По сигналу Коннора Броуди выступил вперед и предложил свою руку перепуганной Софи, словно ему предстояло сопровождать ее на частный бал в Мейфэр.
— Вы замужем, мисс? — с деланной вежливостью поинтересовался Броуди, когда Софи осторожно положила свою хрупкую руку на его мощное предплечье. В ответ она отрицательно покачала головой, настороженно глядя на разбойника. Броуди расцвел в улыбке. — А вы хотите выйти замуж?
Памела вздохнула. Неужели она спасла Софи от похотливого виконта только затем, чтобы сестра получила предложение о браке от бандита с серебряным кольцом в ухе и татуировкой в виде извивающейся змеи на руке?
Тем временем Коннор отослал прочих разбойников, и они, едва слышно ворча и шаркая ногами по каменным плитам, повиновались ему, один за другим покинув комнату.
Что же теперь будет с ней самой? Памела терялась в догадках. Когда Коннор подобрал веревку, которой только что были связаны его руки, ее охватили недобрые предчувствия. Потом он подошел к ней, и Памела была просто не в силах пытаться убежать от него. Усадив ее на деревянный стул возле очага, горец ловко связал ей руки. Она не пыталась сопротивляться, понимая всю тщетность подобных попыток. Запрокинув голову, она с дерзким вызовом взглянула на возвышавшегося над ней горца. В отсветах пламени он казался ей еще больше и страшнее, чем прежде. Прищурившись и пристально глядя на нее, он взял оставшийся конец веревки и стал задумчиво пропускать ее между пальцами. Памеле было по-настоящему страшно: она ждала, что сейчас он привяжет ее к стулу, потом затянет веревку у нее на шее и…
К ее немалому удивлению, горец вдруг развязал ей руки и швырнул веревку в очаг.
— Полагаю, она нам не понадобится, — мягко произнес он, словно разговаривал с ребенком.
Памела молча вздохнула. Он был прав. При его огромных габаритах и могучей силе она могла сколько угодно безуспешно бороться с ним до своего последнего вздоха. Она была полностью в его власти.
— Особенно теперь, — продолжал горец, вытаскивая из-за пояса дамский, перламутровый пистолет, — когда эта вещица попала в мои руки.
Памела жадно смотрела, как он разглядывал пистолет в свете очага, поворачивая его то так, то эдак.
— Трудно поверить, что такая прелестная маленькая штучка может стать причиной смерти, — задумчиво проговорил Коннор.
Памела замерла, даже боясь дышать. Она была парализована ужасом близкой смерти.
Коннор наклонился еще ближе, полностью накрыв ее своей тенью. Холодный ствол пистолета коснулся ее виска, и Памела вздрогнула всем телом. Горец медленно провел дулом пистолета вниз по щеке до самого рта и хрипло прошептал:
— Такой красивый и такой опасный. Совсем как его хозяйка…
Ствол мягко коснулся ее дрожащих губ, потом медленно скользнул вниз к ямочке у основания шеи. Памела закрыла глаза, однако ствол продолжал двигаться ниже. Отодвинув ворот шубки, он уперся ей в грудь точно в том месте, где испуганно колотилось ее сердечко.
Коннор пристально смотрел ей в глаза, потом нажал на курок…
Из дула пистолета выскочил пучок разноцветных перьев, а музыкальная шкатулка, спрятанная в рукоятке, заиграла веселую звонкую мелодию. Памела дернулась и приглушенно вскрикнула, окончательно потеряв всякое самообладание от этой жестокой шутки.
Коннор с дьявольской довольной улыбкой выпрямился.
Памела метнула в него гневный взгляд. Ее сердце бешено колотилось.
— И как давно ты понял, что это ненастоящий пистолет? — хрипло спросила она.
— Я заподозрил, что это игрушка, когда ты намеренно опустила дуло моего пистолета вниз и не стала целиться в меня из него.
— А если бы ты ошибся?
— Ну, тогда не было бы этого разговора, — безразлично пожал плечами Коннор и провел пучком перьев под ее подбородком, словно желая добиться улыбки.
Разгневанная его бесцеремонным обращением, Памела выбила пистолет из его руки. Он упал на пол и, отскочив, ударился о каменную стену. Веселая мелодия оборвалась на полу фразе.
— Если ты знал, что пистолет ненастоящий, почему позволил взять себя в плен?
— Я надеялся, что вы с сестрой все-таки изнасилуете меня, — расплылся в улыбке Коннор, и на его правой щеке вновь появилась ямочка, которая на этот раз взбесила Памелу.
— Почему? От тебя сбежала любимая овца? Ямочка тут же исчезла. Скрестив руки на груди, он сердито пробасил:
— Ну, мы развлекаемся с овцами, но только когда не можем найти расположенную к этому женщину.
