— Художественной ауры? — переспросил Дзюмпэй.
— Сияние, которого вряд ли можно ожидать от простых людей.
— Каждое утро, когда бреюсь, разглядываю в зеркале собственную физиономию, но ничего подобного не замечал.
Женщина улыбнулась.
— А что у вас за рассказы, если не секрет?
— Меня часто об этом спрашивают, но объяснить, что у меня за рассказы, непросто. Они не подходят ни под какой жанр.
Женщина потирала пальцем край бокала с коктейлем.
— Выходит, одним словом… эдакая «чистая литература»?
— Пожалуй. Там чувствуются отзвуки «писем несчастья».
Она опять улыбнулась.
— Кстати, я могла где-то о вас слышать?
— Литературные альманахи читаете?
Она слегка, но довольно резко качнула головой.
— Тогда, думаю, вряд ли. Мое имя мало кому известно.
— Номинировали на премию Акутагавы?
— Четыре раза за пять лет. — Но лауреатом не стали?
Дзюмпэй только тихо улыбнулся. А женщина без спросу уселась на соседний стул. И допила коктейль.
— Ну и ладно. Премия — это дело чужого вкуса, — сказала она.
— Было бы правдой в устах того, кто ее получил.
Она представилась. Кириэ.
— Как в богослужении, — сказал Дзюмпэй.
Она была на пару сантиметров выше Дзюмпэя. С короткой стрижкой, загорелая, с красивой головой. В юбке-клеш до колен и льняном бледно-зеленом жакете. Рукава подвернуты до локтей. Под ним — простая блузка из хлопка, а на воротнике — брошь с голубой бирюзой. Грудь не маленькая и не большая. Одета со вкусом: ничего лишнего, но видна индивидуальность. Губы пухлые, после каждой фразы они, растягиваясь, как-то поджимались. Из-за чего все, что ее окружало, выглядело на удивление свежо и бодро. У нее был широкий лоб, по которому разбегались три параллельные морщины, когда она задумывалась. А стоило отвлечься от размышлений, морщины мигом исчезали.
Дзюмпэй ощутил, как она завладела его сердцем. Нечто в ней возбуждало чувство. Хватанувшее адреналина сердце едва слышно постукивало, словно украдкой посылая сигналы. Дзюмпэю вдруг захотелось пить, и он заказал проходившему мимо официанту «Перрье». «Имеет ли она для меня смысл? — как обычно подумал он. — Одна ли из оставшихся двух? Сделать вторую попытку? Пропустить? Или замахнуться?»
— Давно хотели стать писателем? — спросила Кириэ.
— Да. Вообще-то я и не думал заниматься чем-то другим.
— Короче говоря, не было мечты?
— Как сказать. Я мечтал стать выдающимся писателем. — Дзюмпэй развел руки, очертив пространство сантиметров в тридцать. — Однако, сдается мне, до этого ой как далеко.
— У каждого есть отправная точка. Все еще впереди. Идеально сделать сразу не получается, — сказала она. — Вам сейчас сколько?
Так они узнали возраст друг друга. Ее совершенно не смутило, что она оказалась старше. Дзюмпэя тоже. Он, если уж на то пошло, молодым девушкам предпочитал зрелых женщин. К тому же в большинстве случаев расставаться с партнершами старше было проще.
— Чем вы занимаетесь? — поинтересовался Дзюмпэй.
Кириэ поджала губы, и лицо ее впервые посерьезнело.
— Ну а чем я, по-вашему, могу заниматься?
Дзюмпэй качнул бокал, и вино устремилось по кругу.
— Подскажете?
— Никаких подсказок. Или так тяжело? Однако наблюдать и делать выводы — это ведь ваша работа?
. — Нет, не моя. Истинная суть писателя — наблюдать, наблюдать и снова наблюдать, а выводы, насколько это возможно, оставлять на потом.
— Вот как? — сказала она. — Тогда наблюдайте, наблюдайте и снова наблюдайте — и попробуйте представить. Это, надеюсь, не противоречит вашей профессиональной теории?
Дзюмпэй поднял голову и снова пристально вгляделся в ее лицо — в надежде уловить некий тайный знак. А женщина заглянула прямо ему в глаза, и он ответил ей таким же прямым взглядом.
— У меня есть беспочвенное предположение… Нечто связанное с особой профессией? — сказал он через некоторое время. — Иными словами, работа, доступная не каждому и требующая специальных навыков?
— В самую точку! Верно, доступная не каждому. В этом вы правы. А не могли бы поконкретней?
— Связано с музыкой?
— No.
— Кутюрье?
— No.
— Теннисистка?
— No.
Дзюмпэй покачал головой.
— Вы загорелая, подтянутая, сильные руки. Занимаетесь спортом на природе. Однако не похоже, что это тяжелый труд на свежем воздухе.
