А дальше она скажет, что платить не станет и пойдет в тюрьму. Алекс был удивлен: оказывается, она думала о ком угодно, но только не о себе. Терзаемый противоречивыми чувствами, он крепче взял ее за руку и предложил единственное решение, которое она могла бы принять:
— Хэндерсон говорит, что вам могут дать время, чтобы собрать деньги. Через несколько недель я жду корабль. Когда товары будут проданы, у меня окажется достаточно денег, чтобы дать вам взаймы. Кроме того, когда я узнаю от графа имена виновных, я смогу обратиться в суд с просьбой пересмотреть ваше дело. Это потребует времени. Другого решения я не вижу. Сейчас нам нечего предъявить судье в ваше оправдание.
Эвелин молча шла рядом, обдумывая его слова, и ее печальный вид больше всего беспокоил Алекса. И вообще, он стал замечать в себе отголоски сочувствия. Может быть, отправить ее в Англию? Тогда бы он развязал себе руки. Однако в нынешнем положении ему оставалось только ждать.
Он не был склонен впадать в меланхолию после крупных проигрышей в карты или очередной любовной интрижки. Его не волновали взаимоотношения с женщинами, и если кто-то из них ревновал его, то он не обращал на это внимания. Скорее, это развлекало. Жизнь казалась ему игрой, и он редко перед кем-либо испытывал чувство ответственности. Однако с Эвелин все было иначе. Что-то изменилось в нем, но он еще не разобрался в самом себе.
— Благодарю за предложение, Алекс. Я подумаю, поговорю с мамой и Джейкобом. Мои родственники все еще уверены, что мы собираемся пожениться, и не понимают серьезности положения. Думаю, пора рассказать им правду.
Чего он еще мог ожидать? Признания в любви? Слез? Слова Эвелин его задели, и он растерялся.
— Не спешите. Нам нужно разобраться с дядей, иначе он может здорово навредить.
Алекс еще не принял решения, жениться ли ему на Эвелин или расторгнуть помолвку. Он знал только, что привык к Веллингтонам. Теперь ему предстоит объясниться с Амандой Веллингтон, и предстоящий разговор страшил его больше всего. Его взаимоотношения с Эвелин перешли границу, которую он никогда не переступал, и ему казалось, что совершает роковую ошибку.
— И все же не понимаю, почему дядя Джордж не захотел мне помочь? — удивилась Эвелин. — Он ведь знает, что я оказалась в этой ситуации не по своей вине.
Алекс имел на этот счет свое мнение, но не хотел расстраивать Эвелин. Он промолчал, а потом сменил тему, и всю дорогу до дома они говорили о чем-то постороннем и незначительном. И в течение всего разговора он думал о том, как ему спасти Эвелин, но не находил решения.
В день суда шел дождь. Эвелин с грустной усмешкой заметила, что хоть аукцион удалось провести. Но когда Алекс приехал в карете, которую взял у дяди, было заметно, что Эвелин это приятно.
В здание суда она вошла с высоко поднятой головой и поклялась себе не плакать. Родственники стояли рядом с ней, чуть позади находился Алекс, но все же словно чего-то не хватало. И на помост перед столом судьи она, по знаку Хендерсона, взошла с чувством, что перед ней огромная ледяная пустота.
Приговор был заранее предрешен. Эвелин слушала бесстрастные показания Алекса с таким чувством, будто это была речь оратора в Фэйнил-холле, которая никак не относилась к ней. Ей было странно — неужели судья не понимал, что люди, заполнившие скамьи и галереи зала суда, были ответственны за ночной погром, за разрушение его дома, но потом удивление сменилось равнодушием. Судья, казалось, не обращал на публику в зале никакого внимания. Когда все доказательства были представлены, он, учитывая серьезность состава преступления, объявил Эвелин виновной без права обжалования приговора.
Когда огласили сумму штрафа, Эвелин окаменела. Все имущество семьи, вместе со складами и товарами в них, не стоило таких денег. По рядам пробежал шумок, послышались возмущенные возгласы: кто-то обвинял судью в предвзятости, губернатора обвиняли в том, что он сбежал из города, а Оливера — что он ушел со своего поста. Но судье на все это было, похоже, наплевать. Эвелин сквозь шум в ушах слышала, как он долго препирался с Хэндерсоном и Алексом относительно отсрочки уплаты штрафа. Но ей уже было все равно. Она не собиралась продавать склады. Значит, оставалось идти в тюрьму.
Она едва помнила, как оказалась дома и, не сказав никому ни слова, ушла к себе в комнату. Слышала, как куда-то ушел Алекс. Потом слышала, как с криками и руганью явился дядя. Но миссис Веллингтон, умевшая, когда требовалось, быть непреклонной, не разрешила ему повидаться с Эвелин. Слышала, как поздно вечером вернулся Алекс и долго стоял в нерешительности у ее двери. Она не знала, хочет ли, чтобы он вошел, или нет. Не знала, хочет ли спать. Хотя была уверена, что должна отдохнуть: нужно привести в порядок мысли и, может быть, что-нибудь придумать. Но мозг отказывался работать.
