Второй раз я услышал похожий вопрос.
– Нет, – сказал я, не зная, но догадываясь, что может обозначать данное словосочетание.
– Жаль, – протянул Степан. – А то б тебе работки подбросили… Да ладно, иди полежи… Мы тебя утречком высадим… Тебе ж все равно где? Лишь бы от жилья подальше? Да?
Я кивнул.
Меня вдруг стало клонить в сон: эта мелкая волна укачивала. Я спустился в каюту и прилег на ближнюю койку. Тут же поплыло перед глазами какое-то цветное пятно. Потом наступила полная темень – это я уже спал, слыша трудолюбивое ворчание спрятавшегося где-то здесь же, под полом каюты, дизелька.
Сквозь некрепкий сон посреди ночи слышались мне какие-то разговоры, бряцанье железа. Потом был удар, и я машинально вжался в койку, выставив правую руку в сторону. Но потом наступило затишье и снова убаюкивающе заворчал дизелек.
Утром меня разбудили. Я вышел на палубу, и первое, что бросилось мне в глаза – это отсутствие брезентовых мешков, в которых находилось оружие.
Картонные ящики с консервами аккуратно стояли, сложенные под левым бортом.
– Вон твой берег! – сказал мне Степан. Я посмотрел на пустынный и отрожистый грязно-желтый берег. Ничего манящего в нем не было. Внезапное чувство то ли отчаяния, то ли растерянности вдруг сковало меня. Я молчал и смотрел вперед. Под ногами покачивалась палуба, а желтый безликий берег покачивался метрах в ста от нас.
– Щас Марат подрулит, тут глубоко, можем совсем близко подойти. У тебя вода есть?
– Вода? – переспросил я, возвращаясь из своего оцепенения.
– Питьевая.
– Нет.
– Ну ты даешь… – Степан удивленно покачал головой. – Ладно, дадим тебе баллон.
Баллоном он называл пятилитровую пластиковую канистру. Он вытащил ее из каюты и поставил рядом с моим рюкзаком.
– Это ж пустыня, – сказал он немного раздраженно. – Тут тебе ни крана, ни пивной!
Я кивнул, давая ему понять, что сам понимаю свой идиотизм. Надо сказать, что я действительно в этот момент остро ощутил этот идиотизм, благодаря которому оказался черт знает где и собирался через минут двадцать оказаться еще дальше, от дорог и от людей. На губах возникла нервная сухость. Я машинально взял пятилитровый баллон, открутил крышку и глотнул воды.
Стало как-то не по себе. Но берег неумолимо приближался. Оставалось до него уже метров сорок или тридцать. Каменное плато, подмытое у основания волнами и ими же зализанное, поднималось метра на два. Через неравные промежутки верхняя линия плато нарушалась, и там уже волна облизывала осыпавшиеся вниз камни, по которым, как по лестнице, можно было забраться наверх.
В какой-то момент шхуну тряхнуло, и Степан, изогнув шею в сторону кабины, крикнул:
– Марат, стопори!
До берега оставалось метра три.
– Давай твои вещички сбросим, чтоб не намокли, – сказал Степан, подходя к рюкзаку.
Раскачав вдвоем рюкзак, мы выбросили его на берег, потом рядом с ним шлепнулась и канистра с водой.
– Прыгай! – сказал мне Степан, кивая головой в сторону берега. – Скоро солнце прижарит – за пять минут высохнешь!
Я попрощался с ним и с Маратом, поблагодарил их и, оттолкнувшись ногами от борта, плюхнулся в джинсах и футболке в мутную каспийскую воду.
– Эй, – окликнул меня Степан, когда я в отяжелевшей от воды одежде выбрался на узкий бережок, упиравшийся в неглубокий вымытый волнами грот. – Если что перевезти надо – мы всегда можем! Разыщи! Шхуна «Старый товарищ».
Снова негромко заворчал дизелек, и шхуна медленно поплыла влево, постепенно увеличивая расстояние между собой и берегом. Я проводил ее взглядом, прочитал название на борту. Помахал рукой, хотя на меня уже не смотрели.
По мере того, как «Старый товарищ» удалялся, я все острее и острее ощущал свое одиночество. И вот уже когда и след «товарища» растворился в суетливых волнах Каспия, ко мне пришло неожиданное спокойствие,. чувство сродни обреченности. Я перетащил свои вещи наверх, на это странное каменное приподнятие, как оказалось, укрытое теплым песком. Осмотрелся по сторонам.
Присел на песок рядом с рюкзаком и канистрой. Надо мной светило солнце, и ветерок, несший в себе запах Каспия, сушил мои волосы. Идти никуда не хотелось.
Не было у меня ни компаса, ни вообще каких-то знаний о пустыне. Зато была вода и рыбные консервы, но одно не заменяло другого. Надо было настраивать себя на принятие решения, но я понимал, что никакая логика мне не подскажет – в каком направлении идти. Надо было спросить у Марата или Степана, но у меня просто не хватило на это ума.
