– Размечтался… – буркнул второй охранник, одетый в милицейскую форму. – Получишь… мертвого осла уши. Нас деньгами не шибко балуют. – Но и не обижают. Тебе что, мало? – Это снова курносый. – Денег всегда не хватает.
– А ты ходи по ночам вагоны на станции разгружать, – с издевкой сказал курносый. – Там платят больше. – Может, ты заткнешься!? – окрысился милиционер. – Сиди и сопи в две дырки. – Ты че, в натуре… Не борзей.
Курносый набычился и метнул на напарника злобный взгляд.
– Тихо, мальчики, тихо! – вовремя вмешалась Максимовна. – Не хватало еще, чтобы вы тут подрались. Сегодня к нам пожаловал Саша Грузин, так что сами знаете, что с вами будет, если вы сотворите здесь большой шухер.
Она никак не могла справиться с замками и пыхтела, будто поднималась на крутую гору.
Охранники успокоились мгновенно, однако взгляды, которыми они обменялись, говорили красноречивее слов.
Наконец раздался лязг засовов, и тут только я сообразил, что теперь каморку уборщицы превратили в сейфовую комнату для хранения выручки, а Максимовна – кассир казино. – Вперед! – скомандовал я Сидору.
Нельзя было допустить, чтобы она успела закрыться изнутри.
– Берешь на себя женщину, – сказал я своему приятелю и подельнику.
Мы появились перед остолбеневшими от неожиданности охранниками как бесы из преисподней – в черных костюмах, масках и с пистолетами, снаряженными глушителями.
Не знаю, чему там их учили, но то, что учеба не пошла впрок, в этом можно было не сомневаться. Они даже не притронулись к оружию, а только смотрели на нас внезапно обезумевшими от страха глазами, неподвижные, как изваяния.
Я молча указал дулом пистолета на пол: мне не хотелось лишней крови.
Они безгласно и покорно, будто полусонные, улеглись лицами в исшорканный подошвами кафель и заложили руки за голову – пожалуй, единственное, что эти двое, как оказалось, хорошо усвоили из науки об охране важных объектов.
Я не стал долго мудрить и ждать, пока они очухаются от внезапного ступора – два точных и жестких удара, и сон принял их в свои объятия по меньшей мере на полчаса; а больше нам с Сидором и не нужно было.
Позади раздался приглушенный всхлип.
Я стремительно обернулся. Сидор смущенно развел руками:
– Понимаешь, хотела закричать…
– Ты что, сломал ей шею!?
– Упаси Бог! Обижаешь, Ерш, я только слегка хлопнул ее по загривку.
– Займись деньгами, а я посторожу на входе.
– Лады…
Только теперь я понял назначение раздвижной двери: она служила маскировочным щитом, скрывающим комнату-сейф.
И нам очень повезло, что эта внушительного вида плита из дубового фанерованного бруса, армированного стальной проволокой, не была закрыта на замок – ее не взял бы и топор дровосека…
Денег, в основном долларов, набралось на полную сумку, которую принесла с собой ныне мирно почивающая Максимовна.
Сидор, запихивая кредитки в бездонную утробу главной принадлежности наших домохозяек, непрестанно подмигивал мне и гримасничал, словно обезьяна, – от избытка чувств.
Да, похоже, наш "улов" стоил потраченного на него времени…
Как это ни удивительно, но мы убрались из города ни клятые, ни мятые; даже стеклянная будка поста ГАИ на окраине проводила нас умиротворенным мерцанием одинокой настольной лампы, освещающей клюющего носом мента в наброшенном на плечи кителе.
Спи, парень, у тебя и впрямь отменный ангел-хранитель…
Опер
Господи, как я ждал этого момента!
И вот она, твоя высшая справедливость, – еще одна видеозапись, теперь уже беседы Сандульского с самим Грузином. Это даже не кассета, а осиновый кол для всеми проклятой бандитской груди.
Саша Грузин был пьян как сапожник. Уж не знаю, чем там его поманил Жорж, но он приплелся в кабинет Сандульского словно бык на бойню.
Того, что Грузин наболтал, с лихвой хватило бы ему на пожизненное заключение, будь у нас такой закон. Похоже, он хотел произвести как можно более выгодное впечатление на Сандульского, который с отчаяния предложил ему не десять, а целых пятнадцать процентов с дохода.
На этот раз мы с Баранкиным устроили просмотр видеозаписи на квартире одного из наших так называемых "добровольных помощников органов правопорядка", изрядной сволочи, бывшего начальника первого отдела номерного предприятия, пьяницы, бабника и проходимца.
Я не рискнул воспользоваться аппаратурой управления – чем черт не шутит, вдруг моя разработка уже "засвечена" и комната техсредств снабжена "жучками".
А к Баранкину уже возвратилась его дражайшая половина, загоревшая до черноты и умиротворенная до полной прострации – наверное, целебным морским воздухом…
Голос Саши Грузина был на удивление тонок и визглив.