Кириэ подтянула рукава жакета, опустила оголившиеся руки на стойку бара и, вывернув их, осмотрела запястья.
— Пока впечатляет.
— Но угадать не могу.
— Маленькая тайна необходима, — сказала Кириэ. — К тому же я не хочу лишать вас профессиональной радости наблюдать и представлять… Однако дам лишь одну подсказку. Я, как и вы…
— Как и я?
— Одним словом, я выбрала профессией то, что хотела делать давно — с самого детства. Как и вы. До сих пор путь был нелегким.
— Это хорошо, — сказал Дзюмпэй, — это… очень важно. Профессия изначально должна быть актом любви. И никак не браком по расчету.
— Актом любви, — повторила Кириэ с восхищением. — Чудесная аллегория.
— Кстати, мне приходилось раньше слышать твое имя? — спросил Дзюмпэй.
Она покачала головой.
— Думаю, нет. Мое имя в обществе неизвестно.
— У каждого есть отправная точка.
— Именно, — сказала Кириэ и улыбнулась. Затем ее лицо стало опять серьезным. — Однако, в отличие от вас, в моем случае с самого начала требовалось совершенство. Ошибка не прощалась. Ты совершенен — или нет. Третьего не дано. Как и права на повтор.
— И это тоже подсказка.
— Пожалуй.
Подошел официант, держа поднос с фужерами шампанского. Она взяла два, один передала Дзюмпэю и сказала:
— Выпьем.
— За наши специальности, — подхватил Дзюмпэй.
Они чокнулись. Раздался легкий и таинственный звон.
— Кстати, вы женаты? Дзюмпэй покачал головой.
— Я тоже не замужем, — сказала Кириэ.
Ту ночь она провела у Дзюмпэя. Пили вино, подаренное заведением, где познакомились, занимались сексом, а потом уснули. Когда Дзюмпэй в одиннадцатом часу утра проснулся, ее уже не было. На соседней подушке осталась лишь вмятина — словно оттиск утраченной памяти. А на подушке лежала записка: «Ухожу. Пора на работу. Если возникнет желание — позвони».
Он набрал ее номер, и они встретились в субботу вечером. Поужинали в ресторане, слегка выпили, позанимались сексом у Дзюмпэя и вместе уснули. Утром она опять исчезла. Несмотря на воскресный день, осталась лишь короткая записка: «У меня работа. Исчезаю». Чем она занимается, Дзюмпэй по-прежнему не Знал. Одно очевидно: работает она спозаранку. И как минимум по воскресеньям тоже.
Они разговаривали обо всем на свете. Кириэ не страдала комплексами и умела поговорить. Ничего не стесняясь. Она с удовольствием читала книги — биографические, исторические, по психологии и научно-популярные, но не художественную литературу. И на удивление обладала обширными познаниями во всех этих областях. Однажды Дзюмпэя несказанно поразила ее осведомленность в истории строительства сборных домов.
— Погоди, сборные дома? Может, ты работаешь в строительстве?
— No! — ответила она. — Меня интересуют вполне реальные вещи. Только и всего.
Это не помешало ей, прочитав два сборника рассказов Дзюмпэя, лестно о них отозваться.
— Интересней, чем я ожидала. Правда, я втайне переживала, — призналась она. — Думала, как быть, если они мне вдруг покажутся скучными. И что тебе тогда сказать? Но я зря сомневалась — мне очень понравилось, правда.
— Вот и хорошо! — вырвалось у него с облегчением. Когда он давал ей свои книжки — беспокоился о том же.
— Это не лесть, — сказала Кириэ. — В тебе есть нечто… необходимое для того, чтобы прославиться. В рассказах у тебя разлито спокойствие, и некоторые написаны очень свежо, слог красивый. А прежде всего — они умело сбалансированы. По правде говоря, я первым делом обращаю внимание на баланс. Будь то музыка, роман или картины. Когда мне попадаются плохо сбалансированные произведения или исполнение, иными словами — вещи незаконченные, низкосортные, у меня ужасно портится настроение. Меня словно укачивает. Пожалуй, именно поэтому я не хожу на концерты и почти не читаю романов.
— Не хочется натыкаться на вещи с плохим балансом?
— Yep.
— И не читаешь романы и не ходишь на концерты, чтобы риска избежать?
— Именно.
— Но это же крайность.
— По гороскопу я Весы. Я не терплю дисбаланса. Не терплю или… как это сказать… — Она умолкла, подыскивая подходящее слово. Но так и не нашла, лишь неуверенно вздохнула. — Ладно. Мне кажется, тебе следует написать солидный роман — и тогда ты прославишься по-настоящему. Конечно, со временем.
— Я, по сути, могу только рассказы. Романы — не мое, — сухо сказал Дзюмпэй.