– Король очень хочет, чтобы ты оставил у себя его сестру, королева-мать – тоже, – сказала она. – Ты можешь добиться взамен каких-то уступок.
Генрих удивленно посмотрел на свою возлюбленную:
– Однако, моя девочка, похоже, ты не прочь, чтобы моя женушка ко мне вернулась?
– Если это будет к твоей выгоде – то да. Ее бескорыстие ему польстило.
– Ты не знаешь Марго. Там, где она, всегда одни неприятности.
– А может, нам она неприятностей не принесет? Генрих при этих словах расхохотался:
– Думаешь, она способна обойтись без интриг? И думаешь, что на ее месте кто-то может остаться невозмутимым? Нет сомнений, что она предпримет хотя бы попытку.
– Мы постараемся себя от этого оградить. Но ваше высочество могло бы потребовать взамен от короля, чтобы он убрал своих солдат из некоторых городов, которые в этом случае полностью перешли бы под твой контроль. Я имею в виду – Ажан, Кондом и Базю.
Генрих чуть слезу не пустил от умиления. Какой мужчина захочет терять такую любовницу? Она не только греет его сердце, но и дает прекрасные советы, касающиеся военных дел.
Марго прибыла в Нерак в апреле. Как всегда, она была роскошно одета, а ее носилки были обиты золотом.
Горожане выстроились вдоль дороги, чтобы увидеть ее приезд, а у дворца собралась целая толпа, жаждущая лицезреть встречу королевы с королем.
Генрих обнял ее, поцеловал в обе щеки. За прошедшие со времени последней встречи два года они оба немного изменились. Генрих стал более серьезным и ответственным. Марго – немного, совсем немного, мягче. Казалось, испытания прибавили ей лет, внешне она постарела более, чем на два года.
Генрих взял ее за руку и провел в комнату на первом этаже. Там они встали у окна, чтоб оправдать ожидания собравшихся горожан, которые хотели увидеть их вместе.
А когда отошли от окна, Марго сказала:
– Как хорошо снова оказаться в Нераке. Генрих пожал плечами и улыбнулся, но воздержался от комментария.
Марго забеспокоилась. Поднявшись к себе, она услышала разговор между служанками, в котором прозвучало имя графини де Грамон. И то, как было произнесено это имя, заставило ее призадуматься. Она позвала к себе одну из служанок, чтобы та побольше ей рассказала об этой графине.
Смущение, в которое была повергнута служанка, сказало ей все, что она хотела узнать.
– Это нынешняя любовница моего мужа? – со свойственной ей прямотой спросила она.
– Это так, мадам. Он называет ее прекрасной Корисандой.
Марго кивнула.
Редко ей доводилось чувствовать себя такой одинокой. Ее возлюбленный был далеко, а других любовников на этот день не было. Мать писала ей, словно несмышленой девчонке: учила хорошо себя вести при дворе мужа, выказывать неодобрение, когда он будет заводить любовниц, и не показывать доброго отношения к ним, потому что в противном случае люди скажут, будто она нарочно закрывает глаза на неверность мужа, чтобы самой предаваться разврату. Якобы именно это сделало ее брак несчастливым, объясняла Екатерина. Марго вспоминала, как ее мать сама в течение нескольких лет принимала Диану де Пуатье, обожаемую отцом любовницу, только чтобы угодить королю, своему мужу. Для себя у нее одни правила, грустно думала Марго, а для других – другие.
У нее совсем не осталось сторонников. Единственным надежным другом был брат Анжу, но он находился далеко. Никогда еще судьба не была к ней столь неблагосклонной.
Марго напряженно искала выхода, но ничего не могла придумать. Генрих отказывался делить с ней ложе, прямо заявив, что не хотел ее принимать, и согласился только потому, что король Франции так стремился во что бы то ни стало от нее избавиться, что готов пойти ради этого на некоторые политические уступки.
Генрих ни на шаг не отходил от Корисанды. С Марго он почти не общался, а когда она, выведенная из себя, принималась его бранить, отвечал ей тем же.
Их брак был безнадежным. Король хотел наследника, но как он мог надеяться на его появление на свет, если не подходил к жене? Он осознавал, что ему нужен ребенок, но, кажется, совсем об этом не заботился. Вспомнив Фоссезу, Марго живо представила, каких обещаний он надавал Корисанде.
Положение для королевы, самой желанной из королев, чью красоту воспевали поэты, создалось довольно щекотливое.
В следующие несколько месяцев оно, к досаде Марго, не изменилось. Она вспоминала о Генрихе де Гизе и жалела, что не находится рядом с ним. С укреплением Лиги он приобретал все большее влияние, и глаза Марго заволакивались слезами, когда она представляла, как могла бы помочь ему, если бы в свое время вышла замуж за него, а не за этого олуха из Наварры.
Конечно, она вовсе не собиралась со всем этим долго мириться, отнюдь не будучи по натуре кроткой и смиренной.
