Я прихожу к Григорию Абрамовичу каждый день перед тем, как идти в управление к ребятам. Люблю приходить к нему рано утром, когда, кроме нянечек, в больнице все еще спят, в коридорах тихо и безлюдно, даже на больницу не похоже. Рассказываю ему все, что вчера случилось, все свои радости и неприятности, а их у командира группы всегда хватает.
Сегодня я иду к Григорию Абрамовичу посоветоваться по очень трудному для меня вопросу.
Совет мне нужен именно его, потому что предмет, о котором я хочу посоветоваться, слишком деликатного свойства. Речь идет о задании, которое мне дал руководитель службы внутренних расследований, или контрразведки, как мы ее называем, генерал Чугунков. Дал устно, без всякого приказа, потому что доверить такое бумаге может только сумасшедший!
Я чувствую, здесь немного придется пояснить, иначе будет непонятно, при чем здесь раненый Григорий Абрамович и мое секретное задание…
Дело в том, что наше МЧС – Министерство чрезвычайных ситуаций – за десять лет, которые оно существует, а особенно за последние годы, превратилось в реальную силу, в альтернативную силовую структуру, способную противостоять Федеральной службе безопасности, МВД, всякого рода спецслужбам и спецподразделениям. Жизнь в России по самому своему содержанию стала чрезвычайной, поэтому нам теперь до всего есть дело: от природных катастроф до акций социального протеста. Понятно, что не всем это нравится. Наибольшее раздражение силы МЧС вызывают у людей, долгое время привыкших считать свою структуру монополистом во всякого рода чрезвычайных «разборках». Я имею в виду ФСБ и тех, кто ею руководит, а там осталось достаточно много людей, помнящих времена, когда ФСБ обозначалась другой аббревиатурой – КГБ, а самые старые из них могут рассказать еще и про ЧК.
Их раздражение объясняется тем, что МЧС построено на принципиально других основаниях. Система внутренних взаимоотношений в структурах МЧС во многом определяется неписаным Кодексом Первых Спасателей, которые и организовывали эту службу, думая прежде всего не о централизме и единоначалии, а о том, что в чрезвычайной ситуации речь идет о жизни людей. Главное действующее лицо – Спасатель, призванный помогать, а не устанавливать закон и порядок, как милиционер или полицейский. Те, кто начинал, пытались создать структуру, заботящуюся об интересах человека, а не государства. На первое место в современной системе ценностей выходит отдельно взятый россиянин, а не вся Россия в целом, как было прежде. МЧС – это силовая структура двадцать первого века, которая выше всего ставит жизнь и безопасность каждого конкретного человека, а не какие-то абстрактные общегосударственные интересы, ради которых силовики испокон веку забывали о человеке и приносили его в жертву общественным, коллективным, а чаще всего – своим, корпоративным, интересам.
Терпение прежних российских силовиков, наконец, лопнуло, и они начали против нас, спасателей, необъявленную войну – провокации, интриги, разного рода подставки, выливающиеся иной раз в откровенные диверсии. МЧС вынуждено было создать секретную службу, главная задача которой – противостоять проискам ФСБ, разрушать ее интриги, нейтрализовать ее попытки дискредитировать наши действия и вообще всю нашу структуру.
Несколько последних заданий, которые получала наша группа, убедили меня в том, что наш командир – полковник Григорий Абрамович Воротников – работает на эмчеэсовскую контрразведку, в чем, собственно говоря, ничего удивительного не было, потому что генерал Чугунков – его старый друг, с которым вместе они все это начинали… А совсем недавно Грэг рассказал мне об этом сам и еще сообщил, что согласился на уговоры Министра и Чугункова возглавить министерскую информационно-аналитическую службу, а руководство нашей тарасовской группой решил передать мне. И вот пожалуйста – он лежит в больнице!
А мне очень нужен его совет. Сама я, возможно, даже права не имею вмешиваться во взаимоотношения людей, на которых падает тень подозрения в сотрудничестве с ФСБ. Чугунков чуть не выматерил меня, когда я сообщила ему, что ко мне попали сведения о том, что один из Первых Спасателей, входящий в число главных руководителей МЧС, является тайным агентом ФСБ. У меня не было никаких доказательств этого, но было убедительное свидетельство, что человек, сообщивший мне об этом агенте, говорил правду – он искренне считал, что я умру, так и не успев ничего никому сообщить. Случилось так, что ролями мы с ним поменялись, – я осталась в живых, а он… Он провалился в горящий торф и унес с собой всю информацию, которой обладал…
Чугунков долго доказывал мне, что это дезинформация, что сама идея – бредовая, но я стояла на своем, и в результате мне удалось его убедить. Но, как оказалось, ненадолго. Едва он вернулся в Москву и взглянул еще раз на своих друзей, одного из которых должен был объявить предателем и шпионом, сомнения снова взяли в нем верх. Он позвонил мне и сказал, что отменяет свой устный приказ. И он, и я прекрасно поняли, о чем идет речь. Это значило, что мне не нужно разрабатывать план операции по выявлению агента. Я не должна даже думать об этом, а уж говорить с кем-либо… Чугунков так и сказал: «Забудь об этом!»
