Он провел ножом по хлебу, и холодный клубничный джем плюхнулся на ладонь.
— Да, и я к тому же член атлетического клуба, где приветствуют мою плохую привычку.
Она засмеялась. Этот звук окончательно выбил его из колеи. Он забыл, как Линн смеется. Конечно, прошлым вечером она пару раз прыскала над пиццей. Но сейчас это был настоящий, чертовски сексуальный смех. Он напомнил Сойеру вечера четыре с половиной года назад, когда он провожал Линн с работы. Он вспомнил торопливые поцелуи при луне там, куда не проникал свет уличных фонарей.
Она налила себе апельсинового сока и толстым слоем намазала на тост виноградное желе.
— Кажется, не я один сладкоежка. — Он показал рукой на ее тост.
У нее в уголках рта остались пурпурные следы от желе. От неодолимого желания слизнуть эти сладкие точки, ощутить вкус, жар и страсть ее рта у Сойера чуть не разорвалось сердце. Он облизал пересохшие губы и восстановил дыхание.
Ее улыбка исчезла. Под тонкой тканью пиками встали соски, при медленном дыхании груди вздымались и опадали. Она потянулась за бумажной салфеткой и вытерла рот.
Он крепче обхватил кружку. Только бы хватило силы игнорировать влечение, молил он. Всего несколько лет тому назад у него был шанс жениться на Лини. Но она сделала свой выбор, не придала значения его письму. Она вышла замуж за его брата.
Но проклятие, он всегда хотел Линн и ничего не мог с этим поделать.
— Стой. Не входи! — скомандовал Сойер, остановив Линн на пороге столовой. — Нельзя красить в таком наряде.
Она посмотрела на свою форму для гимнастики. Бретт настаивал, чтобы она всегда была прилично одета, даже когда убирала в доме или выполняла упражнения, записанные на видеокассеты, которые он купил ей. Шорты цвета лаванды и рубашка — самые простые будничные вещи из всех, что были у нее.
— Это все, что у меня есть.
— Я дам тебе на время. — Он прошел мимо нее в прачечную комнату и вернулся с серой футболкой и шортами, похожими на те, что носил он.
Линн поднялась наверх переодеться и вернулась.
Взгляд Сойера словно рентгеном просветил ее насквозь — от макушки до кончиков пальцев. На скулах вздулись желваки.
— Надень перчатки, — кивнул он.
Минут десять спустя она поняла, что сделала ошибку, одолжив у Сойера одежду. Эти невыносимые ощущения от прикосновения его футболки к ее грудям! Эти большие шорты, которые он надевал совсем недавно.
Линн стояла на коленях на полу и старалась выместить свое отчаяние на тряпке, которую держала в руках. Она стирала пятно, которое Сойер оставил своей кисточкой на панели.
— Эй, полегче. Оставь немного на другой раз. — Сойер опустил вниз кисточку и тоже встал на колени рядом с ней. Левой рукой он обхватил ее плечо. Потом подвинулся к ней ближе и положил на ее правую руку свою. Если бы она хоть чуть-чуть откинулась назад, то его мужская плоть уткнулась бы ей в ягодицы.
— Вот так. Стирай только лишнее. Чтобы накладывать последние мазки, требуется немного практики. Но ты быстро научишься. — Мягкими взмахами кисти он терпеливо убирал наплывы лишней краски с деревянных панелей.
Линн никак не могла сосредоточиться на работе, потому что его грудь терлась об ее плечо. Пульс барабанил в ушах, воздух застрял в горле.
Она почувствовала запах мяты в дыхании Сойера. Это, а также пряный аромат его одеколона взбудоражили нервы, у нее кружилась голова.
Нельзя сказать, что в комнате было душно. Сойер поставил один вентилятор у открытого окна, и он вытягивал запах краски. А другой — у открытой двери, он гнал в комнату свежий воздух. Но этот ветер не мог охладить ее распаленное воображение.
— Прости. Я все прослушала, — виновато прошептала Линн, надеясь, что он уйдет в другой конец комнаты.
Он пожал плечами. Она не видела этого движения, она его ощутила: его грудь проскользила по ее спине.
— Нет проблем. Я положу здесь побольше краски, и никто даже не заметит разницы.
Он поднял свою кисть, густо намазал краской место, где было пятно, и передвинулся на несколько десятков сантиметров в сторону. Ее напряженные мышцы расслабились.
Бретт бы прочел ей лекцию, сколько времени он потратил, чтобы исправить ее ошибку. И это при том, что сам он ничего не делал руками. Он платил другим, чтобы те выполняли за него черную работу.
Открытие за открытием. Оказывается, у Сойера не так много общего с младшим братом, как она думала. Он не унижал ее, и его щедрость не ждала ответного вознаграждения. Он ухаживал за чужими беременными собаками… и за чужими беременными женщинами. Сойер Риггэн был щедрым и добрым.
