Значит, это была любовь. Он едва удержался, чтобы не выкрикнуть это сейчас же и при всех, прямо за столом.
— Данфорд?
Он вздрогнул и поднял глаза. Алекс, очевидно, пытался добиться от него ответа на свой вопрос.
— Да?
— Я спрашивал, — повторил Алекс, — Генри уже заставила тебя поволноваться?
— Если не считать ее опытов с пчелами, она была воплощением кротости и достоинства. — И что это за опыты? — спросила Эмма.
— Пустяки, — ответила Генри, не смея взглянуть Данфорду в глаза, — забралась рукой в пчелиное гнездо и достала немного сот.
— Иначе говоря, — разъяснил он хмуро, — еще немного, и она была бы ужалена сотней разъяренных насекомых.
— Ты на самом деле забралась рукой в улей? — Эмма, заинтересовавшись, подалась вперед. — Мне бы ужасно хотелось узнать, как это делается.
— Я буду навеки твоим должником, — вмешался в разговор Алекс, обращаясь к Генри, — если ты не сообщишь моей жене подробности.
— Никакой опасности не было, — поспешила заверить Генри. — Данфорд все сильно преувеличил.
— В самом деле? — Алекс удивленно поднял брови.
— Он перенервничал, — ответила Генри и, повернувшись к Эмме, сочла необходимым добавить: — Он очень часто нервничает.
— Нервничает? — повторила за ней Эмма.
— Кто — Данфорд? — одновременно с ней спросил Алекс.
— Да ты, наверное, шутишь, — недоверчиво добавила Эмма.
— Скажу только, — вставил Данфорд, желая прекратить этот разговор, — что это сократило мою жизнь лет на десять. И вообще, хватит об этом.
— Наверное, он прав, — обращаясь к Эмме, сказала Генри и пожала плечами, — тогда же он заставил меня поклясться никогда больше не есть мед.
— Неужели? Данфорд, как ты мог? Даже Алекс никогда не был так жесток.
Если Алекс и был несколько удивлен таким выводом жены, он все же решил воздержаться от комментариев.
— Не буду пускаться в дальнейшие воспоминания, чтобы не создавать о себе мнения самого отвратительного человека в Британии. Ограничусь тем, что скажу: я не запрещал ей есть мед. — Данфорд повернулся к Генри. — Я всего лишь попросил тебя пообещать, что ты никогда не будешь заниматься его добычей сама. Все. Честно говоря, это уже становится утомительным.
Эмма наклонилась к Генри и прошептала голосом, который можно было отчетливо слышать на другом конце стола:
— Я никогда не видела его таким.
— А это хороший знак?
— Очень.
— Эмма? — сказал Данфорд очень небрежным тоном.
— Да?
— Только мои исключительно хорошие манеры и тот факт, что ты — женщина, не позволяют мне попросить тебя заткнуться.
Генри с ужасом посмотрела на Алекса. Она была убеждена, что тот сейчас же вызовет Данфорда на дуэль за оскорбление жены. Но герцог поднес руку ко рту и, закашлявшись скрыл… улыбку. Должно быть, это на самом деле была улыбка, так как последние несколько минут он не положил в рот ни кусочка.
— Действительно, исключительно хорошие манеры, — ехидно заметила Эмма.
— Дело совсем не в том, что ты — женщина, — сказала Генри, предположив, что Данфорд и Эшборны действительно очень близкие друзья, раз уж то, что можно было принять за оскорбление, вызвало у Алекса улыбку. — Однажды он уже просил меня заткнуться, а у меня есть самые неоспоримые свидетельские показания, что и я — женщина.
На этот раз Алекс закашлялся так сильно, что Данфорду пришлось постучать его по спине. Хотя, возможно, это был только удобный повод.
— И кому же принадлежат эти свидетельские показания? — заинтересовался Данфорд.
— Тебе, — Генри нагнулась вперед, и ее глаза засияли дьявольским светом, — будто сам не знаешь.
На этот раз семейная пара закашляла дуэтом.
Данфорд откинулся на спинку стула, а на его губах появилась улыбка восхищения.
— Ну что, Генри, — произнес он шутливо, — быстро мы вогнали этих двоих в краску?
Генри согласно кивнула.
— Правда, это было несложно?
— Совсем несложно. Даже стараться не пришлось.
— Эмма, дорогая, — произнес Алекс, отдышавшись, — мне кажется, только что была затронута наша честь.
— Ни и ну. Давно я так не смеялась. — Эмма встала из-за стола и жестом пригласила Генри следовать за ней в гостиную. — Пойдем, Генри, оставим джентльменов наедине с их ужасными сигарами и портвейном.
— Вот теперь ты наконец и узнаешь, плутовка, — поднимаясь из-за стола, сказал Данфорд, — о чем говорят женщины, когда они уходят в гостиную после ужина.
