— Как хорошо! — прошептал он и прижался своей щекой к ее щеке.
Нэлли подумала, что от счастья тоже можно умереть. Его лицо было совсем близко.
— Я хочу поцеловать вас, но, кажется, у нас есть зрители.
Неожиданно он отпрянул.
Нэлли посмотрела в сторону парка, за ров, где несколько пар молодых людей играли в крокет. Сейчас они прервали игру и глазели на Нэлли и Джейса, стоящих на стене.
— Снимите меня отсюда, пока я не умерла от стыда, — прошептала она.
— Ваше желание для меня закон. У Нэлли молнией пронеслась мысль о том, что скажет отец, когда услышит об этом, но она тут же выбросила ее из головы. Имело значение только то, что происходило сейчас.
Джейс спрыгнул со стены первым и протянул руки к Нэлли. На мгновение она засомневалась, сможет ли он ее поймать, но она уже доверяла ему. Джейс легко поднял Нэлли и на минуту задержал ее в своих объятиях.
— Люди смотрят, — сказала Нэлли, отталкивая его и смеясь.
Взявшись за руки, они побежали вниз по одной стороне рва, вверх — по другой, потом продирались сквозь деревья на восточный берег озера, еще дальше, дальше, пока не оказались на другом конце парка. Джейс остановился. Нэлли с бьющимся от бега сердцем остановилась рядом. Оба смотрели на горы, возвышающиеся над холмистой местностью. Вдали раздавался свисток конки.
«Я, кажется, влюбился», — подумал Джейс. Нэлли смотрела на него, и он вспомнил, что так на него когда-то смотрела Джулия. Когда он женился на ней, он мог делать все. После смерти жены оказался неспособен делать что-либо. Но сейчас, с каждой минутой, проведенной с Нэлли, Джейс чувствовал, что оживает.
Нэлли хотела собрать волосы в пучок, но не было ни шпилек, ни заколок.
— Оставьте так, Нэлли, — сказал он глядя на нее с нежностью. Ему захотелось прикоснуться к ней, но он боялся, что обидит ее, даже испугает. Пусть она привыкнет к нему, он подождет, не будет торопиться.
— Хорошо, — сказала она мягко и опустила руки.
Джейс повел ее вверх на холм, усадил рядом, положил голову ей на колени.
— Мистер Монтгомери, — только и смогла прошептать она, — я думаю… — и замолчала. Казалось вполне естественным, что этот божественно красивый человек положил голову ей на колени.
Сегодня вся вторая половина дня была необычной, волшебной, и то, что происходило сейчас, было лишь частью волшебства. Завтра она снова займется кухней и уборкой, а сегодня ей хотелось участвовать в этом волшебстве.
Джейс закрыл глаза, и Нэлли робко прикоснулась кончиками пальцев к его мягким волосам. Не отрывая глаз, он улыбнулся, и на его щеках появились ямочки. Девушка обвела их пальцем.
— Эти ямочки достались вам от отца или от матери? — тихо спросила Нэлли. Сейчас она могла делать вид, будто ничем не отличается от других женщин и этот мужчина принадлежит ей.
— Ямочки? От отца, — не открывая глаз, ответил Джейс. — Все в роду Монтгомери, как раньше, так и теперь, имеют ямочки, а девочки иногда бывают с рыжими волосами.
— А родственники по материнской линии, какие они?
Он улыбнулся, когда Нэлли нежно погладила его волосы.
— Талантливые. Все из семейства Ворсов наделены талантами. Мама поет, ее сестры рисуют, дедушка тоже поет, бабушка и ее отец, мой прадедушка, рисуют.
— А что вы делаете?
Нэлли становилась все смелее, в то время как он лежал с закрытыми глазами. Когда Терел была маленькой, Нэлли часто брала ее на руки и прижимала к себе, но, повзрослев, сестра не позволяла ласкать себя. Сегодня Нэлли вспомнила, как приятно прикасаться к другому человеческому существу. Ее пальцы пробежали по завиткам волос и растрепали их. Она трогала его брови, подбородок, бакенбарды.
— Еще, еще, — попросил Джейс хриплым голосом. Ему захотелось обнять ее.
«Еще рано, не сейчас, Монтгомери, — уговаривал он себя, — не сейчас».
— Мама пыталась научить меня петь, но я никогда не был дисциплинированным. Я предпочитал проводить время на воде. Бабушка немного учила рисованию, и это помогло мне при конструировании нескольких лодок для компании отца; но по большей части я делал только то, что хотел.
— Без сомнения, ваш отец платил вам зарплату?
Джейс открыл глаза.
— Я зарабатывал на свое содержание. Я сконструировал яхту, которая обогнала всех на восточном побережье. Ни один из моих братьев не мог сконструировать гребную шлюпку, а у меня дома несколько медалей, что… — Внезапно остановившись на полуслове, Джейс широко улыбнулся и снова положил голову на ее колени. — Нэлли, я рассержусь, — сказал он, улыбаясь. — С вами я веду себя как школьник-хвастунишка. — Он поцеловал ей ладонь. — А теперь расскажите мне о себе.
