К пятнице бессвязные мысли неожиданно оформились в удивительно стройную картину, и к одиннадцати вечера Марк Боумен лихо накатал блестящий детективный рассказ, в котором жертву звали Билл Малер, и погибала эта жертва долго и с самыми кровавыми подробностями. Полюбовавшись на свое творение, Марк решительно принял лошадиную дозу снотворного и всю ночь любил Джилл Сойер на поле маргариток.
В четыре часа пополудни в субботу небритый и несколько изможденный Марк сидел за столиком в кафе «Шартрез», отчаянно напоминая известнейшую картину Пикассо «Любительница абсента». Джилл опаздывала уже на восемь минут…
– Привет!
Голубые глаза сияют, на щеках играет нежный румянец – кто спал в твоей постели этой ночью, принцесса?
– Опаздываешь.
– Не будь занудой. Такой день! Слушай, я есть совершенно не хочу, пойдем пройдемся?
Марк посмотрел на нее с искренним ужасом.
– Там минус пять!
– Ты так это сказал, словно там минус сорок пять. Легкий морозец, снег – настоящее Рождество будет в этом году. Ты любишь Рождество?
Марк никогда над этим не задумывался. Когда они с Сарой были женаты, Рождество означало торжественный прием и толпы гостей, а за все остальные годы Рождество он нормально встретил дважды или трижды. Ну не одному же прыгать под елочкой и дарить самому себе подарки? Миссис Чимни обычно брала отпуск – к ней приезжали внуки…
– Я не знаю. Никогда не задумывался.
– Пошли на улицу. Прогуляемся.
– Я же не смогу писать на ходу.
– Я же не собираюсь диктовать тебе «Илиаду». Практически ничего нового.
Они шли по тихим улочкам старого района Чикаго, и снег приглушал их шаги. Марк страдал. Он понимал, что надо что-то говорить, но говорить не мог. Она странно на него действовала – он буквально немел. И еще эти проклятые мысли – вот так и поймешь алкоголиков, которым мерещатся чертики и розовые слоны! Марку Боумену все время мерещилась Джилл Сойер, причем обнаженная и смеющаяся, а поскольку она и сейчас смеялась, то иллюзия была полной.
– Джилл… я правда не могу записывать на ходу.
– У тебя еще целый вечер впереди. Сядешь дома и напишешь.
– Нет. Это лишняя трата времени.
Она бросила на него быстрый и сердитый взгляд.
– Ты всегда так рационален, Марк Боумен?
– Это очень облегчает жизнь.
– Хорошо. Вот автобусная остановка. Садись и пиши.
– Холодно…
– Ой, ну хватит, Марк. Ты, как старуха, честное слово, или капризная дамочка. Зимой холодно! В море мокро! На солнце ярко! Ночью темно! Неужели тебя не трогает вся эта красота?
Марк недоуменно огляделся. Красные кирпичные дома были откровенно уродливы, река казалась потоком свинца, кое-где прихваченного льдом…
– Ну… давай поработаем, а? Итак, расскажи мне о своем последнем свидании.
– Очередном, Марк, очередном. Последнее – звучит ужасно. Мое очередное свидание прошло замечательно.
– Он тебе снова пел?
– Нет. Он повел меня на балет.
– Вот уж не думал, что ты…
– Марк Боумен, Америка двести лет назад победила сословные предрассудки. Быть снобом плохо. Ты всерьез полагаешь, что официантки из пивного бара должны любить только Майкла Джексона и Джей Ло?
– Нет, разумеется, но…
– Я каждый год хожу на балет со всей своей семьей. Это традиция. Я очень люблю «Щелкунчик».
– Ты рассказала Малеру об этом или он сам догадался?
– Догадался.
– Выходит… это настоящая любовь?
Если она сейчас скажет «да», он пойдет и набьет Биллу Малеру морду!
Джилл задумалась.
– Нет… пожалуй, нет. Но он человек, которого можно в конце концов полюбить. Он располагает к себе.
Марк едва не вздохнул с облегчением.
– Понятно. Значит, до большого и чистого чувства еще далеко. А как насчет твоей семьи? Как ты полагаешь, Билл Малер понравится клану Веркара?
Джилл в изумлении уставилась на Марка.
– Как ты узнал?
– Я журналист. Навел справки.
– Что ж… Имеешь право. Отвечу так: моя семья не вмешивается в мою личную жизнь. Они не могут навязывать мне свое мнение, но могут его высказать.
– Представляю! Поющий ухажер!
– Это мелко, Боумен.
– Это правда.
– Правда зачастую бывает неприятной и даже жестокой, но тебе необязательно примешивать к ней личное отношение.
– Еще раз напоминаю, я – журналист. Я имею право на собственную оценку.
