Сегодня утром он пришел ко мне, когда я кипятила его матери молоко и мазала хлеб маслом. Он уселся и стал покачивать ногой. Я поняла, что он жаждет сообщить мне потрясающую новость, но не знает, как сильнее поразить меня.
– Папа едет домой, – выпалил он.
– Ты рад?
Он внимательно разглядывал кончик своего ботинка.
– Да, – ответил он. – А вы?
– Еще не знаю.
– А когда вы будете знать?
– Может быть, когда я с ним познакомлюсь.
– И тогда он вам понравится?
– Ну, это зависит от того, понравлюсь ли я ему.
Почему-то мои слова насмешили его, он громко расхохотался, хотя, возможно, просто от предвкушаемой радости.
– Он любит корабли и моря, моряков и меня…
– Прямо как песня, – сказала я.
И запела:
Он посмотрел на меня с восхищением.
– А я знаю, что ты еще любишь, – улыбнулась я.
– Что? Что?
– Хлеб с маслом.
Положив хлеб с маслом на тарелку, я протянула ее ему. В это время вошла мисс Беддоуз. Ей было прекрасно известно, где его искать.
При виде нее он целиком запихал себе в рот бутерброд.
– Эдвард! – рассердилась она.
– Он подавится, – заметила я. – А это вредно.
– Ему запрещено есть до обеда.
На деле она ругала меня, а не его. Я продолжала мазать хлеб маслом, совершенно игнорируя ее. Около двери он обернулся и посмотрел на меня. У него было такое лицо, словно он собирался заплакать, я подмигнула ему, а он улыбнулся. Конечно, то, что я сделала, называется подрывом авторитета, но зато он не заплакал, да и в конце концов он всего лишь одинокий малыш.
Когда я принесла Моник поднос с едой, она сидела в кровати в кружевной кофточке и смотрелась в ручное зеркальце. Очевидно, новость дошла и до нее. Она выглядела совершенно иначе! Просто красавица.
Тем не менее при виде еды она нахмурилась.
– Я не хочу есть.
– Послушайте, – взмолилась я, – вы должны чувствовать себя хорошо, когда вернется капитан.
– Вы уже знаете…
– Ваш сын только сообщил мне.
– Подумать только! – воскликнула она. – Вы знаете все.
– Не все, – призналась я. – Но, во всяком случае, я знаю, что вам необходимо.
И я улыбнулась дежурной улыбкой сиделки. Я рада, что наконец он возвращается.
18 мая. Просто не верится, что я живу здесь совсем недолго. У меня такое ощущение, что я знаю всех очень хорошо. Вчера меня вызвала к себе леди Кредитон. Ей потребовался отчет о состоянии моей пациентки. Я сообщила, что миссис Стреттон идет на поправку и что новая диета, которую предписал ей доктор Элджин, оказала на нее положительное воздействие.
– Вы хорошо устроились, сестра? – спросила она.
– Очень хорошо, спасибо, леди Кредитон.
– Мистер Эдвард простудился. Насколько я понимаю, он прямо в одежде залез в фонтан.
Интересно, кто ее информирует. Наверное, Бэйнс. Эдит все докладывает Бэйнсу, а Бэйнс – леди Кредитон. По-видимому, все наши промахи заносятся в список, а потом о них доносится хозяйке.
– Он здоровый мальчик и скоро поправится. День – два посидит у себя в спальне и снова будет совершенно здоров.
– Я поговорю с мисс Беддоуз. Она должна внимательнее следить за ним. Как вы думаете, сестра, может быть попросить доктора Элджина посмотреть его?
Я ответила, что можно, но специально вызывать врача не имеет смысла.
Она кивнула.
– У миссис Стреттон больше не бывает острых приступов?
– Нет. Ее здоровье улучшилось с тех пор, как она узнала, что ее муж возвращается домой.
Леди Кредитон поджала губы. Хотела бы я знать, что она думает о Редверсе. Узнаю, когда он приедет.
– Капитан будет дома лишь после нашего приема. Хочу попросить вас, сестра, тщательно следить за вашей пациенткой. Будет неприятно, если она заболеет, когда он вернется.
– Я приложу все усилия, чтобы она чувствовала себя хорошо. Аудиенция была окончена. Я чуточку разволновалась. Меня не очень-то легко испугать, но ее взгляд вызывал дрожь. Представляю, как она швыряет со злостью шампанское в корабль и произносит твердым голосом: «Нарекаю этот корабль «Загадочная женщина». Как она, должно быть, ненавидит эту женщину, которая все годы живет с ней под одной крышей! И каким же сильным характером обладал сэр Эдвард! Неудивительно, что замок производит такое впечатление: какой силы страсти разгорались в его стенах! Странно, как леди Кредитон не столкнула свою соперницу через перила или Валери Стреттон не подсыпала мышьяка в еду ее милости. Причин для этого было предостаточно. А теперь они все еще живут вместе, хотя Валери Стреттон потеряла защиту в лице любовника, и можно предположить, что все страсти улеглись. Остались просто две старухи, которые дожили до того времени, когда прошлое стало казаться неважным. Или они до сих пор ненавидят друг друга?