– Ладно, пока пойду вдоль берега, – решил я. – Может, куда выйду?! Но сначала надо высохнуть…
Я лег на теплый песок, повернулся на бок. Все равно было как-то неприятно в мокрой одежде. Я встал, разделся догола, – только часы на руке оставил – и, разложив одежду на песке, прилег рядом и ощутил себя хозяином огромного нудистского пляжа.
Глава 21
Проснулся от жары. В перегретой солнцем голове медленно бродили словно сплавившиеся мысли. Это было похоже на тепловой удар. Я дотянулся до футболки и набросил ее на голову. Одежда моя полностью высохла. Я встряхнул джинсы, и песок легко с них осыпался. Но представить себе, что в такую жару я надеваю джинсы, было трудно. Посмотрел на солнце – оно висело почти по центру неба.
Посмотрел на часы и увидел под стеклом воду, под которой обе стрелки застыли на девяти утра – времени моей высадки на этот берег.
«Ну вот, – подумал, – приближаюсь к условиям Робинзона…»
Постепенно моя голова, покрытая футболкой, остыла, и мысли снова приобрели прочитываемую форму и размеренный ритм. Я собрал всю одежду в рюкзак, надел только спортивные трусы на случай непредвиденной встречи. Хотя кого я мог здесь смутить – даже представить трудно. Решительно осмотрелся и, забросив тяжелый рюкзак на спину, а в правую руку взяв канистру с теплой водой, пошел почти по краю каменного плато, удерживавшего песок от сползания в Каспий. Пошел вслед за давно уже переплывшей горизонт шхуной «Старый товарищ».
Линия берега, повторявшая край каменного плато, была изрезанной и неровной. Я быстро понял, что иногда имеет смысл срезать углы, которыми плато вклинивалось в воды Каспия. Сэкономив силы на этих углах, я прошел не меньше километра прежде, чем почувствовал боль плечах и усталость ступней, не привыкших к движению по горячему зыбковатому песку.
Останавливаться на привал под палящим солнце было делом неразумным и я, найдя очередной поворот плато к морю, спустился на мокрый берег и присел пещерке, выдолбленной волнами. Здесь от внезапно холода по коже побежали мурашки. Перепад температур был невероятен. Пахло сыростью, морем. Солнцу этот кусочек берега был недоступен.
Я снял рюкзак. Вздохнул, посмотрев на красные полосы от его лямок на плечах.
Захотелось есть, и я достал банку «Каспийской сельди». Открыл ее ножом, этим же ножом поковырялся кусочках рыбы и, не найдя ничего лишнего, пальцам перебросил кусочки рыбы в рот и запил ее же собственным соком «с добавлением масла», как было написано на банке. Запил еду теплой водой из канистры – на языке остался пластмассовый привкус. Чтобы как-то охладить канистру, опустил ее в воду у берега, между двух камней, отвалившихся когда-то от кромка плато.
Постепенно тело мое привыкло к прохладе, гусиная кожа прошла и бодрость мало-помалу стала возвращаться.
Я сидел на прохладном камне. Смотрел на море, на косые линии волн, спокойно и монотонно шлифовавшие берег.
«Жизнь прекрасна…» – думалось мне, хотя думалось как-то грустно и с иронией. Сам ли я иронизировал над собой или же мысль эта была каким-то внутренним миражом, причиненным солнечной жарой – не знаю. Хотя если мираж возникает внутри, в форме мысли, да еще и в первый день пребывания в пустыне – это уже совсем печально.
Но мне не было печально. Мне было спокойно и не хотелось ни двигаться, ни уходить из этого укромного прохладного уголка. Мне ничего не хотелось. Разве что просто сидеть и смотреть на море, яркое, блестящее на солнце, от которого я так хорошо спрятался.
Не знаю, сколько я времени просидел у моря, отдыхая и наслаждаясь отсутствием жары. Часы мои – только я их ни тряс – работать не хотели. Вода из них вылилась, то ли выпарилась, оставив с внутренней стороны стекла запотелость, сквозь которую с трудом различимы были две застывшие стрелки.
Что-то мне подсказало, что и на солнце уже не так жарко. Линия горизонта вроде бы приблизилась и задрожала сильнее. Должно быть, вечерело.
Я вытащил из воды канистру, надел рюкзак и снова выбрался на песок. И действительно – солнце уже опускалось. Песочный горизонт понемногу краснел. И сам воздух был уже не настолько сухим и горяче-колким.
Я продолжил свой путь, и теперь мне шлось намного легче, чем по недавней жаре. Это открытие заставило меня вспомнить какую-то книгу, в которой путешественники тоже шли через пустыню, и шли они только вечерами и ночами.
«Что ж, – подумал я. – Вперед и с песней».