Зато в демонстрации своих прелестей Люсию присутствие Данте никак не ограничивало. Нижняя часть ее бикини представляла собой более чем откровенные трусики-стринги. Впрочем, плавки Данте тоже не оставляли простора для воображения — просто черный мешочек, содержимое которого, словно магнит, притягивало взгляд Дженни. Она то и дело одергивала себя, чтобы не смотреть на это. И без того вид его великолепной фигуры заставлял ее сердце учащенно биться. Она постоянно мысленно возвращалась к событиям прошлой ночи.
Дженни особенно остро ощущала свое собственное тело. Она надела вполне скромный купальник яблочно-зеленого цвета с маленькими женственными оборками по краю лифа и трусиков. Его купил Данте, но выбирала она сама. Ей было достаточно комфортно в нем, за исключением тех моментов, когда Данте задерживал на ней свой взгляд. Несколько раз Дженни была вынуждена нырять в бассейн, чтобы охладить жар, который вспыхивал в ее теле под этими взглядами.
Дженни отдавала себе отчет, насколько неразумно ведет себя, но Данте пробудил в ней дремавшую доселе сексуальность, которая вдруг стала жить собственной жизнью, восстав против здравого смысла.
Встретит ли она еще когда-нибудь такого мужчину, как Данте Россини? Мужчину, который заставит ее чувствовать что-либо подобное?
Скорее всего, нет.
Прекрасно понимая, что у их отношений нет будущего, Дженни решила «запастись впрок» всем тем, что Данте мог дать ей. Она хотела этого, как ничего и никогда раньше. Если он придет к ней этой ночью… Но до ночи еще столько времени, и она должна держать себя в руках в присутствии Люсии. Да и он не должен догадываться, как пьянит ее перспектива снова оказаться в его объятиях.
Они втроем перекусили прямо у бассейна. Дженни пыталась сосредоточиться и воздать должное нежнейшему атлантическому лососю, поданному с салатом из кусочков апельсина и поджаренных орехов пекан. На десерт были свежие фрукты, холодные шарики дыни и ананасы, посыпанные мятой. За едой пили прохладное белое вино, и в какой-то момент Дженни поняла, что выпила слишком много. Ее стало клонить ко сну, и она обрадовалась, когда Данте объявил, что настало время сиесты. Он проводил Дженни в ее комнаты, продолжая легкую, непринужденную беседу. Дженни старалась поддерживать взятый им тон и задавала вопросы об Италии, старательно демонстрируя интерес к его ответам. Данте простился с ней у двери и направился в сторону своих апартаментов.
Похоже, он решил не осложнять их отношения еще больше. Должно быть, портрет все-таки выдал ее, и он решил оградить себя от ее эмоциональной привязанности.
Впрочем, ей незачем об этом беспокоиться. Тем более она честно сказала ему, что отдает себе отчет в том, где начинаются и где заканчиваются их отношения. Но в любом случае инициатива в них исходит от Данте, он контролирует ситуацию. Он всегда контролирует ситуацию, подумала Дженни.
Приняв прохладный душ, чтобы остудить жар тела, и завернувшись в полотенце, она уже собиралась выйти из ванной комнаты, когда услышала стук в дверь, ведущую в апартаменты Данте. Несколько мгновений Дженни колебалась, надо ли отвечать. Может быть, сделать вид, что она уснула? А вдруг он слышал звук льющейся в душе воды?
Внезапно ее сердце поднялось к горлу, а его стук стал слышен в ушах. Под махровым полотенцем она была полностью обнаженной, и если у Данте на уме секс… Она чувствовала каждое нервное окончание в своем теле, которое взывало к ней подойти к двери и открыть ее, чтобы выяснить, зачем же он пришел.
И Дженни послушалась.
Данте тоже был обмотан полотенцем, которое низко сидело на его бедрах. Она завороженно смотрела на его обнаженную широкую грудь, и ее руки жаждали коснуться этой груди, почувствовать гладкость смуглой кожи, как это было прошлой ночью…
Дженни потребовалась вся ее воля, чтобы поднять глаза и изобразить на лице недоумение.
В его темных глазах полыхало неприкрытое желание.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? — хрипло спросил он.
Простой вопрос, но они оба понимали, как сложно на него ответить. В нем таилась опасность, которая грозила лишить их обоих твердой почвы под ногами. Дженни знала, что, если она ответит «да», Данте уйдет, справившись с обуревавшей его страстью. И все же она догадалась, чего стоило ему прийти к ней — он наверняка нашел немало убедительных доводов, чтобы не делать этого. И все-таки не справился с собой.
Он оставил решение за ней, и она уже приняла его.