На следующий день Эвелин встала и, как заводная кукла, отправилась в контору. По пути она слышала разговоры на улицах: кто-то повесил чучело судьи, вокруг его дома собралась толпа, демонстранты грозили забросать дом камнями. Но ее будто ничего не касалось. Зато присутствие на улицах милиции и английских солдат она ощущала так, как если бы они вторглись в ее личную жизнь. Через шесть недель в силу войдет Почтовый закон, и ее страшило, что может произойти тогда. Собственное горе было только каплей в этом море.
Когда она вернулась вечером домой, то услышала, как в гостиной громко спорили Алекс и дядя Джордж. У нее не хватило смелости войти — ведь еще предстояло рассказать родным, что Алекс никогда и не собирался на ней жениться. Но сейчас это казалось неважным: она должна прийти в себя и сосредоточиться на главном.
Алекс теперь бессилен ей помочь. Судья дал шесть недель на погашение штрафа. Как ни ряди, нужно либо продавать склады, а значит, и все состояние Джейкоба, либо идти в тюрьму. Если бы даже пришел корабль Алекса, все равно ничего не успеть. Да она бы и не приняла от него столь щедрого подарка. И потом, она подозревала, что и корабли, и товары принадлежат вовсе не ему. Каковы бы ни были его отношения с могущественным графом, он не имел права продавать то, что ему не принадлежало. Алекса это, может, и не очень тревожило, но она не могла этого позволить.
Мысли постоянно возвращались к побегу, но это означало оставить мать и Джейкоба на произвол дяди Джорджа. Если бы она продала склады и их содержимое и добавила к этому деньги, полученные с аукциона, сумма примерно равнялась бы сумме штрафа, и это спасло бы ее от тюрьмы, но тогда остались бы неоплаченными другие долги. Они бы обанкротились, остались без средств к существованию. Правда, тогда она смогла бы поискать работу.
Но и это не могло утешить Эвелин. Она сомневалась, найдется ли в Бостоне человек, который согласится нанять ее на работу кем-нибудь, кроме горничной в таверне или экономки. Даже отец обучал ее приемам работы и держал в деле только потому, что Джейкоб был слишком мал.
Она могла выйти замуж. Это считалось единственным достойным занятием для женщины. Тогда у нее был бы муж, который защищал бы ее и заботился о семье. Но теперь ни один из тех, кто делал ей в свое время предложение, не согласится взять ее в жены.
Презирая себя за слабость, Эвелин все же избегала Алекса. Он вполне определенно высказал ей свои взгляды на женитьбу. В этом смысле помощи она не ждала, да и ему не позволила бы думать об этом. В конце концов, он чужестранец, который случайно оказался вовлеченным в ее жизнь, и очень скоро отправится дальше — у него своя дорога. Она не стала бы винить его, если бы он сел на первое попавшееся торговое судно и отправился в ближайший порт, куда зайдет один из его кораблей. Но он — правда, из-за безденежья — продолжал оставаться здесь. Уже за одно это Эвелин считала себя обязанной ему и не хотела связывать его какой-либо ответственностью.
Испытывая раздражение, что Эвелин не хотела с ним видеться, и раздосадованный собственной беспомощностью, Алекс нашел утешение в изменчивой политической жизни Бостона. Он встретился с богачом Джоном Хэнкоком, надеясь убедить его помочь Эвелин, но ему не понравились безразличие и равнодушие этого человека, и знакомство оборвалось. Он прислушивался к страстным речам на собраниях патриотов и находил в них много здравого, но считал, что лучше бы они обратились со своими жалобами в парламент, а не убеждали друг друга в том, в чем и так убеждены. Они настолько ожесточенно спорили о целях и средствах, что Алекс начал сильно сомневаться, смогут ли они вообще чего-либо добиться. Хотя, со своей стороны, готов был, когда придет время, сделать все, что сможет, чтобы не испытывать постоянных угрызений совести.
Однако он обнаружил, что в задних комнатах таверн, вдали от публичного краснобайства, обсуждались и более серьезные проблемы. Ему не нравились фантазии Сэма Адамса, но некоторые его мысли вызывали восхищение. Этот человек понимал, как нужно действовать. Если бы все колонии вместе выступили против Почтового закона, как он предлагал, то парламент смог бы ввести его только с помощью военной силы. Но Алекс надеялся, что в Англии найдутся достаточно трезвые головы, чтобы не допустить подобного развития событий.
Каждый день он возвращался поздно вечером и в нерешительности стоял перед дверью Эвелин. Он хотел обсудить с ней то, что услышал, расставить все в правильном порядке, руководствуясь ее здравым смыслом, но она совсем перестала интересоваться политикой. Когда он бывал в ее комнате, она просто молчала. Кроме того, у него с ночи погрома не было женщины, а он не привык пренебрегать своими физиологическими потребностями.