Эмили решилась на эксперимент: взяла неправильный аккорд и с удовлетворением отметила, что Джастин болезненно поморщился. Девушка скрыла улыбку за маской сосредоточенности и доиграла менуэт до конца. Как только мелодия смолкла, Джастин облегченно вздохнул и одним глотком осушил бокал. Однако Эмили не собиралась давать ему передышки, хитро поглядев в его сторону, она скрючила пальцы и начала все сначала.
Джастин поперхнулся и вылетел из кресла, лицо его потемнело, и глаза сверкали яростью.
— Ну что ты творишь? Ты же человек, а не игрушечная обезьяна, бьющая в барабан! Нельзя так играть!
Руки Эмили замерли над клавишами. Сестры в шоке уставились на брата. Им случалось видеть Джастина раздраженным, сердитым, возбужденным, временами отец доводил его до белого каления своими издевками, но им и в голову не приходило, что Джастин способен так грубо и при том намеренно кого-то обидеть.
Шею Эмили обожгло горячее дыхание. Над ней склонился Джастин, слегка хлопнул по рукам и расслабил напряженные пальцы.
— Не напрягайся, расслабься, — скомандовал он. — Не терзай клавиши когтями, ты же не кошка, черт возьми.
Джастин принялся массировать ладони Эмили, и помимо воли она в самом деле расслабилась.
— Ну вот, чувствуешь разницу?
— Да, чувствую, — едва слышно пролепетала девушка.
По правде говоря, она чувствовала многое другое. Крепкое бедро у своей спины, горячее дыхание на щеке с легким ароматом шотландского виски, наводившим на мысль о грехопадении. Эмили перевела взгляд на костяшки его пальцев: они явно не утрачивали новозеландский загар. Еще она чувствовала сильные пальцы на своих руках, перестала сопротивляться, и неожиданно прозвучал мелодичный аккорд.
— Вот так, — смягчился Джастин. — На клавиши нельзя давить, их следует холить и лелеять. Ими нужно обладать, они должны стать частью твоего естества.
Он заиграл, легко касаясь клавишей, полилась знакомая мелодия, но она приобрела новое звучание; Эмили заслушалась, чуть повернула голову, наблюдая за сменой эмоций на лице Джастина.
— Музыка, Эмили, не имеет ничего общего с рукоделием, — внушал ей Джастин. — Умение передать то, что ты чувствуешь, отличает мастера от простого исполнителя, механически воспроизводящего мелодию. Вот послушай, как звучит твой менуэт. На первый взгляд, на редкость простенькая мелодия, но ты попытайся представить себе, как слышал ее Моцарт. Попробуй увидеть пары в бальном зале, двух влюбленных, руки их касаются друг друга.
В воздухе повисла заключительная нота, прозвучавшая тонким колокольчиком, Джастин и Эмили встретились взглядами. У него перехватило дыхание. Со своими кудряшками девушка походила на коккер-спаниэля, потерявшего хозяев, но сейчас думать о прическе не приходилось. Так и хотелось пройтись губами по белоснежной шее и укусить за пухлую нижнюю губку. А она смотрела на него широко раскрытыми невинными, непонимающими глазами, будто ничего не произошло.
— Ты думаешь, я смогу так играть? — спросила Эмили, положила руки на клавиши и повторила менуэт со старательностью прилежной ученицы, опасающейся получить по рукам за каждую ошибку.
Джастин выпрямился, молча постоял, сухо взглянул на нее сверху вниз, а когда заговорил, возникло ощущение, будто у него застрял комок в горле.
— Да, звучит вполне пристойно, — выдавил он из себя, круто развернулся и покинул гостиную.
Оливия Коннор низко склонила голову над рукоделием, будто что-то пыталась рассмотреть, но плечи ее вздрагивали от сдерживаемого смеха.
На следующий день Эмили заглянула в кухню, ища убежища от надоедливой Лили. Сестра Джастина изобрела ей некую немыслимую прическу, которой предполагалось поразить воображение гостей на предстоящем званом ужине. Лили рыскала по всему дому в поисках Эмили, вооруженная утюгом и длинными щипцами столь устрашающего вида, что место им было скорее в камере пыток.
По мнению Эмили, никто из сестер Джастина даже не подозревал, что кухню сравнительно недавно перевели из подвала. Казалось, женская половина семьи, за исключением матушки, наотрез отказывалась выйти из детского возраста и не знала, чем себя занять. Эмили считала, что Джастин просто обязан выгнать сестер из дома вместе с их никчемными мужьями и заставить жить отдельно. Только в этом случае у них появятся свои семьи и, даст бог, дети.
В кухне царил жуткий беспорядок, поварихи и горничные метались от печей к столикам; фартуки и передники в муке, щеки раскраснелись от духоты и жаркой работы, чепцы сбились набекрень, и из-под них торчат мокрые от пота волосы. Старшая повариха Грейси нависла над эмалированной кастрюлей и что-то помешивает, бормоча под нос, как старая ведьма из шекспировской пьесы. Беззубым ртом и крючковатым носом Грейси походила на один из персонажей «Макбета».
