь еще слабого ребенка подчинялась суровыми правилам. Всякого рода фантазии пресекались. Рудольф видел своих родителей в строго установленные часы и не каждый день. Отец забавлялся, заставляя его маршировать, как солдата.
Иногда матери на короткое время удавалось остаться наедине с ним. Тогда она рассказывала ему сказки и увлекала в чудесный мир вымысла. Оба любили поговорить о таинственной жизни домовых, о бородатых карликах и гномах, обитающих в лесных чащах. Но такие моменты были нечастыми, а с годами стали случаться все реже и реже.
Как ни была императрица привязана к сыну, она принимала разлуку с ним как неизбежность. „Все люди одиноки, – говорила она себе, – а мы больше, чем другие“.
Высокие барьеры отгородили мать от сына. Она наблюдала за ним издали. Теперь это был взрослый мужчина, наделенный умом, высокообразованный, широких и современных взглядов, но, как и она, пылкий, живой, нервный, импульсивный, излишне впечатлительный, легко переходящий от возбуждения к подавленности, страстно любящий жизнь, но прожигающий ее так, будто она не имеет никакой цены.
III
МАЛЕНЬКАЯ ГОЛУБАЯ НЕЗАБУДКА
Камердинер Лошек, доверенный принца-наследника, служивший ему с рождения, вошел в спальню, как обычно, в половине восьмого. Он раздвинул шторы, прошел в ванную, отдал приказ одному из слуг, вернулся, приготовил белье и одежду, затем направился к узкой постели, расположенной в углу комнаты. Принц не просыпается. Лошек помедлил, глядя на него. По тому, как старый камердинер сжал губы и покачал головой, было видно, что ему жалко будить человека, который так сладко спал. Но он наклонился и тронул принца за плечо…
Час спустя Рудольф приступил к своим ежедневным официальным обязанностям в большом салоне для аудиенции, отделанном белыми с золотым резными панелями. Адъютант ждал его у письменного стола, на который уже положил несколько досье.
Медленно потекли часы. Принц подписывал бумаги, председательствовал на совете, принимая делегации. Самым живым моментом утра было обсуждение с начальником интендантской службы качеств полировки, которая должна довести до блеска пуговицы военных мундиров. Надо было разместить заказ. Этот большой важности вопрос требовал для своего разрешения не одну сотню тысяч крон. Измученный принц освободился только пополудни. Покидая его, адъютант предупредил, что принца ждут на обед у Его Величества в честь двух приезжих прусских принцев, без пятнадцати два и что он приедет за ним в половине второго.
– Прусские знаки отличия обязательны, – предупредил он. – После обеда Ваше Высочество будет сопровождать принцев на скачки в Пратер.
Оставшись один, Рудольф направился к двери, которую открыл перед ним Лошек, прошел долгими коридорами, поднялся по лестнице и наконец достиг небольшого салона с низкими потолками. К салону примыкала еще одна комната. Вот уже год Рудольф спал там. Эти маленькие апартаменты, где он любил уединяться, выходили окнами на Амалиенгоф, из них было видно то крыло дворца, где жила императрица.
Убранство салона удивляло непривычным для этого сурового дворца комфортом. Обтянутая кожей английская мебель, диван с подушками, покрытый бобриком паркет, персидский ковер, цветы, современное бюро, на котором позади письменного прибора блестел отполированный череп. Посреди салона стоял еще взволнованный долгим и опасным переходом через Хофбург господин Шепс.
Когда он увидел принца, его худое лицо засияло. Рудольф взял его за руку, повлек к дивану, усадил, сам сел рядом, взял с подноса, который держал Лошек, графин и наполнил два бокала.
– Мой дорогой Шепс, у меня свободный час после самой занудливой утренней повинности. Я посвящаю его вам. Но, ради Бога, не будем говорить о делах. С меня довольно. Давайте побеседуем как придется, с пятого на десятое.
Разговор начался в самой простой манере. Ни словом, ни интонацией Рудольф не дал почувствовать собеседнику разделявшую их пропасть. На протяжении долгого дня настроение принца часто менялось, но, по-видимому, именно в этот час спало напряжение, и он наслаждался доверительной атмосферой встречи. Политических проблем касались лишь вскользь. Шепс обеспокоился, узнав, что вести, которые дошли до Хофбурга по поводу здоровья императора Германии Фридриха III, неутешительны, не оставляли надежды на выздоровление.
– Это было бы крахом для поборников свободы, мой принц. Ведь они надеялись, что этот достойный человек останется на германском троне, а Ваше Высочество получит трон Габсбургов.
Рудольф небрежно махнул рукой.
– Вот уж этого мои близкие друзья не должны были бы мне желать, Шепс… Что касается немцев, они найдут себе хозяина, моего дорогого кузена Вильгельма. Если он не развалит династию Гогенцоллернов, можно будет поверить, что есть Бог, охраняющий королей и помешанных.