— Вы предлагаете еще чаю, Пенфелд? — радостно воскликнула Эмили, глядя на тонкую фарфоровую чашку, которую протягивал ей слуга. — Какой приятный сюрприз! Не иначе как вы читаете чужие мысли.
— Особая заварка, по индийским рецептам, такой чай готовят только в Дели, — горделиво заметил Пенфелд, расплывшись в улыбке от похвалы. — Это подарок Джастина ко дню моего рождения.
— Какой, однако, заботливый, — промурлыкала девушка.
Подождав, пока слуга вновь отойдет к печке, она выплеснула чай через плечо в открытое окошко. Эмили была готова променять весь чай в мире на одно кофейное зернышко, чтобы засунуть его в рот и пососать. Однако не хотелось обижать камердинера Джастина, уже успевшего высказаться по поводу кофе — мол, напиток это грубый и недостоин того, чтобы его употребляли уважающие себя люди. Эмили начинала подозревать, что хитрюга Коннор занимается контрабандой чая, а вовсе не золота.
Девушка запрокинула чашку в рот, облизнула губы и причмокнула, будто в жизни не пила ничего лучшего.
— Чудесно! Восхитительный аромат! Никогда прежде не пила такого вкусного чая.
Пенфелд радостно всплеснул полными руками.
— Ей-богу, на душе тепло, когда видишь, что молодая леди способна по достоинству оценить настоящий чай, — сказал он, забрал чашку и сразу предложил: — Если вам так понравилось, могу налить еще.
Эмили внутренне содрогнулась и закрыла ладонями лицо. Толстый слуга убивал ее своей добротой. За последние три дня стоило ей чуть пошевельнуться, как он тут же оказывался рядом, взбивал одеяло, подложенное под ноги, суетился и постоянно поил ее чаем, будто это был некий целительный бальзам. Временами закрадывалось подозрение, что хозяин хижины намеренно науськал на нее своего верного слугу, чтобы тот вечно маячил неподалеку и не давал ей покоя.
Таинственный мистер Коннор исчезал рано утром и возвращался на закате. Наспех прожевав малоаппетитные лепешки и запив их каким-то варевом, состоявшим почти исключительно из консервированных бобов, он валился на постель и перед сном был способен лишь буркнуть нечто вроде «спокойной ночи». В общем, уделял Эмили ровно столько внимания, сколько от него ожидалось.
В открытое окно ворвался порыв ветра, распушив волосы на затылке, и девушка с наслаждением втянула носом солоноватый запах моря. За стенами хижины раскинулся манящий мир, залитый солнечным светом и звеневший шумом прибоя, но он был недоступен ей по собственной ее вине; она сама обрекла себя на жизнь в сумрачной хижине и теперь вынуждена была наблюдать за тем, как Пенфелд бесконечно полирует чайник. Отчаянно хотелось зарыть босые ноги в теплый песок и подставить разгоряченное лицо соленым брызгам, но она оставалась лежать, мрачно глядя на стопки пыльных книг. Эмили никак не удавалось улучить момент, чтобы обыскать хижину и попытаться найти доказательства того, что Джастин Коннор предал и погубил ее отца.
Все же она дождалась. Пенфелд достал корзинку, промямлил: «Пойду нарву мяты» — и вышел из хижины. Едва за ним закрылась дверь, как Эмили вскочила и закружилась по комнате. Оставалось надеяться, что мята растет в другом полушарии, у нее в запасе масса времени и можно осуществить задуманное. Взгляд ее упал на стопку книг, готовую развалиться под собственной тяжестью. Девушка придержала книги ногой, раздумывая, с чего бы начать. Верх взял солоноватый ветерок, она высунула голову в окно, с наслаждением вдохнула морской воздух и огляделась. Сложенная из тростника хижина стояла у края лесной опушки под сенью двух деревьев, напоминавших гигантский папоротник. Издали едва слышно доносился шум морского прибоя, как зов свободы. Надо бы выбраться на волю и бежать куда глаза глядят, но именно этого делать не следует. Нельзя поддаваться соблазну, необходимо остаться и выведать всю правду. Эмили ждала этого момента долгие годы.
Она отступила от окна и решительно направилась к стопкам книг. Отец не уставал повторять, что с помощью книг можно проникнуть в тайны души их владельца. К тому же среди страниц могут оказаться спрятанная карта, деловая бумага, либо иной документ с указанием, где искать золото отца.
Эмили взяла первый попавшийся под руку толстый фолиант в кожаном переплете, сдула пыль и прочитала: «Моцарт. Мастер и его музыка», перелистала несколько страниц, отшвырнула книгу и взяла другую с названием «Полифоническая музыка Бетховена». Девушка нахмурилась, глубоко задумавшись.
