– Конечно, заметил и тон, и вопрос, и с трудом сдержался, чтобы не надавать ей пощечин!
– Как только Белмонты уехали, маркиза отправила План-Крепэн спать, настоятельно посоветовав ей как следует помолиться святой Приске. Могу поспорить, что тетя Амели пригрозила отправить Мари-Анжелин пасти коров в края басков, если она не умерит свой воинственный пыл.
– Да, конечно, ты совершенно прав. Все так и есть. И мне остается одно: вернуться в свои пенаты. Напишу Уишбоуну, что у меня слишком много дел и нет никаких оснований и зацепок пускаться по давным-давно остывшим следам. Как только я уеду, все успокоятся.
Адальбер взялся за бутылку старого арманьяка и налил в обе рюмке по солидной порции.
– Беда только в том, мой дорогой, у тебя нет ни малейшего желания любоваться площадью Святого Марка и возвращаться в прекрасный дворец Морозини, оставив нашу прелестную подругу наедине с неаполитанским выскочкой, полным любовного пыла, в очаровательном старинном отеле «Риц».
Альдо взял свой бокал и понюхал ароматный напиток. Адальберт, как всегда, нащупал самую болезненную точку. Да, именно «Риц» помнит их единственную ночь любви. И воспоминание о ней отзывается теперь болью. Кто бы мог подумать?
Альдо в задумчивости держал в руках бокал, и, сочувствуя другу, Адальбер положил ему на плечо руку.
– Трудно тебе, да? – тихо спросил он.
– Да… Нет! – громко отозвался Альдо, словно зовя на помощь. – Нет, мне кажется, я предпочел бы больше никогда ее не видеть…
– Чем видеть в обществе этого Антиноя, одетого по экзотической римской моде, который делает вид, будто владеет сокровищем…
– Она смеется вместе с ним! Смеется! – разъярился Альдо. – Как вульгарная мидинетка
[7]
, которая расквохталась от внимания деревенского петуха!
– В деревнях слыхом не слыхали о мидинетках, дорогой, а мидинетки вряд ли знакомы с петухами, – улыбнулся Адальбер. – Но я понимаю, что ты чувствуешь: богиня красоты спрыгнула с мраморного пьедестала и якшается со сбродом на ярмарке. Тебе это кажется невыносимым.
– Она… Она мне казалась… чудом! Чудом были несколько часов, проведенные с ней… И чудом они были украдены у судьбы…
– Лучше ничего не говори! Не трави себя! Лучше сохрани об этом приятное воспоминание, – с сочувственным вздохом посоветовал Адальбер. Он не хотел выслушивать подробности этой любовной истории. Впрочем, он примерно догадывался, когда выпали его другу те несколько чудесных часов, о которых он только что упомянул. Это было в то время, когда проходила выставка в Версале. Альдо тогда отправился в Цюрих, чтобы побеседовать с тестем. А по возвращении у него было свободное время, и о том, чем он занимался в этот период, он говорил весьма туманно. Зато когда вернулся в «Трианон Палас», то излучал такое сияние, какое вряд ли возникло бы после одинокой ночи в дорожной гостинице.
– Ты прав, – невесело вздохнув, согласился Альдо. – Задернем занавес и вернемся к будничной жизни. Вечером я напишу Уишбоуну и…
– Прошу тебя, остановись! Не знаю, где сейчас находится твой Уишбоун, но твое письмо вряд ли его застанет. Лукреция Торелли, его обожаемая дива, в ближайшее время выступает в лондонском «Ковент-Гардене», а потом приедет в Париж.
– Когда?
– В ближайшее время. Я прочитал об этом вчера в какой-то газетенке. Так что твой клиент, если он приедет, а я уверен, что он приедет, помчится к тебе в лагуну, чтобы притащить к ногам своего идола и взять клятву, что ты приложишь все усилия ради исполнения его желания. Мне кажется, будет разумнее, если ты задержишься здесь еще на несколько дней.
– Ты так думаешь?
– Уверен. И разве Лиза не обещала приехать в Париж, чтобы посетить модных портных?
– Клятвы она не давала, но в общем-то я рассчитывал на ее приезд. Но представь себе, близнецы, расшалившись в гондоле «Дзанни», одновременно плюхнулись в воду. Ну и, разумеется, простудились.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Нет, ничего. Я разговаривал по телефону с Ги Бюто – обыкновенный насморк. Но ты же знаешь Лизу!
– Мамочка-наседка! Другую такую вряд ли найдешь. А тебе не кажется, что пора пороть этих двух шалопаев?
– Издеваешься, да? В передовой Швейцарии подобные варварские методы неизвестны. Идеальное воспитание – это внушения и работа над чувством ответственности.
– У пятилетних-то совранцов? Ты шутишь!