Легко сказать – забудь! Я не умею отдавать приказы своей голове. Не думать об этом еще можно, конечно, попробовать, но забыть!.. Все равно – не получится. Для меня это слишком важно. Я должна верить в Первых Спасателей. Искать среди них предателя – все равно что рубить тот самый сук, на котором устроено все наше гнездо. Но я же не могу согласиться с тем, что этот человек будет и дальше нас всех предавать!
Поэтому мне и нужен был совет Григория Абрамовича – что делать с мучающей меня проблемой?
Я вошла к нему в палату с надеждой, что состояние его и впрямь улучшилось, как это утверждают врачи. Но Григорий Абрамович все так же разглядывал потолок, и я даже не знала, чувствует он мое присутствие или нет, слышит меня или не слышит.
Я присела на стул рядом с кроватью. Помолчали.
– Как дела? – спросила я.
«Нормально, – молча ответил Григорий Абрамович. – Скучновато вот только. Я подозреваю, что ты и половины новостей мне не рассказываешь… Что, настолько плохие новости?»
– А что рассказывать? У нас затишье, Григорий Абрамович. Вторую неделю сидим без дела. Ничего в России, слава богу, не случается. Мы тоже скучаем… Игорек с Эркюлем Пуаро соревнуется – дочитывает рассказ до половины, книжку закрывает и пытается вычислить преступника.
«Ну и как успехи?» – спросил Григорий Абрамович.
– По-моему, очень неплохо, – ответила я. – Раскрываемость у него – восемьдесят процентов. Пуаро он, конечно, проигрывает, у того – все сто процентов. Но Игорек говорит, что Пуаро соревнуется нечестно, он применяет интерактивные методы раскрытия преступлений, а Игорек вынужден довольствоваться наблюдениями со стороны…
Я помолчала секунду и добавила:
– Сходим, в общем, с ума потихоньку…
Григорий Абрамович, как мне показалось, вздохнул. Я посмотрела на него внимательно, но он лежал все так же неподвижно и безмолвно.
«Ну-ка, давай, выкладывай, что тебя беспокоит, – сказал Григорий Абрамович. – Не умеешь ты притворяться. Лучше и не начинай. У тебя на лице все написано. С Сергеем своим все никак решить не можете – кому первому шаг навстречу делать?»
– Нет, с Сергеем мы не виделись давно, – ответила я, смутившись от его компетентности в моих личных делах. – И разговаривать о нем я не хочу…
«Тогда сама рассказывай, – сказал Григорий Абрамович и вздохнул. – Я же по глазам вижу – ты за этим ко мне и пришла».
– Чугунков звонил, – тоже вздохнула я. – Он не хочет мне верить. Не может подозревать никого из своих старых друзей.
«Я тоже не могу, – ответил Григорий Абрамович. – Этих людей я знаю с тех пор, когда мы еще не были спасателями, мы ходили в горы, вытаскивали из пропастей заблудившихся обмороженных туристов и любили друг друга искренне и бескорыстно… Я с таким же успехом могу самого себя подозревать в сотрудничестве с ФСБ. Мы романтики, Оля, мы старые романтики, и нам трудно расставаться со своими идеалами. Я понимаю Костю Чугункова…»
– Я тоже его понимаю! – перебила я его. – Я не понимаю только одного – почему вы прячете головы в песок, как страусы? Страшно расставаться с добрыми милыми сказками? Страшно смотреть фактам в лицо? Среди вас нашелся человек, который предал вашу дружбу. Конечно, это горько, это больно! Я понимаю. Предатель – это тот же убийца. Он убивает веру. Но только в тех, в ком она слаба! Если вы откажетесь искать предателя, я перестану вас уважать – и тебя, Грэг, и Чугунка!
Если бы Григорий Абрамович мог двигаться, он бы вскочил и принялся вытирать носовым платком свою лысину. Потому что он явно разволновался.
«Уважать она нас перестанет! – закричал он на меня. – Нам, между прочим, простительно! Мы свои жизни прожили. И прожили так, что не стыдно – ни за себя, ни за друзей! А вот как ты жить будешь, если сейчас отступишь? Как в зеркало на себя смотреть будешь? Мы с Чугунковым не верим? А ты сама-то веришь, что этот шпион существует на самом деле? Что ты его не придумала?