– Официальный ужин, – простонала Сара. – Шоу высшей категории, а ты будешь главной звездой. Она думает…
Сара умолкла. Тарик увидел смятение в ее глазах, живо напомнившее, что она – не искушенная светская львица и что, безоговорочно принимая их отношения, она очень уязвима, если речь идет о чьих-то весьма циничных мнениях.
– Ты не хочешь, чтобы она знала, что мы любовники?
– Нет, конечно, нет. Я не стыжусь своих чувств, – решительно ответила Сара. – Просто… – она покраснела, – я еще не привыкла к этой мысли. И мне противно потому, что мать решит, будто я подцепила тебя и стараюсь воспользоваться твоим богатством. Один взгляд на нас убедит ее в своей правоте.
Тарик виновато подумал, что все как раз наоборот. Это он расставил Саре сети и пытается получить от нее все возможное. Правда, теперь все изменилось, тотчас уверил он себя. Он хочет дарить, хочет дать ей все, что в его власти.
– Сара, мы не обязаны ехать. Это твой выбор. Я без всяких сожалений могу написать отказ.
Сара вздохнула, печально улыбнулась.
– Я не видела мать два года. Мы поспорили из-за моего решения помочь с Джесси. Жаль, что я не могу поверить, будто она хочет видеть меня. Она приглашает меня потому, что я приведу тебя.
– Но может, она действительно хочет тебя видеть, – сказал он, всей душой откликаясь на ее печаль. – Когда в отношениях существует глубокая трещина, легче встретиться в обществе других людей. Меньше шансов на новый скандал.
Ее улыбка стала ироничной.
– Думаешь, в толпе нельзя поругаться?
Тарик пожал плечами.
– Все-таки приятно увидеть человека, который тебе небезразличен. По меньшей мере можно удостовериться, что у него все в порядке. Ведь ты говоришь, прошло целых два года.
Ему не нравилось думать о ее полном разрыве с матерью. Даже тонкие нити стоят того, чтобы их сохранить. Неприятно чувствовать себя одинокой в целом мире. Он хотел бы пообещать, что их близость будет длиться вечно, что Сара никогда не останется одна, но реальность его жизни превратила бы любые подобные уверения в пустой звук.
– Может, нам действительно нужно поехать, – неуверенно сказала Сара. – Рождество все же. Я не останусь с ней наедине, но было бы мелочным не проявить хотя бы доброжелательность.
– Хорошо. Я напишу, что мы принимаем приглашение.
В ее глазах светились тревога и смущение.
– И тебя не волнует ее торжество из-за нашей связи?
Тарик рассмеялся.
– Я могу достойно ответить на это. Сара, ты лучше всех женщин на свете, и я никому не позволю обидеть тебя.
– Хорошо, что ты так думаешь, но моя мать с тобой не согласится.
– Еще как согласится.
В нем снова вспыхнуло непреодолимое желание оберегать ее. Никто не посмеет обидеть Сару, пока он рядом с ней. Предвкушение множества удовольствий породило в его голове новые планы.
– Завтра мы летим в Париж. Устроим набег на магазины. Я одену тебя как королеву. С головы до пят. И никто не сможет затмить тебя.
– Тарик, я не хочу, чтобы ты покупал мне вещи.
Он опрокинул ее на диван и склонился над нею.
– Почему ты не хочешь отпраздновать свою новую жизнь со мной? – Он ласково отвел непослушные кудри с ее лба, поцеловал кончик носа, медленно провел рукой между бедрами, впитывая ее ответную дрожь. – Ты невероятно красивая женщина, и я хочу, чтобы ты знала это и радовалась своей красоте.
Она судорожно глотнула воздух.
– Тарик, все вокруг будут знать, что это твое богатство одевает меня. Это будет выглядеть как… как…
Сара умолкла, ее тело напряглось, и он понял, что она ждет, когда его рука поднимется выше.
– Как то, что ты дорога мне, – закончил он за нее. – Сара, я хочу дать тебе лучшее. Все самое лучшее. Я хочу одеть тебя в шелка, и атлас, и бархат… чтобы показать, как я ощущаю тебя… мягкую, и нежную, и чувственную…
Ее губы раскрылись в тихом вздохе, и Тарик провел языком по этим сладким губам и поцеловал их, наслаждаясь ее безмолвным ответом.
– Ты пьянишь меня, Сара, – прошептал он. – Я вижу тебя одетой в винно-красное, в огненное, как горящее во мне пламя…
– Мне нужен только ты, Тарик, – взмолилась она.
И пронзила его сердце. Он чуть не сдался в тот момент, чуть не сдался желаниям, лишавшим его способности мыслить трезво. Однако он не мог накрепко привязать ее к себе, затмить собою весь мир. У нее в жизни будут другие дороги, по которым она пройдет уверенно, и ей придется заплатить за отношения, выбранные ею добровольно. Он обеспечит ей возможность жить без него, хотя ему ненавистна сама мысль о том, чтобы потерять ее.
