— Это бесполезно, Бруно Я хорошо понимаю. Мы не можем жить такой жизнью она фальшивая. У нас есть только один шанс устроить свою жизнь и жизнь нашей дочери. Мы расскажем, что нашли исповедь монаха. С чудом аббатства Святого Бруно будет покончено навсегда. Со временем об этом забудут.
— А что бы ты хотела, чтобы сделал я?
— Это просто. Мы расскажем всем в Аббатстве о том, что нашли исповедь. Это будет доказательством правдивости истории Кезаи. Ты должен сказать своим испанским хозяевам, что больше не можешь жить с этой ложью.
— Я повторяю тебе, у меня нет испанских хозяев.
— Тогда раскрой и этот секрет. Где ты взял деньги на возрождение Аббатства?
— Ты не можешь объяснить это, правда? Поэтому ты снабдила меня испанскими хозяевами. Я говорю тебе, что у меня их нет. Я ни от кого не получал денег на постройку Аббатства.
— Тогда откуда ты взял их?
— Они пришли ко мне, как я уже тебе говорил, с небес.
— Ты настаиваешь на этом.
— Я клянусь в том, что средства на перестройку Аббатства пришли с неба. Ты пытаешься вмешиваться в дела, которые слишком сложны для тебя, Дамаск. Ты не понимаешь. Ну, пей же свое вино. Юджин хочет знать, что ты думаешь о его новом сорте.
Я взяла стакан. Я знала, что Бруно наблюдает за мной. Его глаза были полны ненависти. Да, он меня ненавидел. И тут я поняла, почему, — у меня был документ, который его разоблачал.
Что это было? Возможно, какое-то предчувствие. Но я просто поняла, что не должна пить это вино.
Я поставила стакан и сказала:
— Я не в настроении.
— Ты что, не можешь сделать глоток, чтобы, доставить удовольствие Юджину?
— Я не в настроении выносить оценку.
— Я не стану пить один.
— Тогда он не узнает и твоего мнения.
— Он его уже знает. Это вино одно из лучших.
— Возможно, я попробую его позже, — сказала я.
Бруно встал и вышел из комнаты.
Сердце мое сильно билось. Я взяла вино и понюхала, но ничего не обнаружила.
Тогда я взяла оба стакана и вылила вино в открытое окно.
Потом я посмеялась над собой. «Он горд, — подумала я, — заносчив, считает себя выше других, но это не значит, что он убийца».
Я неожиданно вспомнила о Саймоне Кейсмане, представила, как он корчится в пламени. Бруно обрек его на эту смерть — так же, как Саймон Кейсман пытался поступить с ним и как он поступил с моим отцом.
Разве это не убийство? Саймон Кейсман был врагом Бруно — так же, как и я…
* * *
На следующий день я пошла в Кейсман-корт. Матушка была рада видеть меня.
— Я только сегодня говорила близнецам, — сказала она, — что ты придешь навестить меня и приведешь с собой Кейт. Я знаю, что она в Аббатстве — Матушка пристально посмотрела на меня. — Ну, Дамаск, что-то неладно?
Я подумала: «Она должна узнать о том, что Кэтрин и Кэри не могут пожениться, и должна знать, почему». И я ей все рассказала.
— Плохо дело, — произнесла она. — В Кейт всегда было что-то распутное. Я часто думала, что она обманывает Ремуса. Когда родился мальчик, Ремус был горд, как павлин. Печально. Бедная Кэтрин! Я передам что-нибудь для нее. Ах, дочка, мужья иногда бывают неверны… хотя человек в положении Бруно… Но твой отчим никогда не считал его веру истинной… ты понимаешь.
— Мама, — предостерегла я, — людей сжигают на костре за то, что ты сейчас сказала.
— Это так, и это тоже печально. Бедная, бедная Кэтрин! Хотя она еще дитя. Она переживает, и Кэри тоже. Я бы не сказала того же о Бруно. О нем все были такого высокого мнения. Почти святой. Клемент и Юджин, бывало, говоря о нем, преклоняли колена. Это не правильно. Твой отчим…
— Происшедшее было для меня большим потрясением, — сказала я. — Но ты меня утешила.
— Благослови тебя Господь, дочка! Матери для того и существуют. А ты утешь Кэтрин.
— Я буду стараться изо всех сил.
— У меня был хороший муж.
— Два хороших мужа, мама.
— Да, это хорошее число.
— Да, действительно, так и есть.
— Я собираюсь дать тебе свое новое лекарство. Это трава двухпенсовик. От матушки Солтер я знаю, что она помогает чуть ли не от всех болезней. Когда я собирала ее, видела Бруно. Он тоже собирал травы. Я поговорила с ним и очень удивилась, что он тоже их знает. Он сказал, что мальчиком изучал травы. Он собирал вербену. Один его работник, Фома, страдает от лихорадки, а вербена лучшее средство от нее. И еще Бруно рвал ясменник, чтобы лечить чью-то печень. Потом я заметила среди сорванных им трав растение, похожее на петрушку. Я знала, что это болиголов, и сказала ему: «Посмотрите, что вы сорвали! Вы знаете, что это болиголов?» Бруно ответил, что прекрасно знает, но недавно Клемент собрал его вместо петрушки, поэтому он сорвал его, чтобы показать Клементу, в чем отличие.