— Нет, не хочу.
И не важно, что ждет ее потом, какую боль предстоит ей испытать в конце пути. Сейчас имело значение только наслаждение, которое мог подарить ей только этот мужчина.
Глава 14
Прошло шесть недель. Для Дженни они слились в один бесконечно долгий день. Привычный уклад жизни нарушался только по выходным, когда на виллу прилетали ее «дядя» Роберто и «тетя» София. К счастью, оба сразу восприняли ее как Беллу и не задавали сложных вопросов. Их любопытство было удовлетворено без труда, и они не давали понять, что новоявленная родственница отнимает у них внимание отца.
София и Роберто выразили сожаление по поводу гибели брата Антонио и посетовали, что им не удалось встретиться спустя годы.
— Он был тем еще прохвостом в юности, — заметила однажды София.
Но Роберто поспешно выразил несогласие, пытаясь сгладить неловкость:
— Нет-нет, он был славный парень, всеобщий любимчик.
Если они и были обеспокоены ее появлением, то не подавали виду — раз отцу так хочется и он доволен, слава богу!
Видимо, ее приезд снимал с них часть эмоционального груза. Всем было тяжело наблюдать неуклонное угасание Марко. Нервная София то и дело начинала плакать. Роберто пытался развлекать отца, порой довольно неуклюже, а потом и сам впадал в мрачное молчание. Дженни видела, что Марко раздражают эти их визиты, и всячески старалась сгладить острые углы.
Все ждали от Данте, что он позаботится обо всем. Никто, похоже, не возражал, что главенство в семье переходит к нему. Никто из детей Марко не горел желанием взваливать на себя груз ответственности, и Дженни не раз отмечала, что Данте относится к тете и дяде с той ласковой снисходительностью, с какой обращаются с беспокойными и беспомощными детьми.
Данте был Мужчиной.
Во всех отношениях. Дженни уже давно перестала негодовать по поводу его привычки доминировать и всегда добиваться поставленной цели. Не многим людям присуща такая сила воли, позволяющая делать что должно. Кроме того, Данте никогда не злоупотреблял своей властью, всегда проявлял чувство меры и учитывал интересы других. Она чувствовала его заботу и о себе, прекрасно понимая теперь, почему Марко так безоговорочно доверяет внуку. Только с Данте он полностью расслаблялся. Люсию Марко снисходительно терпел, поскольку при нем она держала себя в руках и не устраивала истерик по поводу его скорой кончины. С Дженни же он вел долгие беседы о прошлом, рассказывал о многом, и не только об Антонио.
Эти разговоры, как ни странно, не вызывали у Дженни напряжения. Может быть, еще и потому, что Марко вел их с ней наедине, отослав Данте и Люсию. Он больше не расспрашивал о жизни сына в Австралии — на эти вопросы Дженни было бы затруднительно ответить, зато много рассказывал о себе: о детстве и семье, о встрече с незабвенной Изабеллой, об их совместной жизни. О том, как он создавал свою империю, строил отели и итальянские кварталы по всему миру. Марко не скрывал своей гордости за сделанное, не скрывал гордости за Данте, который, он не сомневался, достойно продолжит его дело, а не промотает бездумно созданное трудом богатство.
— Он хороший мальчик…
Дженни сбилась со счета, сколько раз она слышала эти слова, преисполненные любви и одобрения. Ей все больше и больше нравился этот старый, больной человек, и было бесконечно жаль, что жизненный путь его подходит к концу. Но Марко прожил большую, насыщенную и осмысленную жизнь. Иногда за беседой он ласково похлопывал Дженни по руке и говорил: «Хорошая девочка», и она в такие моменты чувствовала себя его настоящей внучкой.
Но, оставаясь наедине с Данте, Дженни радовалась, что их не связывают кровные узы. Они проводили вместе все ночи, а иногда и упоительные часы сиесты, доставляя друг другу неимоверное наслаждение. И это не был просто жаркий, страстный секс. Им нравилось чувствовать рядом друг друга, засыпать обнявшись, находиться в тайном мирке, принадлежавшем только им двоим.
Часто они беседовали до поздней ночи. Дженни пересказывала Данте то, о чем говорил с ней Марко, а Данте дополнял воспоминания деда своими собственными. Дженни поведала ему и о себе, рассказав то, что никогда никому не говорила, — о конфликте с подлым, грязным человеком — работником социальной службы. Она почему-то больше не боялась довериться Данте. Дженни жила сейчас словно вне времени, но твердо знала, что, когда все закончится, он никогда не использует ее доверие против нее же. Только одну тайну она не могла ему доверить — любовь к нему, которая переполняла ее сердце.