Хозяин дома предложил Амиру сесть, и тот опустился на диван. Слуга принес шербет и фрукты. Ахмед зажег серебряную курильницу, и помещение наполнилось запахом лаванды.
Молодой человек молчал. Он забыл, что пришел сюда, повинуясь воле матери. Сейчас он думал о себе, о своих желаниях. Он жаждал сполна отдаться внезапно вспыхнувшему чувству и не думать о последствиях. Амиру казалось, что он обрел редкую ясность мыслей и неведомые ранее душевные силы.
– Отец поручил сказать еще кое-что. Его сватовство к твоей дочери не состоится.
Ахмед вздрогнул. У него был немного печальный, добрый, удивительно прямой взгляд.
– Он передумал?
Амир набрал в грудь побольше воздуха.
– Да. Отец решил уступить первенство мне. Я, Амир ибн Хасан аль-Бархи, намерен просить у тебя руки Джамили.
Ахмед замер. Он мог ожидать чего угодно, только не этого! На свете найдется немало людей, которые следуют своим собственным законам, подчиняются непостижимым велениям сердца и разума. Хасан был не из их числа. В то же время этот юноша выглядит здравомыслящим и серьезным… Воистину, Аллах творит то, что желает!
– Вскоре я покину Багдад, – продолжал Амир, – отправлюсь в Хорасан в свите правителя правоверных, великого Харун аль-Рашида, и принца Абдаллаха аль-Мамуна. Если ты дашь согласие на брак, мы ускорим свадьбу и я смогу взять Джамилю с собой. Мы поселимся в Мерве, я окружу твою дочь уважением и любовью, каких она, без сомнения, заслуживает!
Ахмед постарался взять себя в руки.
– Благодарю за оказанную честь. Все это весьма неожиданно для меня, – осторожно промолвил он. – Я должен подумать. Джамиля – моя единственная дочь, и я намерен устроить ее судьбу наилучшим образом.
Амир поднялся с дивана, хозяин дома – тоже.
– Если позволишь, я зайду через несколько дней, чтобы узнать твое решение.
Ахмед выдержал паузу, после чего сказал:
– Будет лучше, если это сделает Хасан. Свадьба – серьезное дело. Я намерен с ним поговорить.
Молодой человек изменился в лице. Он должен был понимать, что ему не на что рассчитывать. Если отец Джамили и поверил его словам, то наверняка счел себя оскорбленным «двойным» сватовством и решил, что в семействе аль-Бархи царят сомнительные нравы.
Амир покинул дом судьи и отправился домой, не видя ни дороги, ни людей. О Джамиля! Впервые в жизни его интересовало не только тело женщины, но и ее душа. Какие мечты, какие воспоминания живут в ее сердце? Какой свет озаряет и какие тени омрачают ее мысли? Один взгляд этой девушки был подобен целому миру, доброй сотне несказанных слов, череде сладких снов, которые снятся на рассвете!
Амир грезил о Джамиле с глубокой нежностью, тогда как о Зюлейке вспоминал только в тот момент, когда его обуревали страсть и ненасытное, грубое желание.
После того как молодой человек ушел, Ахмед позвал дочь и рассказал ей о том, что услышал. Смятенное выражение на лице Джамили внушило ему тревогу, и он тут же раскаялся в том, что посвятил дочь в подробности случившегося.
– Все это кажется мне очень странным, – заметил Ахмед. – Хасан так горячо убеждал меня в том, что хочет жениться на тебе, и вдруг.
Джамиля не слушала отца. Она была воспитана на книгах, выдуманных историях, пылких стихах, и собственное воображение всегда имело над ней куда большую власть, чем правда жизни.
– Отец! – Девушка взяла его за руки. – Ты всегда говорил о том, что хочешь моего счастья, что не желаешь меня неволить. Умоляю, выдай меня за этого юношу!
Ахмед нахмурился. Он догадывался о том, что происходит. Джамиля увидела красивого молодого человека (а он и правда был очень красив!), мгновенно влюбилась и теперь мечтала о счастье – о лихорадочном, пылком, горячем счастье. Дочь не подозревала о том, что оно может быть и другим – неторопливым, спокойным, надежным. Когда-то Ахмед тоже был молод и представлял мир совсем не таким, каким он оказался в действительности. Теперь по роду занятий ему приходилось сталкиваться с самими разными проявлениями мошенничества, обмана и подлости. Окружающий мир был пропитан лицемерием, фальшью, жаждой сиюминутных удовольствий и – денег. На долю мечтателей оставалось бессилие и отчаяние.
Хотя повидавший жизнь кади не сомневался в Хасане, поскольку тот разделял его стремления, был его другом, он все же по-настоящему доверял только небу, земле, воде и хлебу, то есть тому, что не способно меняться, а главное – изменять.
Ахмед не стал объяснять это дочери и ограничился тем, что повторил ту же фразу, какой ответил Амиру:
– Успокойся. Я ничего не решил. Сначала я должен поговорить с Хасаном.
