— Я тоже чувствую именно так, — медленно кивнула Энджел.
Он взглянул на колыбельку.
— А как же Лоркан? Дети ведь воспринимают все окружающее. Ему не пойдет на пользу, если мы будем непрерывно плакать и вздыхать, понимаешь? Он привыкнет к этому и может перенять это от нас.
— Нет!
— Чад обошелся с тобой ужасно, исчезнув из твоей жизни, даже не объяснившись. — Роури говорил так мягко, как только мог. — На самом деле он совсем недостоин ни твоей преданности, ни понимания, ни жалости.
Энджел отвернулась к огню. Темно-красные отблески пламени плясали на ее волосах.
— Вопрос не в том, чего он заслуживает, а чего нет, — прошептала она. — Мне просто очень грустно, Роури. Так грустно! И еще… Может быть, если бы я была лучшей женой для него, он бы не исчез и ничего бы не произошло.
Трудно сказать, что было нежнее — его голос или его глаза, — когда он подошел к ней поближе и протянул руки, чтобы помочь ей встать и заставить ее посмотреть ему в лицо. Внезапно они оказались очень близко, слишком близко… Энджел почудилось, что вздох застрял у нее где-то в горле.
— Ты не одна чувствуешь себя виноватой. Ты же знаешь, и я несу свою долю вины?
Ее зеленые глаза широко раскрылись от удивления.
— Ты? Но почему?
Роури вздрогнул, и стало заметно, как напряжено все его тело.
— Потому что я мог бы встретить его в аэропорту. Должен был встретить. Он просил меня, а я сказал, что не могу, потому что занят.
— Ты сойдешь с ума, если позволишь себе думать об этом. Нет смысла теперь говорить: а что, если?
— Я знаю, — тяжело произнес он. — Но не могу не думать…
— Расскажи мне!
Его лицо исказилось от боли.
— У меня было дело в суде в тот день. Очень важное дело. Выдвигались незаконные обвинения. Всегда можно найти оправдание, но я-то знаю, что мог бы успеть в аэропорт, если бы просто отложил все.
— Так почему же ты не встречал его? — спросила Энджел, понимая, что ему необходимо излить свою боль в словах, именно ему, одному из тех мужчин, которые не привыкли обнажать свои чувства…
— Я все еще злился на Чада, — произнес Роури, и его голос был похож на рычание. — Злился на то, как бесцеремонно он ведет себя с людьми.
— С людьми?
— Ну, с тобой, — медленно признался он. — Мне было очень плохо от сознания того, как Чад поступил с тобой.
Энджел чуть-чуть улыбнулась. Глупо, но ей было приятно, что Роури вообще думал о ней.
— Тебе не следовало злиться из-за меня. Я уже пережила бегство Чада.
— Серьезно? — недоверчиво спросил он. — Именно поэтому ты удрала в Ирландию, как пугливый мышонок, когда вы расстались?
— Куда же еще я могла поехать? В Ирландии мой дом.
Роури покачал головой.
— Но ты поселилась за много миль от своего дома.
— Жить в большой семье слишком утомительно, когда пытаешься справиться с собой.
— А жить, как старая дева средних лет, по-твоему, не утомительно?
Старая дева средних лет!
— Выбирай выражения! — воскликнула она в негодовании.
— Я и выбираю! Разносила подносы из комнаты в комнату, словно привидение…
— Кто сказал?
— Миссис Фипатрик. Пока ты собирала вещи. Она нарисовала довольно жалкую картину твоей жизни в ее отеле, если хочешь знать…
— Да как она посмела!
— Ты жила затворницей, — неумолимо продолжал он, — отгородившись от жизни, не пуская ее к себе.
Энджел открыла рот, но негодующие слова так и не вырвались наружу. Миссис Фипатрик сказала ему правду. В ее жизни действительно не было ни встреч, ни свиданий, ни выходов в свет.
— И долго ты собиралась так жить? — насмешливо, с любопытством спросил Роури.
Энджел глубоко вздохнула.
— По правде говоря, я не слишком задумывалась о будущем, — призналась она. — Мне хотелось лишь зализать старые раны.
— Но эти раны должны излечиться теперь. Если бы Чад был жив, твоя обида на него вряд ли прошла бы. Поэтому не нужно слишком страдать сейчас, что у тебя нет ни сил, ни желания вновь и вновь переживать эти чувства, раз он уже мертв.
— Но, может быть, согласиться растить его сына — значит снова бередить старые раны?
Роури пристально посмотрел на нее.
— Ты боишься нянчить малыша?
Энджел ответила не сразу, еще пристальнее вглядываясь в золотистые отсветы пламени.
