— Нет, мы не знакомы.
— Ну раз уж мы в такой сердечной обстановке, почему бы тебе не звать меня Рейном?
Она отпила глоток шерри.
— Почему бы и нет? Насколько я помню, я давала тебе и худшие имена.
При этих словах он рассмеялся, вспомнив их драку в экипаже.
— И правда. — Он взболтал бренди в своем бокале. — Хочешь есть? У кухарки было мало времени, но, полагаю, стол будет получше того, к чему ты привыкла.
Она на мгновение погрустнела.
— Я уверена, что это так.
Рейн проводил ее к диванчику перед мраморным камином, и они оба сели.
— Ты очаровательно выглядишь сегодня вечером. Это платье подходит тебе даже лучше, чем я воображал.
Ее изящные пальцы погладили ткань. Рейн заметил, что ее ногти коротко подстрижены и под ними нет грязи.
— Благодарю. Платье очень красиво.
— Раньше, когда я заговорил о трапезе, которую нам предстоит разделить, о чем ты задумалась?
— Я не понимаю, о чем ты, — она прикрыла глаза густыми ресницами.
— Думаю, ты все поняла, — он никогда не видел таких ярких голубых глаз.
— Я подумала о моих друзьях и о тех людях, с которыми я жила на улице, — она взяла в руки дорогую вазу клуазонне, стоявшую на чиппендейловском столике рядом с софой. — Я подумала об этом доме и о дорогих вещах, хранящихся в нем. О том, что этот кусок стекла смог бы прокормить многих из них в течение нескольких лет.
Он взболтнул темную жидкость в своем бокале, потом отпил вина.
— Странно беспокоиться о чьих-то условиях жизни, если за несколько часов перед этим пытаешься отнять у человека жизнь.
Она подняла на него холодные голубые глаза.
— Тебе должно быть ясно, что я считаю тебя не принадлежащим к остальному человечеству.
Его лицо напряглось. Он насмешливо отдал честь бокалом и отпил бренди. Бокал громко звякнул, когда он поставил его на столик перед собой.
— Из того, что ты говоришь, я понял, что роль, которую ты играешь, маска лишь отчасти.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу сказать, что ты безусловно леди, получившая определенное воспитание, хоть ты и хочешь заставить меня поверить, что живешь вместе с теми двумя бродягами, которые сопровождали тебя сегодня.
— Это моя семья. Благодаря тебе, другой у меня не осталось.
шил.
Рейн стукнул по подлокотнику.
— Черт возьми, что же, по-твоему, я сделал?
— Какая вам разница, ваше сиятельство? Или ваши преступления столь многочисленны, что вы не можете их все упомнить?
— Насколько я знаю, я не совершал никаких преступлений. Разве что вы имеете в виду преступления, совершенные во время войны.
Джоселин удивилась.
— Вы были на войне?
— Да, я был армейским полковником.
— Человек выполняет свой долг, защищая родину.
Тогда расскажи мне, что, по-твоему, я совершил.
Джо опустила бокал на столик и встала.
— Раз мне не удалось тебя убить и теперь я твоя пленница, я бы хотела последовать твоему совету и что-нибудь съесть.
Рейн тоже встал. Когда она пошла к двери, он схватил ее за руку.
— Ты, очевидно, разумная женщина, Джоселин. Так почему бы тебе не сказать мне, в чем дело?
— Я так и сделаю… когда придет время. Рейн выпятил челюсть, готовый сорваться.
— Если ты не хочешь, чтобы с тобой что-нибудь случилось, лучше скажи сейчас.
Ее глаза вспыхнули голубым пламенем, руки сжались в кулаки.
— Катись к черту, ваше сиятельство. Рейн еще крепче сжал ее руку.
— Там слуги. Я советую тебе следить за своим злым языком. Я хозяин в этом доме. Расплата за дурное поведение будет быстрой и тяжелой, и как бы я ни поступил, меня никто не осудит. Ты поняла?
Спина Джоселин стала еще прямее, но внутри у нее все дрожало, и, впервые с тех пор как они приехали в этот дом, ей стало страшно. В дрожащем свете свечей мускулистый виконт выглядел темным и опасным. Каждый мускул его тела давал ощущение жесткой силы и могучего здоровья.
Голосом, похожим на смесь меда с песком, он проговорил: «Идем обедать, Джоселин?» — и протянул сильную руку.
Она заставила себя улыбнуться.
— Почту за честь, милорд.
Стараясь не обращать внимания на испуганную дрожь, она оперлась рукой на рукав его тончайшего фрака и позволила проводить себя в столовую.
Когда они вошли, виконт пододвинул ей стул с высокой спинкой рядом с главой стола. В роскошной комнате был высокий потолок, украшенные золотом стены и теплые восточные ковры на полу. Свечи в серебряном подсвечнике освещали серебряную вазу с розами посреди стола. Джо привыкла довольствоваться скудной пищей, но аппетитные запахи, доносившиеся с кухни, заставили ее живот заурчать.