– Ты прекрасно знаешь, что нет. Вспомни наше возвращение из Египта прошлой весной. Впрочем, Лиза надеется, что на этот раз я нигде не буду задерживаться. Так что приедет Уишбоун или нет, а мне пора садиться в поезд.
– Можешь считать, что я лезу не в свое дело, но я с тобой не согласен. Господь Бог знает, как я восхищаюсь Лизой, но мне кажется, пришло время посмотреть реальности в лицо. Никто не упрекнет ее за то, что она обожает своих детей, напротив, это ее достоинство, но я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы не понимать: в один прекрасный день ты взбрыкнешь и будешь рваться из оглобель. Ты не служака, живущий по часам, черт возьми! У Лизы достаточно ума, чтобы понимать, что из скакуна не сделаешь тяжеловоза. На этот счет я как-то ввернул ей словечко…
– И что же она тебе ответила?
– Что предпочитает иметь мужа, а не остаться вдовой, что всему есть свое время и ей кажется, что время авантюр и приключений для тебя уже прошло. Мне, наверное, следовало бы ей сказать, что в таком случае могут возникнуть другие авнтюры… любовные.
– Готов поспорить, что она об этом догадывается. И даже опасается этого. И в этот раз в особенности.
– Неужели?
– Да. Поэтому не стоит волновать ее по пустякам. Пойду собирать чемоданы, а ты придешь к нам поужинать сегодня вечером на Альфреда де Виньи, где после моего отъезда воцарятся мир и спокойствие.
– В этом я не уверен. Но мое предложение остается в силе, можешь поселиться у меня. Что-то мне подсказывает, что ты сегодня все равно не уедешь.
Стоило Адальберу произнести эти слова, как зазвонил телефон. Он поднял трубку, произнес несколько слов: «да, да», «согласен» – и нажал на рычаг.
– Набережная Орфевр, – сообщил он. – Нас немедленно хочет видеть Ланглуа.
– Он хотел бы нас видеть или требует нашего присутствия?
– Да какое это имеет значение? Нам что, другого дела нет, как копаться в подробностях?!
Спустя полчаса крошка «Амилькар», красавец красного цвета, принадлежащий египтологу, доставил друзей к полицейскому управлению. Дежурный добродушно их поприветствовал. Морозини и Видаль-Пеликорн так часто бывали здесь, что их уже все знали.
– Патрон сегодня не в настроении, – счел нужным сообщить дежурный.
– Спасибо за предупреждение, – ответил Адальбер, – мы к этому привыкли. Но мы ведь к нему по делу, а не кофе пить.
Кабинет главного комиссара Ланглуа был сродни его хозяину: на посетителей сурово смотрели казенные шкафы, набитые папками, зато радовал глаз красивый яркий ковер, со времен Республики утеплявший здесь пол. На всех торжественно взирал Альбер Лебрен, президент той же Республики, а рядом с ним проницательно поглядывал на посетителей комиссар Ланжевен, знаменитый предшественник Ланглуа, который был для него образцом. На заваленном делами столе ютилась трогательная хрустальная вазочка – предыдущая была керамической и разбилась, – а в ней букетик пармских фиалок и темно-красная гвоздика, точь-в-точь того же цвета, что и галстук комиссара. Как видно, он позабыл вставить ее себе в бутоньерку…
Ланглуа стоял у окна, держа руки в карманах, и смотрел на улицу, когда дежурный ввел в его кабинет посетителей. Он указал им на два кресла, а сам вернулся и сел за стол.
– Кажется, не все идет гладко? – задал вопрос Альдо.
– Судите сами: мисс Адлер попытались убить в больнице.
– Вы сказали «попытались», значит, попытка не удалась? – уточнил Адальбер.
– Именно, но охранник был молодой и неопытный, вместо того чтобы ранить виновника в ногу, он пристрелил его на месте.
– Лишив вас возможности его допросить.
– Именно так. Удалось только выяснить, что негодяй был неаполитанцем и, вполне возможно, мафиози, если только не фашист. Звали его Джузеппе Нарди. Мы стараемся выяснить побольше сведений о нем.
– А мы чем можем вам помочь?
– Убедите ваших друзей Белмонтов, чтобы они перевезли мисс Адлер в менее роскошную, но более надежную клинику. Добавлю, что на других больных покушение произвело ужасающее впечатление.
– Вы советуете вернуть ее в больницу Отель-Дье?
– Нет. Там постоянно снует народ. Если только Белмонты не надумают отправить ее в Америку, я бы советовал поместить ее в психиатрическую больницу. Некоторые из них – дорогие, разумеется, но в данном случае, похоже, деньги не имеют значения – они охраняются лучше, чем сейфы, и охрану там можно укрепить вооруженными и тщательно отобранными людьми.