— Нет, — сказала она наконец, глядя ему в глаза, и ее взгляд был ясен и тверд. — Но просто ребенок напоминает о том, что случилось с Чадом.
Роури с пристрастием оглядел ее с ног до головы.
— Кстати, ты отлично выглядишь.
Энджел изумленно уставилась на него.
— Ты правда так думаешь? Или говоришь ради красивого словца?
Он покачал головой.
— О, нет. Я никогда не говорю того, чего не думаю.
Ей стоит это запомнить.
— Итак, ты уже проголодалась? — весело спросил он.
— Жутко проголодалась!
— Тогда пойдем поедим. — Он легко поднял колыбельку и направился к выходу.
В обеденном зале почти все места оказались заняты. Энджел подумала, что это совсем неплохо для холодного январского вечера в таком провинциальном месте.
Алан Больер был настроен несколько любезнее, когда провожал их к угловому столику.
— Я зарезервировал это для вас, — сказал он как бы с неохотой. — Здесь потише. У нас есть комната для детей, или я могу отнести его в заднюю комнату.
Энджел и Роури обменялись вопросительными взглядами.
— Он останется с нами! — решил Роури.
Алан Больер хмыкнул и протянул каждому меню.
— Лосось уже закончился, — сообщил он. — Но есть креветки и отличная осетрина под соусом.
Роури поднял глаза.
— И карту вин, пожалуйста.
— Вы хотите бутылку вина? Или просто аперитив?
Роури улыбнулся.
— Первое, — ответил он после легкого замешательства.
— Красное или белое?
Роури взглянул через стол.
— Энджел?
— Белое, пожалуйста.
Алан Больер еще раз хмыкнул.
— Хорошо, — сказал он и ушел, скользя между столиками.
Роури откинулся па спинку стула. Энджел просмотрела меню.
Принесли и открыли бутылку.
— Предоставляю вам возможность самим разливать вино, — пробубнил Алан Больер, приняв от них заказ на суп и креветки.
Роури налил понемногу вина в их бокалы.
Энджел пила маленькими глотками, незаметно рассматривая своего деверя. Он выглядел усталым, хотя уже не изможденным, но даже не в лучшей форме он, бесспорно, был самым привлекательным из всех мужчин в ресторане.
Но привлекали к нему взгляды скорее весь его облик, манера держать себя, а не только красота. От него исходило ощущение скрытой силы и власти. Очень опасное сочетание, если вдуматься! Казалось, рядом с ним любая женщина должна чувствовать особую защищенность и уверенность, не говоря уже о том, что он давал повод и для других размышлений, которые совсем не должны волновать Энджел.
О страсти.
О том, как упоительны его объятия и поцелуи.
И еще о том, почему мужчина, подобный Роури Мандельсону, оставался один все эти годы.
— О чем ты задумалась? — спросил он, слегка прищурив внимательные глаза. В этот момент перед ними как раз поставили дымящееся блюдо с картофелем и луковый суп.
Чувствуя себя неловко, Энджел уклонилась от прямого ответа.
— Я просто думала, что ты выглядишь очень усталым.
— Правда? — Его ответ прозвучал насмешливо, и она не сомневалась: Роури, конечно, не поверил ей.
По счастью, зажженные свечи отбрасывали спасительные тени, и Энджел надеялась, что ему не видно, как разгорелись ее щеки. Она-то думала, что давно уже взрослая, а оказывается, она все еще вспыхивала и заливалась краской от малейшей неловкости, как деревенская девочка, которой она на самом деле и была в глубине своего сердца. Надеясь, что еда отвлечет ее внимание, Энджел опустила ложку в тарелку, но, нечаянно подняв глаза и встретившись взглядом с Роури, забыла про суп.
— Ты снова думала о Чаде? — тихо спросил он. Энджел покачала головой; Чад казался сейчас воспоминанием из далекого прошлого.
— Я просто размышляла о том, почему ты никогда не был женат, — призналась она. — Но понимаю, что это слишком личное, о таком не спрашивают.
Роури посмотрел на нее немного странно и весело.
— Ты правда веришь, что все нужно говорить вот так откровенно? — спросил он, пронизывая ее бездонно-синим взглядом.
Она не отвела глаз.
— Люди тратят слишком много времени, говоря о вещах, которые не имеют значения.
— Верно. — Он задумчиво сделал глоток вина. — Ну, прежде всего, у меня действительно очень напряженная работа…
— Как и у большинства мужчин, — пожала плечами Энджел. — Люди давно бы вымерли, если бы это было главной причиной, чтобы не заводить семью!
Роури улыбнулся, заметив, что она почти не притронулась к вину, и снова наполнил свой бокал, невольно размышляя над ее вопросом.