Впрочем, и сам он не впечатлял размерами и статью – такой себе низкорослый пьяный сатир с черными маслеными глазками и низким лбом, который можно было закрыть одним пальцем.
Г р у з и н.
… Так, говоришь, Сторожук прижимает… хе-хе… известная сволочь, давно под ногами путается.
Ж о р ж.
Что делать, Александр Давидович? Он сожрет меня с потрохами.
Г р у з и н.
Подавится… хе-хе… много на себя берет, укоротим, если нужно… хе-хе…
Ж о р ж.
Я готов платить вам дес… пятнадцать процентов! Только защитите.
Г р у з и н.
Пятнадцать? Это разговор делового человека… хе-хе… Защитить можно… отчего нет… хе-хе…
Ж о р ж.
Но за ним такая сила… Пока все образуется, от меня мокрого места не останется.
Г р у з и н.
А вот это ты напрасно так говоришь. Видали мы козлов и покруче. Помнишь, чем кончил Храпатый? Я эту мразь размазал по стенке, академики собирали его по частям неделю, все равно подох… хе-хе…
Ж о р ж.
Но Сторожук ведь мент, а с ними не все так просто…
Г р у з и н.
Мои ребята уже не одного мента завалили. И что? Никаких проблем. Меня доставал однажды один… умник из угрозыска, не помню точно как его звали: Макарчук… а может, Макарченко… все равно подох… хе-хе… Я ему лично свинцовую примочку выписал… хе-хе… зарыли, как падаль, на Солонцах… там места всем хватит… хе-хе…
Даже при не очень хорошем освещении в кабине-те Сандульского было заметно, что Жорж стал белее стенки – таких откровений от Саши Грузина он не ожидал.
Я понимал состояние Сандульского – вдруг Грузин вспомнит по трезвянке, что он развязал язык?..
Всполошенный Жорж не знал, как повернуть разговор в иное русло. А его собеседника несло словно под горку на санках по наезженной в плотном снегу колее. – Ах, сволочь!
Баранкин даже заскрипел зубами от ненависти к Грузину.
– Так вот где Макарчиков… Ты его знал? – спросил он.
– Слыхал. Встречаться не приходилось.
– Я с ним учился. Мужик был – таких поискать. Настоящий сыщик, до глубины души порядочный человек. Его жена осталась с двумя мальцами, одному чуть больше года, а второй этой осенью пойдет в школу.
– Давай досмотрим…
Г р у з и н.
Ежели что, любые наезды спустим на тормозах. В деле этого мента меня… хе-хе… тоже пытались поиметь, но Шалычев нажал на кого нужно – и все в ажуре… хе-хе…
Ж о р ж.
Да, да, конечно, Шалычев…
Г р у з и н.
Что ты, евреец, можешь знать о Шалычеве?! Вот я – да. Мы с ним кореша. Давно. Никто об этом и не подозревает… Шалычев – большой любитель девочек… хе-хе… Осторожный… но все равно однажды влип по самые уши. С этими шалавами никогда не знаешь… хе-хе… что они могут вытворить. Попалась ему одна соска… клевая малышка… а после постельки оказалось, что была целка, что ей нет и пятнадцати, что легла с Шалычевым по пьяной лавочке и без своего согласия и что она идет прямиком в ментуру сдавать его со всеми потрохами… хе-хе… Каково?
Ж о р ж.
Бывает… конечно… Может, пойдем в зал? У меня там новая программа… и все такое…
Г р у з и н.
Да, бывает. Шалычев запаниковал, пришлось мне… хе-хе… придушить эту цыпочку. А девка была – ягодка, цимус. Ничего, все обошлось. Вызвал не кого-то другого, а меня. Кто у него настоящий друг? Я! Саша Грузин! Все сделал как нужно. Друзья они, как это… ага – в беде познаются… хе-хе… Понял, маланец?
Ж о р ж.
В-ва… П-по…нял…
Мы с Баранкиным переглянулись и молча покачали головами – ни фига себе понесло Грузина!
На экране было видно, что Жорж от страха едва не плачет.
А Саша Грузин, которого, похоже, прихватил приступ пьяной болтовни, глядя поверх головы Сандульского, все бубнил и бубнил монотонным голосом свои страшные откровения.
Наверное, в жизни любого человека, даже такого ублюдка, как Саша Грузин, наступает момент, когда просто нельзя самому нести груз памяти и возникает потребность выговориться, исповедаться даже не близкому человеку, а нередко первому встречному.
Поездной синдром…
Г р у з и н.
Сторожук, Сторожук… Кончим гада – и точка! Даю слово. Сторожук, эта вша, гнида чухонская, против меня прет? Все, заметано. Мы с тобой договорились. Только смотри, Жорж, сболтнешь кому лишнее… хехе… я с твоей задницы полос нарежу и псам скормлю… хе-хе… Понял?