— Или нерасположенную? — гневно выпалила Памела и тут же пожалела о сказанных словах.
Их взгляды скрестились, словно шпаги дуэлянтов. Когда в очаге с треском рассыпались прогоревшие поленья, и в воздух взметнулся сноп искр, Памела первая, отвела взгляд в сторону.
Наступило молчание. Потом она тихо, но твердо произнесла:
— Отпусти мою сестру. Она не заслуживает наказания за мою глупость. Если ты обеспечишь ее безопасность, я не стану сопротивляться. Я… — она закрыла глаза, пытаясь справиться с волнением, — сделаю все, что ты захочешь.
Коннор смотрел на отвернувшуюся от него Памелу, и перед его мысленным взором одна за другой проносились соблазнительные картины того, чего он мог бы захотеть от нее. На щеках Памелы пылал румянец стыда и смущения.
Эта девушка была настоящей английской розой, не предназначенной для цветения на каменистой почве его дикой и варварской страны. И вот теперь он мог сорвать ее нежные лепестки и колючки гордости. Осознание этого факта должно было наполнить его ощущением собственной силы и непобедимости. Вместо этого он чувствовал себя последним негодяем.
— Благородные слова, детка, — кивнул Коннор. — Должен признаться, весьма заманчивое предложение. Но у меня нет никакого намерения, бросать твою сестричку и тебя, словно двух бедных овечек, на растерзание волчьей стае.
Памела с удивительным хладнокровием посмотрела на него и спросила:
— А как насчет волка в этой комнате?
Этот волк провел слишком много лет, покупая себе удовольствие, за краденые монеты, и совсем истосковался по настоящей нежности.
Опасаясь, что Памела заметит отблеск этой тоски в его глазах, Коннор опустился на одно колено и принялся расшнуровывать один из ее лайковых сапожков.
— Что это ты делаешь? — встрепенулась Памела. Коннор молчал, и ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как он снял с ее ноги сапожок и отставил его в сторону. Потом он поставил ее ногу себе на бедро. Отблески пламени играли на его густых, теплого медового оттенка, волосах.
Ее чулки были в еще более плачевном состоянии, чем панталоны. Покрасневший от холода большой палец выглядывал из поношенного и местами сильно протертого шелка.
Когда Коннор стянул с нее другой сапожок и обхватил рукой стройную щиколотку, Памела почувствовала, как ее щеки заливает румянец стыда. Мужчинам не полагалось видеть щиколотки дам, и уж тем более трогать их. Вот почему многие из них с удовольствием ходили в театр, где можно было всласть наглядеться на полуодетых танцовщиц.
До того как Коннор стал осторожно массировать ее ступню, она и не подозревала, насколько замерзли ее ноги. От его прикосновений по всей ноге прокатывалась волна тепла, и это было так приятно, что она едва сдерживалась, чтобы не замурлыкать от удовольствия.
Украдкой взглянув на нее, Коннор понимающе улыбнулся.
— Вы, англичане, никогда не принимаете всерьез все опасности шотландского высокогорья, — сказал он, начиная массировать другую ступню. — Кажется, ноги замерзли совсем чуть-чуть, но если прибавить к этому сильную влажность, можно отморозить палец, а то и два.
Памела уселась поудобнее, и ее взгляд становился все туманнее по мере того, как страшное напряжение покидало уставшее тело. Если горец продолжит водить большим пальцем по ее ступням, ей придется всерьез опасаться потерять гораздо больше, чем палец.
Тут ее взгляд снова обрел ясность. Она резко выпрямилась. Опять! Она снова поддалась его мужским чарам, как это сделала бы ее мать.
Отдернув ноги, она спрятала их под юбку.
— Уж лучше я отморожу пальцы, чем их откусит злой волк!
Удивленный поведением девушки, Коннор встал.
— Лучше уж я буду настоящим волком, чем волком в овечьей шкуре. Особенно в фальшивых мехах, фальшивых драгоценностях и с фальшивыми пистолетами. Есть в вас хоть что-нибудь настоящее, мисс Памела Дарби? Или это имя тоже фальшивое?
— Разумеется, это мое настоящее имя. Наша мать была известной театральной актрисой, ее звали Марианна Дарби. Может, ты слышал о ней?
В ее голосе прозвучала такая искренняя надежда, что Коннор удержался от готового сорваться с языка саркастического замечания и вместо этого мягко произнес:
— Как ты понимаешь, в последнее время у меня было не так много возможностей ходить в театр. Ты уже говорила, что твоя мать покинула этот мир, но где же мистер Дарби? Почему твой отец не отослал вас с сестрой куда-нибудь в женский монастырь или приют?