Виконт нахмурился. Когда он сел рядом с ней, свечи осветили его красивое загорелое лицо, скользнули красноватым отблеском по его густым, темно-каштановым волосам. У него были большие и сильные руки, но двигались они с небрежной грацией, которой она не ожидала от такого мощного человека. Джоселин поняла, что, глядя на него, вспоминает, как он несколько раз держал ее с неодолимой силой, но не причинил боли, почти нежно.
У него были широкие плечи, он выглядел очень мускулистым. Еще раньше она заметила, что у него более тонкая, чем казалось на первый взгляд, талия. У него были темные брови красивой формы и карие глаза с золотистым краем.
Ее взгляд остановился на его губах, все еще сердито напряженных, но полных и чувственно изогнутых.
Y Джоселин подумала о других, не таких полных губах, принадлежавших Мартину Сэри, сыну викария. Ей было всего пятнадцать, когда Мартин ее поцеловал, и это был единственный поцелуй в ее жизни. Она была уверена, что влюблена в стройного мальчика, умевшего говорить нежные слова, и что в один прекрасный день он предложит ей стать его женой.
Может быть, так бы оно и случилось. Но вместо этого через год умер ее отец, их очаровательный коттедж на Мичем-лейн сгорел дотла, а ей пришлось собираться и отправляться к кузине. И она никогда больше не видела Мартина. Еще одно обстоятельство, за которое придется заплатить виконту.
В животе у Джоселин снова заурчало, и виконт дико выругался.
— Почему ты не сказала мне, что умираешь с голоду? Когда ты ела последний раз?
— Вчера утром.
Ей нужно было осторожнее пить шерри. Выпитый на голодный желудок алкоголь ударил в голову.
— Вчера утром? — повторил он недоверчиво. — Черт побери! Амброз! — крикнул он слуге. — Мы будем обедать немедленно.
Они поужинали холодной олениной, жареной дичью, пирогом с барашком, тушеной морковью с артишоками и кусочком глостерширского сыра. В то мгновение, когда фарфоровая тарелка с серебряной каемкой была поставлена перед ней, Джоселин оторвала ножку от маленького жареного перепела и впилась в нее зубами, со смаком обрывая мясо с косточки и облизывая сок с пальцев. За несколько секунд она съела всю восхитительную пищу до последней крошки и выпила все вино до последней капли.
Ей пришла в голову несколько запоздалая мысль о том, что это было тестом на то, как далеко простираются ее хорошие манеры, и ей стало не по себе.
Она оглянулась на виконта, увидела, что он едва притронулся к еде и смотрит на нее со смесью жалости и презрения.
Джоселин выпрямилась.
— Я… прошу прощения, полагаю, что я была голоднее, чем думала.
— Все в порядке, — мягко успокоил он. — Я был бы не менее голоден на твоем месте.
В его голосе больше не было слышно раздражения, он звучал бархатно. Когда он смотрел на нее так, как сейчас, это странно действовало на нее.
— Хочешь еще?
Ей бы следовало отказаться, сохранив остатки гордости. Она провела языком по губам.
— Если это не доставит особых хлопот.
Он лишь слегка кивнул, и ее пустая тарелка была немедленно убрана, и на ее месте появилась полная. Слуга вновь наполнил ее бокал и поставил на середину стола блюдо засахаренных фруктов. Она съела и вторую порцию, на сей раз больше соблюдая приличия, и закончила одновременно с виконтом.
— Тебе лучше?
Теперь, когда голод прошел, она почувствовала себя глупо. Смешно было показывать ему часть ее мира, которую ему не стоило видеть.
— Я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы уйти, но подозреваю, что у тебя иные намерения.
— Вряд ли.
Так как она не ответила, он отодвинул стул и встал, возвышаясь над ней. Впервые в жизни она порадовалась, что на несколько сантиметров выше большинства женщин.
— Уже поздно, — сказал он, отодвигая ее стул. — Пойдем. Я провожу тебя наверх.
Джо колебалась.
— А что будет завтра?
Она надеялась, что это не имеет значения. Если дела пойдут так, как она планировала, то Стоунли умрет, а она будет далеко и в безопасности.
— Мы начнем там, где остановились. Я по-прежнему буду скрывать тебя от властей, пока не выясню, что ты против меня имеешь. Однако, сладкая моя, должен предупредить — я не отличаюсь терпением. Если в ближайшее время ты не расскажешь мне, в чем дело, мне придется сдать тебя констеблю. Если ты плохо представляешь себе лондонскую тюрьму…
Из горла Джоселин вырвался стон, виконт остановился.
— Я вижу, что этот образ пугает тебя, и не зря. Так что подумай, не сказать ли мне правду?