– Неужели ты лишишь меня удовольствия делать подарки? – спросил Тарик, целуя мочки ее ушей. – Я хочу повесить рубины здесь… кроваво-красные рубины… потому что ты вошла в мою кровь… – он опустил голову, прижался губами к дрожащей голубой жилке на ее шее, – и рубиновое ожерелье… драгоценные камни, чтобы показать, как я ценю тебя.
Ее спина изогнулась, набухшие соски соблазнительно натянули ткань. Тарик по очереди ласкал каждую из этих нежных вершин, наслаждаясь тихими стонами Сары, трепетом ее тела.
– Я хотел бы окутать эти прекрасные груди французскими кружевами… – Он зубами дернул замок молнии ее блузки и потянул вниз, обвел языком край бюстгальтера. – Это должны быть тончайшие кружева… соблазнительно прозрачные… греховно сексуальные… для нас обоих. Тебе это понравится?
– Да… – Вскрик… хрип… стон желания. Тарик приподнялся и заглянул в ее глаза: горячий тающий шоколад окатил его, проник внутрь него, сквозь него. Ничего подобного он не испытывал ни с одной другой женщиной.
– Сара, позволь мне выразить свои чувства к тебе. Всеми доступными мне способами, – взмолился он. – Тебе будет хорошо.
– Да…
Сара вздохнула, капитулируя, освобождая его от тревог и ограничений, которые он сам наложил на свои кипящие желания. Уверенный, что она примет его подарки и по меньшей мере материально будет защищена, Тарик отбросил все мысли о будущем и воспользовался всем, что мог дать ему этот день.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Ее кожу покалывало рубиновое колье, которое Тарик расправил на ее шее. Темно-красный огонь, отражавшийся в зеркале, казалось, обвинял.
Она сдалась, отбросила все свои принципы и позволила Тарику сделать это, позволила ему превратить ее в женщину, которую сама узнавала с трудом. Но почему-то она не смогла остановить его. Ее сопротивление плавилось в жарком желании, горевшем в его глазах. Ей хотелось доставить ему удовольствие. Все остальное, казалось, просто перестало быть важным.
– Ты выглядишь потрясающе, – прошептал Тарик, оценивая и одобряя результат своих трудов. Затем он склонил голову и поцеловал ее обнаженное плечо, согревая кожу, оживающую под его прикосновением, провел ладонями по ее обнаженным рукам.
Сара пристально смотрела в зеркало, размышляя, кто же она теперь, кем она стала за эту последнюю неделю, позволив Тарику лепить ее, как он пожелает. В зеркале отражалась ошеломляюще красивая женщина. Непокорные кудри подстрижены в несколько драматичном стиле, в ушах сверкают огромные рубиновые серьги, привлекая внимание к лицу… какому же?… более чувственному… с этими затуманенными глазами, пухлыми яркими губами.
Открытое темно-красное платье без бретелей, веер искусных складок скрывает грудь, сияющий атлас перетянут еще более темно-красным бархатным поясом, подчеркивающим фигуру. Пышная юбка шелестит при каждом шаге, напоминая Саре об эротичном белье. Она чувствовала себя куртизанкой, нарядившейся для любовника, однако, когда Тарик покупал ей все это, его глаза сверкали от удовольствия, и она подчинялась ему.
Тебе будет хорошо, сказал он, но она не знала, хорошо ли ей. Она только знала, что неразрывно связана с Тариком. Их обоюдное влечение господствовало над всеми ее мыслями и чувствами, влияло на каждый поступок, порождало потребности и желания, смывавшие все доводы рассудка.
Даже сейчас, в этот самый момент, когда кончики его пальцев порхали по ее рукам, в глубине ее тела разгорался пожар желания. Ее сердце так яростно билось о ребра, что Тарик не мог не слышать. Когда его руки поднялись к ее плечам, она ждала, что они скользнут к ее груди и… но он отвернулся за ее бархатной пелериной, и Сара замерла, завороженная чувством, которое он вызвал в ней.
Тарик накинул на ее плечи подбитую атласом тяжелую пелерину и сказал с гордостью – гордостью собственника? – глядя ей в глаза:
– Пора ехать.
Ей совсем не хотелось ехать сегодня в Марчестер-холл, не хотелось, чтобы мать видела ее разодетой. Тем не менее она не могла заставить себя отвергнуть то, что Тарик с явным удовольствием делал для нее. Молча она сошла с ним по лестнице и села в ожидавший их «роллс-ройс». За сорок пять минут шофер доставит их в окрестности Лондона в величественный особняк графа Марчестера.
«Роллс-ройс» обеспечивал те же роскошь и уединение, что и лимузины, которыми Тарик пользовался в Австралии и Америке: тонированные окна, стеклянная панель между ними и шофером, бар с охлажденной бутылкой шампанского и бокалами, блюда с орехами и оливками, музыкальный центр.