— Мне нечего рассказывать, — честно призналась Нэлли. — У меня нет ни талантов, ни достоинств. — «За исключением способности плотно поесть», — с горечью подумала она.
— Музыка?
— Нет.
— Искусство?
— Нет.
— Но вы прекрасно готовите!
— Это умеют очень многие женщины. Джейс открыл глаза и внимательно посмотрел на нее.
— Вы не говорите мне всей правды. Должно же быть что-то, что вы любите больше всего на свете?
— Я люблю свою семью, — ответила Нэлли и вздохнула. — Дети. Я иногда думаю, что хотела бы иметь полдюжины ребятишек.
— С огромной радостью помог бы вам в этом.
До Нэлли не сразу дошел смысл его слов, но потом она покраснела от возмущения.
— Мистер Монтгомери, вы забываетесь!
Он посмотрел на нее.
— Это вы сами виноваты.
Нэлли рассмеялась.
Солнце уже садилось, наступали сумерки. Ей казалось, что Джейс стал еще красивее в угасающем свете дня.
— Послушайте! — сказал он. На северной окраине парка была церковь, и в тишине раздавались рождественские песни.
— Хор репетирует, — прошептала Нэлли. — Для служб на Рождество.
— Да, Рождество. Не помню, где я был на прошлое Рождество, знаю только, что я напился и в таком состоянии пребывал два дня.
— Из-за своей жены?
Джейс сел, взглянул на кроткое лицо Нэлли, провел рукой по ее щеке и волосам. Он смотрел на полные груди, талию и бедра, к которым так хотелось прикоснуться. «Неужели ее бедра, такие же белоснежные, как и шея?» Неожиданно ему пришло в голову, что после Джулии у него не было женщин. Ни одна не заинтересовала его в течение четырехлетних странствий. Каждый раз, когда он смотрел на женщин, перед ним вставал образ Джулии, затмевая всех. Но сейчас, глядя на Нэлли, Джейс страстно желал ее.
— Пойдем послушаем музыку, — очнулся он наконец. Ему нужно было увести ее из тихого и безлюдного парка, он боялся, что не сможет сдержать себя.
Нэлли не догадывалась, о чем думает Джейс, но ей не хотелось уходить отсюда. Ни один мужчина еще не смотрел на нее, как он, и это одновременно пугало и радовало ее. Она была уверена, что сегодняшний день никогда больше не повторится и завтра уже не будет прогулок с Джейсом, поэтому сегодня она должна насладиться сполна.
— Нэлли, не смотрите так на меня. Я всего лишь слабый человек.
Она заколебалась. Она не понимала, что происходит, но, взглянув на его лицо, почувствовала себя сильной и красивой.
— Хорошо, давайте послушаем песни. Он помог ей встать, и его рука сразу как бы обхватила все ее тело. Сердце Нэлли радостно затрепетало, кровь забилась в висках.
— Пойдемте! — Джейс быстро схватил ее за руку и потащил вперед.
Маленькая белая церквушка резко выделялась на фоне темного неба. Двери были открыты, и золотистый свет свечей струился в холодной ночи. Джейс обнял Нэлли и, когда она задрожала, повел ее внутрь. Они слушали, как регент и прихожане в церкви пели одну за другой рождественские песни. Некоторые из хористов улыбнулись Нэлли и вопросительно посмотрели на Джейса, который стоял рядом, как бы охраняя ее. Нэлли прислонилась к стене. Никогда в жизни ей не было так хорошо. Их одежда соприкасалась. Джейс нежно сжимал ее пальцы. Некоторое время они слушали мелодичную музыку, довольствуясь тем, что находятся рядом. От духовных песен хор перешел к молитвам и Нэлли почувствовала, что Джейс оцепенел.
— Что случилось? — прошептала она.
— Уйдем отсюда, — настойчиво сказал Джейс.
Она почувствовала, что при других обстоятельствах они вряд ли покинули бы церковь. Крепко сжав его руку, Нэлли сказала, словно непослушному ребенку:
— Мы должны остаться.
Джейс не двинулся с места, а Нэлли терялась в догадках, что же могло так расстроить его. Хор запел молитву «Удивительная благодать», и при первых же звуках рука Джейса задрожала.
Он отпустил руку Нэлли и шагнул вперед, в проход между рядами. Закрыв глаза, он тоже запел молитву. У него был красивый, хорошо поставленный тенор, и хористы один за другим замолкали, слушай Джейса. Он не слышал слов молитвы, но сердцем чувствовал их. В последний раз он пел на похоронах Джулии. В феврале в промерзшем Вобруке, с непокрытой головой он без слез стоял над могилой жены, окаменев от горя, не чувствуя ни холода, ни глубокой печали. Это бесчувствие длилось четыре года. Он ходил, ездил, спал, но ничто не волновало его. Четыре года он не смеялся. Сейчас, когда он пел трогательные, печальные слова молитвы, ему вспомнилась Джулия, ее смех и то, как она боролась со смертью во имя рождения их ребенка.