– Может, хватит о моей семье?
– Хорошо, как скажешь. Расскажи еще о Билле Малере.
Джилл прищурилась – и выдала целую поэму в прозе. Марк умирал от злости, но покорно выслушивал совершенно ненужные ему сведения о том, какую еду любит Билл, какие напитки предпочитает Билл, какие фильмы смотрит Билл, когда у него лирическое настроение, как звали любимого щенка Билла, когда он был маленьким…
Она выложила массу информации, но не упомянула о главном: спала ли она с Биллом Малером.
– …И еще Билл хочет сделать татуировку с моим именем.
– Ха! Вполне в его стиле.
– Тебя что-то не устраивает?
– Да нет, просто это идиотизм.
– А мне кажется, это романтично.
– Романтично – значит, глупо. Татуировки негигиеничны, опасны для здоровья… и вообще, это варварский обычай.
– А мне так не кажется. Это своего рода посвящение. Маленькая жертва в честь любимого человека. Понимаю, для тебя это совершенно неизвестный термин.
– А других татуировок у него нет? Может, он уже приносил жертвы… своим предыдущим девицам?
– Я не знаю. И не думаю, что читателям глянцевого журнала это может быть интересно.
– Хорошо, забудем о татуировках. И о Билле Малере на время, если не возражаешь. Что с другими претендентами? Ты будешь еще с кем-то встречаться или решила окончательно остановиться на Билле?
– Конечно, буду!
– Вот как? Ты ненасытна.
– Вовсе нет. Я иду тебе навстречу, только и всего. Ведь тебя интересует эксперимент, а не мои чувства. Я это понимаю и согласна на другие попытки. Вот, скажем, на днях я встречаюсь с одним адвокатом по имени Брюс.
– Куда вы идете с адвокатом? На заседание суда?
– Нет, на выставку абстрактного искусства.
– Ты любишь абстрактное искусство?
– Нет, но надо дать человеку шанс. Я знала одного продавца в зоомагазине – он мог так рассказывать про пираний, что его слушали часами.
– Еще один важный вопрос. Что насчет благотворительного вечера Веркара? Ты возьмешь с собой Билла? Заодно и с родней познакомишь…
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Почему же?
– Частную жизнь я предпочитаю не выносить на всеобщее обозрение.
– И поэтому согласилась, чтобы я опубликовал подробный отчет о твоих свиданиях вслепую на страницах журнала, который читают тысячи людей?
– Марк Боумен, ты хочешь со мной поссориться?
– Нет. Я хочу попросить тебя об одолжении.
– Вот как? О каком же?
– Я хочу пойти на этот вечер.
– Это легко устроить. Я пришлю тебе билеты. Два? Больше?
– Я хочу пойти с тобой.
Джилл Сойер наклонила голову, и в ее голубых глазах мелькнуло радостное удивление.
– Это свидание?
– Нет! Это для статьи…
Радость испарилась, осталась насмешка. Джилл сморщила нос.
– А мне-то что за выгода?
– Ну… просто. Для статьи, я же говорю. Тебе ведь хочется, чтобы она получилась интересная?
– Если честно, мне наплевать. Смотри-ка, журналисты и в самом деле продажны. Подумать только, ради дела ты готов даже на такую страшную жертву, как свидание со мной! Куда там татуировке…
Марк набрал воздуху в грудь.
– Хорошо. Я скажу. Я хочу пойти, потому что мне хочется провести вечер с тобой.
Джилл неожиданно ухмыльнулась совершенно развратным образом.
– Что ж, я не против, красавчик. Только вот одна незадачка.
– Только одна?
– Серьезная – да. Я, видишь ли, не желаю появляться на светском мероприятии с человеком, который ненавидит все человечество. Тебе придется быть вежливым, галантным, слегка влюбленным в меня и бесконечно обаятельным. Прийти и сесть в углу с бокалом шампанского, чтобы потом язвительно обсмеять всех присутствовавших, не получится.
– Не волнуйся, тебе не придется за меня краснеть.
Марк очень надеялся, что Джилл не заметила, как вспотели – даже на морозе – его виски и какое облегчение прозвучало в его голосе…
Они брели по набережной и молчали, но внезапно Джилл подняла голову и усмехнулась.
– Судьба, не иначе. Или подсознание.
– О чем ты?
– Видишь зеленый домик? Это новое приобретение моей тетки Джесс. Жослин Веркара. Она купила Чайный Дом и собирается сделать из него дорогой кабак в классическом английском стиле.
– Вот как? Что ж, учитывая ее предыдущие успехи в бизнесе, не сомневаюсь, что у нее получится.
– Она хочет, чтобы я стала менеджером этого ресторана.