Когда Эмили попыталась незаметно проскользнуть мимо ящика с углем, Грейси повела носом и крикнула:
— Эй, Сэлли, посмотри, что с булочками. По-моему, уже подгорают.
Завидев Эмили, Грейси одарила ее благосклонной улыбкой, обнажив розовые десны.
— Эй, Сэлли, можешь не затруднять себя. Теперь понятно, откуда запах. У нас в гостях мисс Эмили с палеными волосами. От нее и пахнет. Как поживаете, дорогая? Хотели стянуть печенье с изюмом?
— Нет, Грейси, не сегодня. Просто шла мимо и подумала: «Зайду-ка я в гости, погреюсь».
Действительно, в огромном старом здании повсюду гуляли сквозняки, и было довольно холодно. А когда Эмили видела холодок в глазах Джастина, она и вовсе леденела.
В другом конце кухни молодая повариха залилась вдруг слезами, и Грейси поспешила ей на помощь, а Эмили принялась бродить среди печей и заглядывать под крышки кастрюль. Потом оказалась у разделочного столика и замерла.
— Мы их готовим в самый последний момент и подаем с пылу с жару, как любит герцогиня, — пояснила пробегавшая мимо кухарка с подносом горячих булочек.
Эмили присела на корточки и положила подбородок на скрещенные руки, чтобы лучше рассмотреть живых омаров, шевеливших длиннющими усиками в стеклянной банке с водой. Передние клешни были перевязаны крепким шпагатом, и Эмили стало невыносимо жалко морских раков. Они казались пленниками, угодившими в западню, и чем-то напоминали одну знакомую девушку, у которой руки сплетены кружевами, а ноги опутаны кринолином.
Склонив голову набок, Эмили задумалась: «Интересно, они тоже мечтают о морских просторах, как я? Вспоминают ли шум прибоя? Знаком ли им солоноватый вкус морского воздуха?»
Как бы то ни было, омарам еще повезло. Им не снится по ночам темноволосый красавец в потертых брюках, превратившийся в холодного джентльмена, затянутого в строгий костюм. В памяти морских тварей не возникают картинки из прежней беззаботной жизни, когда можно было видеть смеющегося Джастина.
Эмили опустила руку в банку и погладила омара, сама удивившись соленому привкусу слез на губах.
— Ах вот ты где! — пронзительный голос Лили плеткой стегнул по спине. — Знаешь, я просматривала журнал мод и нашла там изумительную новую прическу. Она просто для тебя создана. Остается выяснить, не ссудит ли нам Грейси яичный белок, чтобы скрепить и уложить волосы.
Эмили содрогнулась и уронила голову. Казалось, выпученные глаза омаров наблюдали за происходящим с большим сочувствием.
— Никуда не пойду, у меня нет аппетита, — твердила Эмили, вцепившись в косяк дубовой двери.
— Нет, пойдешь, обязательно пойдешь, — убеждала ее Лили, она оторвала руки девушки и протащила ее еще футов десять. — Неужели ты хочешь обидеть матушку? Она сказала, что ты должна там быть непременно. Матушка надеется, что, когда ты познакомишься с гостями, у тебя, возможно, появятся друзья среди твоих сверстниц.
— Терпеть не могу девиц с птичьими гнездами на головах.
— Не говори глупостей. Если ты имеешь в виду свою прическу, то можешь поверить мне на слово, что произведешь потрясающее впечатление.
Эмили увидела свое отражение в окне и похолодела. После знакомства с утюгом непослушные кудри были зачесаны вверх и скреплены жуткой смесью яичного белка и крахмала, они стояли колом и напоминали жертвенный костер. Над головой в эту минуту оказался газовый светильник, и девушка поспешно отпрянула в сторону, опасаясь, что прическа может вспыхнуть в любую секунду.
Эмили уперлась каблуками в ковер, но сила была на стороне Лили. На вид тщедушная и хрупкая, эта женщина обладала упорством и настойчивостью, которые полностью компенсировали ее физические недостатки.
— Пожалуйста, не сопротивляйся, — уговаривала Лили. — Нам надо поспешить. Если опоздаем, матушка рассердится.
Когда они вошли, в столовой воцарилась тишина. Лица гостей слились в одно, но чувствовалось, что все они уставились на прическу Эмили. Девушке отчаянно захотелось спрятаться под ковер, она выдернула руку, за которую крепко держала ее Лили, и осмотрелась.
Во главе стола восседал Джастин, красивый и представительный в своем черном фраке. На фоне белоснежной сорочки и галстука отливала бронзой кожа, еще не утратившая новозеландского загара. Герцог бросил на вошедших быстрый взгляд, и Эмили поспешно отвела глаза, в которых без труда можно было прочитать голод, который не имел прямого отношения к аппетитному аромату, исходившему от блюд на столе.