— Болиголов — это смертельный яд, не так ли?
— Насколько я знаю, да. Удивляюсь Клементу. Я помню случай, когда одна из наших горничных приняла его за петрушку, и это погубило ее.
Я вспомнила о стаканах с вином и хотела рассказать матери о моих страхах. Но передумала.
— Ну, — произнесла матушка, — что бы мне тебе дать? Что-нибудь для хорошего сна?
— Нет, — ответила я, — дай мне веточку ясеня. Ты однажды сказала, что он отгоняет злых духов от моей подушки.
* * *
Наступили сумерки. В Аббатстве было тихо.
Я представляла, как Кэтрин лежит в своей комнате лицом вниз и смотрит в пространство, представляя себе одинокое будущее, в котором нет места для любимого. А о чем думает в своей комнате Кейт? Вспоминает прошлое? Все дурное, что сделала Ремусу, и ужасные последствия, когда грехи родителей пали на их детей?
Я положила на подушку веточку ясеня, которую дала мне мать, но никак не могла заснуть. Я задремала, и мне пригрезился сон: Бруно прокрался ко мне в комнату и стал надо мной, я видела, что у него две головы, причем одна из них — голова Саймона Кейсмана.
Я закричала во сне, потому что, просыпаясь, еще шептала слово «убийца». Меня встревожил сон, и я не могла больше заснуть. Я продолжала думать о Бруно, собирающем болиголов и приносящем мне вино.
Он до такой степени ненавидел меня! Он возненавидел бы любого, кто перешел бы ему дорогу. Его любовь к себе была столь велика, что тот, кто не боготворил его, становился его врагом. Бруно никогда не признает то, что он обыкновенный смертный, и в этом крылось его сумасшествие.
Если он пытался отравить меня вином, разве не попытается снова? Я решила уйти от него в Кейсман-корт, взяв с собой Кэтрин.
Я встала с постели и устроилась на сидении у окна, обдумывая происшедшее. Могу ли я поговорить с Кейт? Нет, ибо больше я ей не доверяла. Все эти годы я верила ей, а она была его любовницей. Колас появился после одного из ее визитов в Аббатство. Я представила, как она мило беседует со мной, а затем отправляется в постель к Бруно.
Кому можно было довериться? Кажется, только матушке. Должно быть, я просидела так больше часа, когда увидела Бруно. Он шел по направлению к подземным галереям.
Я следила за ним. И раньше я видела, как он ходил туда. Я вспомнила тот давний случай, когда убежала Хани. Я пошла ее искать. Бруно очень рассердился, встретив меня на пути в подземелье.
Я никогда не была в подземных галереях. Это был один из немногих участков Аббатства, которые я не исследовала, потому что Бруно сказал, что ходить туда опасно. Там случались обвалы, и он всех предупреждал не рисковать и не спускаться в подземелье.
Однако сам ходил туда.
Впоследствии я думала, что поступила очень необдуманно, но тогда я не рассуждала.
Стояла теплая ночь, но я дрожала, скорее от страха и беспокойства, нечто большее, чем любопытство, двигало мною. У меня было ощущение, что этой ночью я должна следовать за Бруно и нет для меня дела важнее. Матушка Солтер рассказывала матери, что в нашей жизни бывают моменты, когда смерть близка и нас неумолимо влечет ей навстречу. Кажется, что нас зовет ангел и мы не в силах противиться ему, но это ангел смерти. Вот такое ощущение было у меня той ночью. Даже днем подземные галереи отпугивали меня. А теперь я стояла у входа и должна была спуститься по темной лестнице, хотя и знала, что внизу находится человек, который, я уверена в этом, хочет меня убить.
При входе в подземелье было немного света — достаточно для того, чтобы я увидела лестницу, с которой упала, когда искала Хани.
Я добралась до верхней ступеньки и осторожно спустилась, стараясь не поскользнуться.
Глаза мои понемногу привыкли к темноте, и я увидела впереди три прохода. Я колебалась, но вдруг заметила в глубине одного из них слабый свет. Он двигался. Это мог быть кто-то с фонарем. Должно быть, Бруно.
Я коснулась холодной стены… Ее покрывала грязь. Здравый смысл говорил мне: «Вернись. Сначала посчитай галереи, а завтра спустись с фонарем. Может быть, для обследования подземных ходов стоит взять Кэтрин». Но тот, кого я считала ангелом смерти, заставлял меня идти, и я шла все дальше и дальше.
Я двигалась осторожно, скользя ногами по камням. Свет двигался все дальше и дальше. Он то исчезал, то появлялся. Он был похож на блуждающий огонек. Мне пришла в голову мысль, что это не Бруно, а дух давно умершего монаха, который накажет меня за вторжение в святое место.