— Он сказал «плутовка»? — спросила Эмма, когда они вышли из комнаты.
— М-м-да, иногда он так меня называет.
Эмма потерла ладони.
— В таком случае твои дела даже лучше, чем я предполагала.
— Генри! Погоди минутку!
Генри оглянулась и увидела, как Данфорд быстро идет к ней.
— Я хочу сказать тебе кое-что.
— Слушаю тебя.
Он отвел ее в сторону и начал очень тихо говорить, так тихо, что Эмме, которая тут же навострила свои ушки, так и не удалось ничего расслышать.
— Мне очень нужно повидаться с тобой сегодня ночью.
Его голос показался ей таким взволнованным, что Генри даже испугалась.
— Правда?
Он кивнул:
— Мне необходимо поговорить с тобой наедине.
— Но я не совсем уверена…
— А я никогда не был более уверен. Я постучусь к тебе в полночь.
— Но Алекс и Эмма…
— Всегда ложатся в одиннадцать. — Он загадочно улыбнулся. — Им всегда не терпится остаться наедине.
— Хорошо, но…
— Решено. До встречи. — Он быстро поцеловал ее в лоб. — Только никому ни слова.
Генри стояла и смотрела, как он возвращается в столовую. Эмма подлетела к ней со скоростью, несколько неожиданной для женщины на последнем месяце беременности.
— Ну, что он тебе сказал?
— Да так, ничего особенного, — промямлила Генри, зная, что совсем не умеет врать, но все же решила сделать попытку.
Эмма фыркнула, не поверив ей.
— Честно, ничего особенного. Он только напомнил мне, как я должна вести себя.
— Вести себя? — недоверчиво произнесла Эмма.
— Не устраивать сцен, и все в таком роде.
— Какая чушь! Ничего подобного в жизни не слышала, — возразила Эмма. — Даже Данфорд должен понимать, что устроить сцену со мной, единственным твоим собеседником, достаточно проблематично.
Генри попыталась улыбнуться.
— Очевидно, — продолжала Эмма, — я так ничего и не добьюсь от тебя. Поэтому не буду тратить впустую свои драгоценные силы.
— Спасибо, — пробормотала Генри. Она шла за Эммой в гостиную, изо всех сил сжимая руки в кулачки, стараясь не выдать охватившего ее волнения. Сегодня ночью он признается ей в любви. Она чувствовала это.
Глава 18
Без трех минут двенадцать.
Взглянув на настольные часы, Генри судорожно расправила оборки на платье. Надо было сойти с ума, соглашаясь на свидание! Надо было быть по уши влюбленной, чтобы согласиться на это, прекрасно понимая, что ее поведение выходит далеко за рамки приличия. Она усмехнулась в душе, вспомнив, до какой степени невежественной в области этикета была она в Стэннедж-Парке. Жила себе и горя не знала. Две недели в Лондоне многому ее научили. Теперь она знала, что молоденькой девушке ни при каких обстоятельствах нельзя принимать у себя в спальне мужчину, тем более ночью, когда весь дом уже спит. Но ей почему-то так и не удалось собраться с духом и, памятуя о своей девичьей добродетели, отказать ему.
Осталось две минуты.
Она присела на кровать, но когда поняла, на чем сидит, подскочила словно ошпаренная. «Успокойся, Генри». Она прижала руки к груди, затем опустила их и снова прижала. Прохаживаясь по комнате, она мельком увидела в зеркале свое нахмуренное лицо и снова опустила руки. Встречать его, лежа на кровати, не входило в ее планы, но, однако, можно быть и поприветливее.
Одиннадцать пятьдесят девять.
В дверь негромко постучали. Генри пробежала по комнате и открыла дверь.
— Ты рано, — взволнованно прошептала она.
— В самом деле? — Данфорд полез в карман за часами.
— Скорее входи, — зашипела она на него, втаскивая Данфорда в комнату. — Иначе тебя увидят.
Данфорд опустил часы в карман. Широкая улыбка не сходила с его лица.
— И перестань улыбаться! — добавила она серьезно.
— Почему?
— Потому что это… это странно действует на меня!
Данфорд поднял глаза к потолку, с трудом сдерживая смех. Она ошибалась, если думала, что после этих слов он перестанет улыбаться.
— О чем тебе надо было поговорить со мной? — прошептала она.
Он сделал два шага и подошел совсем близко к ней.
— Одну минутку, — прошептал он. — Сначала мне нужно…
Его губы сказали все сами, слившись с ее в страстном поцелуе. Сначала он не собирался сразу же целовать ее, но Генри была так прелестна в своем пеньюаре с ниспадавшими на него распущенными волосами. С ее губ слетел негромкий стон, и, покачнувшись, она оказалась в его объятиях.
Нехотя он оторвал от нее свои губы.