В любом случае, мне бы не хотелось раздражать леди Кредитон. Но в данный момент страшиться нечего. Она явно мной довольна.
Но с мисс Беддоуз, как я поняла, она обращается хуже, так как только я от нее вышла, как на трясущихся ногах к ней пошла гувернантка.
Я вышла в парк и встретила Рекса.
– Вы, кажется, полюбили наш сад, сестра Ломан, – сказал он. – Уверен, вы находите его красивым.
– Я нахожу его соответствующим, – ответила я. Он поднял брови, и я продолжала: – Соответствующим замку.
– Вас восхищает наш образ жизни, сестра Ломан?
– Возможно, меня легко привести в восторг, – парировала я.
– Это великий дар. Жизнь становится терпимой, когда умеешь восхищаться.
– Свою жизнь я всегда считаю терпимой. Он улыбнулся.
– Если мы восхищаем вас, – начал он, – то вы восхищаете меня.
– Я рада. Мне бы не хотелось показаться вам скучной.
– Это невозможно.
– Теперь я должна сделать книксен и сказать: «Благодарю вас, сэр».
– Вы так не похожи на женщин, которых я когда-либо встречал.
– Пожалуй. Я сама зарабатываю себе на жизнь.
– Вы, несомненно, полезный член общества. Как приятно, быть одновременно и полезной, и красивой.
– Приятно слышать, когда о тебе говорят такое.
– Сестра Ломан звучит чуточку сурово. Вам это не идет.
– Вероятно из-за слова «сестра». Медсестры могут быть и драконами.
– Вы тоже?
– В зависимости от обстоятельств.
– Уверен, что вы можете быть кем угодно в зависимости от обстоятельств. Мне бы хотелось думать о вас, как о ком-нибудь другом, чем о сестре Ломан.
– Полагаю, вас интересует мое первое имя. Чантел.
– Чантел. Очень необычное имя и… очаровательное.
– И больше подходит мне, чем «сестра».
– Несомненно больше.
– Чантел Спринг Ломан, – произнесла я, он заинтересовался, каким образом я получила мое имя. Я рассказала ему, что это имя моя мать увидела на могиле, он сказал, что это очень интересно. Потом он повел меня к оранжереям, где стал объяснять садовникам, какие понадобятся цветы во время приема. Он попросил моего совета, я дала его. Мне польстило, что он решил последовать ему и сказал садовникам: «Пусть так и будет».
21 мая. В последние два дня в доме произошла драма. Думаю, что она началась еще до того, как я это поняла. Я заметила, что Джейн Гудвин, горничная Валери Стреттон, чем-то обеспокоена. Я спросила ее, хорошо ли она себя чувствует.
– Со мной все в порядке, сестра, – ответила она.
– Мне показалось, что вы… чем-то обеспокоены.
– Ах, нисколько, – пробормотала она и поспешно проследовала дальше.
Я поняла, что что-то не так. Я стала думать о том, что же происходит в западной башне и что чувствует Валери в преддверии приезда сына. Хочет ли она его видеть? Наверняка. По общему мнению он такой очаровашка. Его жена безумно влюблена в него, и моя дорогая холодная Анна чуть не влюбилась в него, так что естественно, что его мать счастлива при мысли о том, что он приедет. Я быстро определила, что Джейн относится к тем людям, которые созданы для того, чтобы кому-нибудь прислуживать. Сомневаюсь, что у нее есть собственная жизнь, центром ее существования является хозяйка или подруга, в данном случае Валери Стреттон. Следовательно, если Джейн встревожена, значит, с Валери неладно.
Было девять часов вечера. Я принесла Моник еду и читала, когда в дверь постучалась Джейн.
– Ах, сестра, – обратилась она ко мне, – пойдемте быстрей. Миссис Стреттон…
Я поспешила в западную башню. Валери Стреттон лежала на кровати, скорчившись от боли. Я подумала, что дело ясно, так как и раньше об этом подозревала. Я приказала Джейн:
– Немедленно пошлите за доктором Элджином.
Джейн выбежала. В данном случае я была бессильна. У Валери был приступ грудной жабы, к тому же я в первый раз, как увидела ее, подумала: «Сердце».
Я склонилась над ней.
– Все скоро пройдет. Все проходит. Я в этом уверена.
Она молчала, но, по-моему, она была довольна, что я рядом. Но меня изумило то, как она была одета. На ней были высокие ботинки, ее одеяло было все в грязи от них, а с головы свалилась шляпа. Шляпа была с вуалью, за которой она, должно быть, прятала свое лицо. Она куда-то ходила. Я бы не поверила в это, если бы не заметила ботинки и шляпу. Почему она выходила в такой одежде, да еще вечером?
Боль отпускала. Подобный приступ может длиться полчаса, а этот приступ был пока не сильный.
Но это предупреждение.