Однажды в июне, стоя у окна, Марго увидела, что в замок Нерак прибыл гонец. Она спустилась, чтобы узнать, какую весть он принес, потому что догадалась, что он прибыл со двора ее брата.
Когда гонца впустили в замок, поняла, что он привез дурные вести.
– Я должен увидеть короля, – сказал он, когда Марго подошла поближе.
– Я королева, – ответила она. – Ты можешь все рассказать мне.
Гонец опустил глаза и промолвил:
– Мадам, герцог Анжу скончался.
Марго смотрела на него и не хотела верить ему, хотя и слышала, что ее брат болен. Шок от известия о его смерти был необычайно силен.
Она закрыла лицо руками, вспоминая брата и то, кем они были друг для друга.
Это был еще один удар.
Известие о смерти Анжу Генрих воспринял со смешанными чувствами. Он относился к нему с симпатией, а их соперничество из-за мадам де Сов его забавляло, и, хотя попытки Анжу отбить у него Фоссезу разозлили Генриха, все же он никогда не испытывал к нему неприязненных чувств. Дни, когда он был пленником в Париже, сильно их сблизили.
А теперь этот маленький человечек мертв. Ему было только двадцать восемь лет, но он прожил полную тревог жизнь, поэтому казалось, что ему гораздо больше лет. Жизнь его была полна неудач, похожа на фарс, потому что он то перекрашивался из гугенота в католика, то пытался ухаживать за королевой Англии и при этом становился мишенью для насмешек.
Д'Обинье пришел к своему господину. Он был задумчив, его глаза поблескивали.
– Ваше величество задумывается над сложившейся ситуацией?
– Думаю, да, – ответил Генрих.
– Кажется, королева не способна подарить Франции наследника. Я слышал, что она денно и нощно молит о сыне и часто совершает с этой целью паломничества. Но не похоже, чтобы Господь внял ее молитвам.
– Да, жена у короля бесплодна, – согласился Генрих. – Хотя, возможно, вина за это лежит на нем. Едва ли он достойный мужчина.
– Сир, вы думали, как изменилось ваше положение?
– Да. А как по-твоему, д'Обинье?
– Принцам Валуа не свойственно долго наслаждаться радостями бытия; король Франции не имеет наследника. В линии престолонаследия следующим является…
Генрих положил руку на плечо старика.
– Ты хочешь сказать, дружище, что незначительный король в один прекрасный день может стать правителем королевства, которое немного больше его носа?
Страна застыла в оцепенении. Католики говорили, что не будут спокойно смотреть, как на трон восходит гугенот, и Гизы поняли, что для них настало время действовать. Был человек, которого они хотели видеть коронованным, когда король умрет: их собственного лидера и кумира парижан – герцога де Гиза, хотя они и не решались открыто это заявлять.
Законным наследником трона был Генрих Наваррский, и королева-мать стремилась доставить его ко двору. Будь он здесь пленником, было бы легче решать, предоставить ли ему возможность взойти на трон. Следовательно, Наваррский должен прибыть в Париж.
Екатерина настоятельно посоветовала сыну временно расстаться со своим любимчиком, герцогом д'Эперноном, и послать его в Нерак, чтобы он убедил Генриха приехать в Париж.
Узнав о предстоящем прибытии д'Эпернона, Марго поклялась, что не примет его, но мать в письмах напомнила ей о ее долге, а муж сказал, что д'Эпернона следует принять не как врага, а как друга.
Марго театрально заявила, что наберется терпения и, скрывая свои истинные чувства, будет лицемерно улыбаться гостю. Она нарядилась в сверкающее блестками бархатное платье и, подобно актрисе, изображала гостеприимство при приеме д'Эпернона.
Генрих встретил посланника без особых церемоний и внимательно его выслушал.
– Ваше величество, теперь вы наследник трона, – сказал д'Эпернон, когда они впервые остались вдвоем. – И поэтому вам было бы к лицу жить в Париже.
Генрих обещал подумать, но сам никак не собирался отправляться в Париж. Он уже бывал там раньше и никогда об этом не забывал.
Кроме того, в это время его мало что интересовало, если это не имело отношения к его горячо любимой Корисанде.
Лига забеспокоилась. Было заявлено, что Генрих Наваррский никогда не будет признан как король Франции. Надо найти другого кандидата на престол, в жилах которого текло бы не меньше королевской крови и который в то же время не представлял бы опасности для католической веры по всей стране. Выбор пал на Шарля, кардинала де Бурбона, дядю Наваррского, и ему сразу предложили поклясться, что если он взойдет на трон, то сразу же запретит еретические богослужения по всей Франции. Кардинал дал клятву. Генриха де Гиза все это не слишком огорчило, потому что кардиналу было уже шестьдесят пять лет, и Гиз, еще совсем молодой, вполне мог подождать несколько лет. Гизы поведали о своих планах Филиппу II, и он их одобрил, пообещал поддержку.