Вернувшись домой, Амир перво-наперво направился к Зухре. Она нетерпеливо поднялась навстречу и положила руки на плечи сына. Взволнованный, полный страстной силы взгляд женщины был устремлен в глаза Амира. Она коснулась ладонями его лица и выдохнула:
– Ну… как?
Молодой человек отстранился от матери. Сел. Придвинул к себе кувшин с холодной водой, налил в чашу и залпом выпил. По лицу пробегали быстрые тени, во взгляде затаилось смешанное чувство растерянности, решимости, упрямства и испуга.
– Я все уладил.
– Каким образом? Что ты сказал?
– Сказал, что отец отменил сватовство. И… я заявил, что сам женюсь на Джамиле!
Зухра ахнула и задрожала всем телом.
– Глупый мальчик! Зачем ты это сделал? Отец никогда тебя не простит! Он может выгнать тебя из дому, лишить наследства!
Амир смотрел прямо перед собой. Он сжал кулаки и не двигался.
– Ну и пусть. Он и без того отправляет меня в ссылку. Он не получит эту девушку. Я уговорю ее убежать, увезу с собой, украду!
– Тебя схватят!
Амир упрямо тряхнул головой.
– Главное – успеть отъехать подальше от города, а потом я попрошу защиты у принца аль-Мамуна. Он наверняка обижен на халифа за то, что тот высылает его из Багдада, и будет рад обзавестись человеком, который поклянется служить ему верой и правдой.
– Харун аль-Рашид тоже едет в Хорасан. Он чтит законы веры. Тебя жестоко накажут, могут даже казнить! Амир! Пока не поздно, упади в ноги отцу, скажи, что ошибся, сошлись на временное помутнение разума, на что угодно! Главное, попроси прощения!
– Чтобы он беспрепятственно женился на Джамиле? Ни за что!
Зухра бессильно опустила руки.
– Зачем тебе эта девушка? Она не принцесса, всего лишь дочь судьи!
– Она прекраснее всех на свете.
Пока Зухра думала, как убедить сына отступить от безумной затеи, Амир сказал:
– Мне нужна твоя помощь в одном деле, мама.
Зухра смотрела суровым, немигающим, как у змеи, взглядом.
– Что еще ты наговорил?
Молодой человек собрался с духом и промолвил:
– Одна девушка ждет от меня ребенка.
Женщина приложила руки к пылающим щекам.
– О нет! Кто она? Как это произошло?
– Ее дядя торгует башмаками. Она мне понравилась, и мы встречались по ночам. Я не думал на ней жениться, просто… развлекался. Но недавно она объявила, что беременна.
– Дядя? А ее отец?
– Она сирота.
Зухра помолчала.
– Ты уверен, что ребенок твой?
– Да. Кроме меня, у нее никого не было.
– Как думаешь, она способна рассказать о случившемся своим родным, прийти сюда и пожаловаться Хасану?
Амир пожал плечами.
– Я называл ей свое имя. Она довольно сумасбродна, так что все может быть… Я намерен сказать, что уезжаю. Если помочь ей избавиться от ребенка, думаю, она будет молчать. Зюлейка боится своей тетки: если та узнает правду, может запросто выгнать ее из дому.
– Зюлейка?
– Да, так ее зовут.
Зухра прошла к нише в глубине комнаты, отодвинула занавеску, сняла с полки ларчик слоновой кости, открыла его и вынула маленький флакон из матового стекла.
– Возьми. Скажи, чтобы смешала с водой и выпила.
Амир кивнул и поцеловал ей руки.
– Что бы я делал без тебя, мама!
– А что буду делать без тебя я! – прошептала Зухра и горестно покачала головой.
Ночью Амир встретился с Зюлейкой. На сей раз не он, а она ждала его возле стены своего сада, дрожащая, поникшая и жалкая. Молодой человек подошел к девушке и коротко произнес, не глядя на нее, не прикасаясь к ней:
– Пойдем.
Луна разливала вокруг мерцающий млечный свет, омывая им деревья, темно-зеленую бахрому листвы, стены домов, и все это сияло, как в сказке. Дорога тоже сверкала, напоминая Млечный Путь.
Зюлейка обняла обнаженные плечи и зябко поежилась. На душе лежало тяжкое бремя страха и неуверенности в будущем. Амир шел чуть впереди и молчал. Еще недавно он бы осыпал ее поцелуями, согрел в объятиях, нетерпеливо и пылко овладел ею и они вместе взмыли бы на вершину блаженства. А теперь… Что-то подсказывало Зюлейке, что мужчина, которому она столь бездумно доверила свою судьбу, больше никогда не дотронется до нее, не произнесет ласковых слов, не посмотрит с нежностью и любовью.
Они пришли в пальмовую рощу, где провели столько сладких, безумных минут. Над головой порывисто шумели деревья. Шелковистая трава приятно холодила ноги.