Она тронула запястьем кольцо, которое висело на груди. Не позволяй себе привыкать. Не забывай уроков прошлого.
— Зачем реставрировать старый дом, когда гораздо легче купить новый? — спросила она.
— Мы потеряли наш дом после смерти мамы и папы и переехали в тесную квартиру. А здесь все напоминает мне дом, где мы с Бреттом выросли. Я не против новых домов, но старые имеют историю и… — Он пожал плечами.
— …характер, — закончила она за него.
— Точно. — Их глаза встретились.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — кивнула Линн. — Я люблю старые дома, многолетние сады с высокими деревьями и большие дворы.
— Ты ведь любительница растений? — с хитрой улыбкой спросил он.
— Прости. Если хочешь, я избавлюсь от всех домашних цветов.
— Линн, мне нравится, когда в каждой комнате стоит что-то зеленое. Тогда дом выглядит как дом. Обжитой. Окруженный заботой. Если ты такая любительница всякой зелени, распоряжайся по своему усмотрению и в доме и в саду.
— Ты не нанял ландшафтную службу'?
— Нет. Какой смысл иметь большой двор, если не можешь в нем делать, что хочешь?
А Бретт нанял ландшафтную службу и запретил Линн касаться даже листка на дорогих растениях, кадки с которыми стояли всюду. Ей даже не разрешалось срезать розы в собственном саду. К счастью, она подружилась с Лили, ландшафтным дизайнером. И та каждый раз, когда приходила к ним, приносила цветы. Но главное — она научила Линн ухаживать за комнатными растениями.
— А эти красивые цветы…
— Достались вместе с домом. И кусты черники тоже. Вдоль границ владения. В июле у нас будет хороший урожай. А почему ты и Бретт купили новый дом?
— Он любил новые вещи.
— А как с тем, что любишь ты? — вскинул он брови.
— Он платил за дом, за ним и право выбора.
— Я так не считаю. — Он отставил кисть в сторону. — Если ты здесь живешь, хотя бы и временно, ты имеешь право принимать участие во всех домашних делах.
— Ты так говоришь, но это не значит, что так и думаешь. — Она на собственной шкуре научилась понимать, что разговоры — это пустое дело.
— Линн, я всегда говорю то, что думаю. И думаю то, что говорю. Поэтому я жду, что и другие окажут мне такую же любезность.
Линн смахнула волосы с лица.
— Я запомню твои слова. Но я ведь здесь временно и не хочу менять твои планы и задумки.
— Даже когда ты уедешь, твой ребенок будет навещать меня, — глаза стали жесткими и непреклонными. — У тебя на носу пятно от краски.
Она взглянула на свои руки в резиновых перчатках. Ужас. Бросив грязную тряпку, поискала чистую. Без успеха.
— Позволь, я вытру. — Он на коленях направился ближе к ней, по дороге вытаскивая из шорт подол футболки. Одна рука его, гораздо чище, чем ее, легла ей на затылок. Другая подолом футболки стирала краску с лица.
Жар его живота, почти касавшегося ее, зажег в теле Линн пламя. От ужаса она закрыла глаза. Он перестал тереть ее кожу, но не отпускал, и она медленно подняла веки. Синие глаза изучающе смотрели на нее. Парализованная неожиданным непреодолимым желанием, сжигавшим ее изнутри, она увидела в его глазах отражение собственной жажды. Она втянула воздух и облизала губы.
Ей так хотелось, чтобы он поцеловал ее! Хотелось погрузиться в вихрь чувственности. Чтобы исчезли все заботы, чтобы чувствовать себя женственной и желанной. А это мог сделать только Сойер.
Его пальцы крепко держали ее затылок. Его дыхание ласкало ей кожу. Она вздрогнула и закрыла глаза. Его рот завладел ее губами. Он обхватил ее за талию и прижал к себе. Язык проскользнул между полуоткрытыми губами и переплелся с ее.
У нее взмокли руки в резиновых перчатках. Она так хотела сбросить их и обнять Сойера, но продолжала сжимать кулаки, прижав их к бокам. Все тело ныло и томилось. Если бы он догадался уложить ее на пол, прямо на грубую брезентовую подстилку, которой закрыл доски дорогого дерева… Эта мысль шокировала се. Нельзя позволять себе терять самоконтроль. От нахлынувшей паники окаменели мышцы. Она оттолкнулась от его груди.
Сойер мгновенно освободил ее. Он покосился на краску, стекавшую по стене, и поднял свою кисть.
— Если мы хотим пораньше закончить и поплавать перед ленчем, надо вернуться к работе.
От этого хриплого баритона у нее мурашки забегали по коже. Сердце бухало будто паровой молот. Он поцеловал ее в волосы и вернулся к работе. Линн с трудом подняла тряпку. Руки у нее дрожали.