Его черты исказились от боли. Глаза потемнели и затуманились. Он пришел в отчаяние, что-то оборвалось в груди Джо.
— Так ты этого не делала? Ты в меня не стреляла?
Эти слова звучали жестко и выстрадано, словно вырванные из сердца.
Слезы потекли у него по щекам.
— Я любила тебя. Как ты мог подумать, что я могла причинить тебе боль? К-как ты мог позволить им…
— О, Боже, — он заключил ее в объятья, тоска в его сердце росла с каждой минутой, с каждым ее словом. — О, Боже.
Она пыталась уговорить себя отвернуться, чтобы он страдал так же, как она. Но мучения, которых он не мог скрыть, говорили ей, что и он тоже страдает.
— Рейн, — прошептала Джо с болью в сердце. У нее сдавило горло, она едва могла говорить.
Он еще крепче прижал ее к себе, зарылся лицом ей в волосы. Руки, державшие ее, всегда такие уверенные и крепкие, теперь дрожали от боли и отчаяния. Она чувствовала прикосновение его щеки, жар его тела, поцелуи его губ. Она мечтала об этой минуте, тысячи раз представляла ее себе, но никакой сон не был так сладок. Он так крепко сжимал ее в объятиях, но был так нежен. Она чувствовала, как напряглось его тело, словно одним физическим усилием он мог повернуть назад стрелки часов и изменить прошлое. Потом она ощутила, как его щеки увлажнились от слез.
— Джо…
А ведь он был таким мужественным, таким сильным. Это тронуло ее сильнее, чем что бы то ни было, говоря ей, что гнев был его оружием, средством скрыть боль.
— Не нужно…
Ее рука коснулась его щеки, стирая слезы.
— Все это неважно… теперь. Пока ты веришь мне.
Рейн еще крепче обнял ее, гладя по голове, повторяя снова и снова ее имя.
— Я тебе верю, — сказал он. — В глубине души я всегда знал правду. Я просто боялся…
Джо отодвинулась, чтобы взглянуть на него, но слезы слепили ее, горло саднило.
— Это я боюсь, Рейн. Я боюсь, что все это окажется сном.
Джоселин прижалась к нему, его сердце бешено колотилось под ее ладонью.
— Не бойся, Джо. Тебе больше не нужно бояться.
Рейн целовал ее нос, губы. Джоселин расплакалась, ее рыдания разрывали его сердце, забирая частицу души. А он только обнимал ее.
Его разум мутился от мысли о том, что он наделал. Его сердце болело, его горло саднило, его грудь разрывалась, словно пронзенная клинком. Он думал о том, что ей пришлось пережить, об изгнании, о лишениях. Он думал о том, как ей было одиноко, как страшно.
— Почему ты не сказала мне раньше? — спросил он, когда рыдания сменились тихим плачем. Он достал из кармана носовой платок, Джоселин вытерла слезы и высморкалась.
— Разве ты поверил бы мне?
Его глаза закрылись от нового приступа боли.
— Нет.
— Ты был настолько уверен?
— Я же видел тебя… во всяком случае, мне так показалось. Что было у тебя в руках?
— Твоя сестра прислала записку. Она лежала на маленьком серебряном подносе.
Рейну показалось, что он сейчас упадет без чувств.
— Я не знала, что было в этой записке, и я хотела сразу отдать ее тебе.
Он тяжело вздохнул. В записке Алекс просила взять ее с собой на вечер у Кэмпденов. Записка лежала на блестящем серебряном подносе, который он видел во сне и о котором вспомнил только теперь. Сложились вместе все части головоломки. Казавшиеся странными слова Джоселин: На сей раз я действительно спущу курок и выстрелю тебе в сердце. То, как она, рассердившись, описала тот выстрел, не совсем совпадало с тем, как все произошло на самом деле.
— Прошу тебя, Рейн, я только хочу, чтобы ты обнимал меня.
— Я буду тебя обнимать, и я никуда тебя не отпущу.
Подхватив ее на руки, Рейн отнес ее в постель. Он еще ощущал дрожь, пронзавшую ее тело, и его стремление все уладить росло.
— Тебе больше не придется ни о чем беспокоиться, — нежно пообещал он, поставив ее на ноги возле кровати. Дрожащими руками он стал снимать с нее порванное платье, но Джоселин остановила его.
— Все в порядке, — нежно сказал он. — Я не стану делать тебе больно.
При этих словах она, казалось, расслабилась. Рейн бросил платье на пол, потом снял с нее ботинки и чулки. Когда она осталась в одной рубашке, он мягко поднял ее и опустил на кровать.
Не говоря ни слова, он забрался туда следом, словно забыв, что еще одет. Он облокотился на резное деревянное изголовье, не обращая внимания на боль в спине, прижал Джоселин к своей груди, его руки мягко скользили по ее волосам.
Рейн поцеловал ее в макушку, ощущая шелковистое прикосновение ее черных волос.
— Твои волосы отрастают. Я удивился, что ты не стала их подстригать, ведь с короткими легче управляться.
— Мне хотелось, чтобы ты увидел их длинными — объяснила Джо. — Я же сказала тебе однажды, что отращу их специально для тебя.
Его грудь пронзила боль, хотя он угадал правду еще до того, как Джоселин заговорила. Зачем он не прислушался к сомнениям, мучившим его все это время? Его сердце знало правду даже тогда, когда логика твердила иное. Сердце привело его на Ямайку. Сердце заставило его узнать правду.
Слава Богу, он наконец-то смог ее понять
— Больше никто не сделает тебе больно, — повторил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. — Я обещаю тебе это, Джоселин. Ни я, ни кто бы то ни было другой.
Но она уже уснула. Усталость взяла свое.
Или она поняла, что теперь в его объятиях ей будет спокойно?
, — Чита глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Произошло что-то невероятное — я знаю! Расскажи скорее, что случилось?
Джоселин обняла подругу.
— О, Чита, это все Рейн. Он поверил, что не я в него стреляла.
— Ай! Какая хорошая новость. Виконт подошел ко мне сегодня утром. Он сказал, я больше не буду работать в саду, я буду твоей ком-ком… как это называется?
— Компаньонкой?
— Si, точно — компаньонкой. Он сказал, что я должна переехать в дом.
На душе у Джо стало так тепло.
— Замечательно! Теперь нам не придется беспокоиться из-за ребенка, а рядом со мной всегда будет подруга, с которой я смогу поболтать.
Джоселин прочла про себя благодарственную молитву и улыбнулась девушке.
— О, Чита, мне просто не верится.
— Все будет прекрасно. Вот увидишь.
— Надеюсь, Чита.
Ее дела были еще далеко не улажены, но радость и надежда полнили сердце.
Чита тоже улыбнулась, но что-то мелькнуло в ее глазах.
— Что такое? Что-то не так? Рейн сказал еще что-нибудь? Чита, пожалуйста, если я должна еще что-то узнать…