Она ожидала увидеть нечто вроде «Принца» Маккиавелли или «Двенадцати путешествий в Содом» маркиза де Сада, но пока что попадалось явно не то. Эмили стала перебирать книги, везде наталкиваясь на пухлые биографии Мендельсона и Россини, авторы которых в пятнадцати томах описывали прелести величайших опер мира. Еще встретился покрытый плесенью трактат, содержащий многословные доказательства преимуществ виолы над скрипкой. Девушка хватала книги одну за другой, бегло просматривала и отбрасывала за ненадобностью, а тем временем минута за минутой убегало драгоценное время.
Тяжелый том с либретто оперы Вагнера «Тристан и Изольда» окончательно вывел ее из себя, Эмили с силой потянула его, и высоченная стопка книг зашаталась. Девушка попыталась предотвратить катастрофу, придерживая книги грудью. Пыль нещадно щекотала ноздри, с большим трудом удалось сдержаться и не чихнуть. Не хватало только, чтобы Пенфелд по возвращении вынужден был выкапывать гостью из-под груды книг; к тому же грозила свалиться и раскроить ей череп «Энциклопедия танцевальных ритмов островов Вест-Индии».
Сдвинувшиеся книги открыли прогалину между двух стопок, что позволило достать тонкий альбом в сафьяновом переплете с пожелтевшими от времени страницами. Судя по всему, его либо вышвырнули и позабыли, либо пытались хорошенько спрятать.
Эмили нежно погладила переплет неожиданно дрогнувшими пальцами. В отличие от других изданий здесь не было тисненного золотом названия. Возможно, теперь удастся проникнуть в сокровенные тайны темного прошлого Джастина Коннора.
Девушка устроилась поудобнее на полу, скрестив ноги, и открыла альбом. На первой странице виднелась надпись, аккуратно выведенная ребенком: «Это собственность Джастина Маркуса Гомера Ллойда Фарнсуорта Коннора-третьего. (Если будешь читать дальше, поберегись.)»
— Гомер, — повторила вслух Эмили и не удержалась от улыбки. Провела пальцем по костям и черепу, изображенным под грозным предупреждением, и перевернула страницу, заранее зная, что там увидит. Однако ее ожидало разочарование. Там не было ни слова о том, сколько лягушек загубил несносный мальчишка или сколько стянул со стола сладких пирожков. Более того, вообще не было букв, составлявших слова, а вместо них протянулись изогнутые линии и хитрые сплетения, усыпанные чернильными кляксами. Эмили почти уткнулась носом в текст, пытаясь разобрать иероглифы, но пришлось признать, что даже в самом юном возрасте Джастин Коннор обладал способностью зашифровывать свои секреты. Его код не поддавался разгадке.
В глазах помутнело, линии заплясали и выстроились в знакомом порядке. С распахнутым от изумления ртом Эмили стала лихорадочно листать страницы, и тут ее осенило: нет, это не шифр, а ноты, выписанные со старанием, которого, казалось бы, нельзя ожидать от ребенка. Пораженная до глубины души и немало озадаченная девушка отложила альбом. Она так глубоко задумалась, что не сразу услышала скрип дверной петли.
Одним прыжком Эмили оказалась в постели, каким-то чудом удержав сюртук на плечах. Утратить его никак нельзя, потому что до сих пор никто не догадался предоставить ей какую-нибудь иную одежду. Кальсоны камердинера, к примеру.
Глядя на Джастина, наклонившегося при входе, чтобы не удариться головой, девушка с ужасом осознала, что по-прежнему держит в руках альбом, сунула его под одеяло и громко зевнула.
— Здравствуй, Эмили, — подчеркнуто холодно приветствовал ее хозяин хижины.
— Добрый вечер, мистер Коннор, — в тон ему ответила девушка, с трудом удержавшись от искушения сказать: «Привет, Гомер».
— А где Пенфелд? — спросил он, осматриваясь.
— Он пошел за мятой, — пояснила Эмили, кротко опустив глаза.
— Ты уверена, что он не валяется связанным по рукам и ногам? — поинтересовался Джастин, заглядывая под стол.
— Изволите мне льстить, мистер Коннор, — продемонстрировала в ответ обольстительную ямочку Эмили.
Он достал и положил часы на стол, покрытый замызганной льняной скатертью.
— Отличная вещица, сразу видна рука мастера, — похвалила Эмили, глядя на часы в надежде, что Джастин как-то выдаст себя.
— К сожалению, у меня нет жилета, чтобы носить часы как положено, в кармане. Приходится носить их на цепочке, как женщина.
Однако только слепой, глухой и находящийся при смерти мог бы принять Джастина за представителя прекрасного пола. Так думала Эмили, наблюдая за тем, как хозяин хижины плещется возле тазика для умывания. На мощных руках, густо заросших темными волосами, серебром сверкали капли воды, и тонкая струйка сбежала от подбородка вниз и прокралась за пояс брюк.