Неужели эта златокудрая дива тоже задумала поиграть с ним в опасные игры?
Марк криво улыбнулся, приподнял бокал.
– Что ж, выпьем. За запретные наслаждения, за сильные эмоции… за оргазм в конце-то концов!
Ее голубые глаза смеялись, но сама она была чертовски серьезна.
– Мне не следовало быть столь откровенной. Вероятно, погубило тщеславие. Захотелось покрасоваться на обложке.
– Ну, про оргазм вы сообщили не для статьи?
– А для чего?
– Для кого. Для меня. Как нынче говорят, персональный месседж.
– Вовсе нет. Я просто много болтаю. Иногда лишнее.
– Вы, голубушка, не болтаете. Вы меня соблазняете. А это уже совершенно другое дело.
Джилл резко наклонилась вперед.
– И у меня получается?..
3
Внутри у нее все кипело от ярости. Вот свинья самоуверенная! Этот Боумен убежден, что все женщины вокруг него только и мечтают очутиться в его постели!
Да, она тоже об этом мечтает, но сейчас речь не об этом.
Интересно, а целуется он так же здорово, как берет интервью? Вероятно, да.
Серые глаза больше не смотрят смятенно и встревоженно. Теперь в них горит вызов – ну же, девочка, сделай меня до конца! Что ж, она не против…
– Вернемся к нашим проблемам, мистер Боумен?
– Если вы настаиваете, мисс Сойер.
– Еще как настаиваю. Вы-то для статьи уже почти все получили, но я еще ничего, кроме обещаний, не слышала.
– И что же…
– Вы гарантировали мне потрясающие свидания в ближайшее же время. Давайте прикинем портрет того мачо, которого вам предстоит соблазнить…
– Мисс Сойер!
– …своими завораживающими словами от моего имени. Вы же профессионал?
– А… ну да…
– Итак. Мой мачо должен быть красив…
– Ага! Внешность все-таки имеет значение!
– …интеллигентен. Чувственен. Хорошо воспитан.
– Вот я и говорю, ваше резюме написано бездарно. Вместо всех этих «ищу доброго и симпатичного»… нужно ломать стереотипы. «Ты одинок? Поговори со мной…» Такая форма обращения нетипична, она сразу привлекает внимание, располагает к доверительному разговору и показывает, что вы – не любительница клише.
– «Ищу доброго и симпатичного» – не клише!
– Самое клишированное из всех клишированных клише.
Джилл из последних сил сдержалась и не вылила воду из стакана на голову упрямцу.
– Давайте продолжим.
– С восторгом. «Любить романтические прогулки» – это значит, что вы толстая.
– Что?
– Подсознательно это создает ассоциативный ряд: прогулки рекомендуют людям, страдающим полнотой, значит, она толстая.
– Я не толстая!
– Вы не толстая, но мужчина, читающий эти строки, читает и между строк. Ага, думает он, она гуляет, чтобы согнать жир, она и сексом хочет заниматься, потому что это сжигает калории…
Джилл внезапно подумала, что отлично понимает, почему с ним развелась жена. Даже странно, что так долго терпела, бедняжка…
– Так, насчет «хорошего вина» – неплохо…
– О, благодарю вас за доброту!
– …но лучше было бы упомянуть мартини или традиционные коктейли. Это предполагает, что вы в достаточной степени социализированы. Вино – это чаще всего латентный алкоголизм, и уж упаси господь упоминать пиво…
– Почему?
– Пиво означает, что вы толстая.
– Я ненавижу пиво.
Марк бросил на нее быстрый взгляд.
– Это заметно. А я вот люблю.
Джилл нахмурилась, пребывая мыслями в собственном резюме.
– Старые фильмы… По вашей логике я должна была написать – боевики и триллеры?
– О нет. Среднестатистический одинокий мужчина за тридцать читает про «старые фильмы» и представляет себе, как вы вместе смотрите их на диване в гостиной… далее можно с этого дивана никуда и не уходить, а хорошо известное содержание фильма не позволит вам отвлечься от занятий сексом, что могло бы случиться, смотри вы новый захватывающий боевик с закрученным сюжетом… Старые фильмы – неплохой афродизиак.
Джилл с внезапным интересом посмотрела на Боумена.
– А вы лично тоже так считаете, насчет афродизиака?
Он нахмурился и промедлил с ответом – интересно почему?
– Нет. Не считаю.
Джилл захлопала ресницами и улыбнулась невиннейшей из улыбок.
– О да, вы ведь не являетесь среднестатистическим одиноким мужчиной за тридцать. Как это я…
– Бог миловал. Не являюсь.
– Вы не одиноки? Вам за сорок? Или за пятьдесят?
Боумен с возмущением посмотрел на белокурую нахалку.
– Вообще-то я полагал, что выбиваюсь из потока среднестатистических мужчин… Заказать вам десерт?
– Что вы! Я растолстею. Так как же будет выглядеть мое резюме?
Марк Боумен задумчиво посмотрел на Джилл Сойер. Потом перевел абсолютно прозрачный взгляд на засмущавшегося официанта. На люстру. На листок бумаги перед собой.
– Ты одинок? Не знаешь, чем занять вечера? Сексуальная блондинка, обожающая каберне урожая тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года, разделит с тобой одиночество. Жизнь коротка, прекрасна и проста. Мне понравится тот, кто по достоинству ценит старые фильмы и возможность совсем ничего не делать в субботний вечер…
Джилл склонила голову на плечо. Вот ничего не скажешь – хорошо. Интересно, а Боумен на самом деле считает ее сексуальной? Не то чтобы ее это волновало, просто любопытно. В любом случае с этим напыщенным занудой она на свидание не собирается. Джилл вздохнула и протянула Боумену руку.
– Что ж, мистер Боумен, похоже, вы свою часть соглашения выполнили.
«Сексуальная Блондинка ищет Мистера Прямо Сейчас. Это случайно не ты? Мне срочно нужен кто-то с чувством юмора. Сможешь меня рассмешить?»
Марк Боумен скомкал исписанный лист и с чувством шваркнул его об стенку. Уже целый час он пытался сконцентрироваться и написать хоть что-то – ничего не получалось. Да еще и чертов пылесос в коридоре…
Вообще-то миссис Чимни приходила всегда в одно и то же время – и сегодня не отступила от расписания ни на шаг. И пылесос у него был почти бесшумный, новейшей модели. Дело не в пылесосе и не в миссис Чимни, а в том, что Марк Боумен почему-то находится в состоянии перманентной истерики…
Нет, это невозможно! Пылесос, вероятно, сломался и стал из бесшумного – ревущим…
– МИССИС ЧИМНИ!!!
Слава богу, жужжание – будем честными, это было просто тихое жужжание – стихло, а через минуту на пороге появилась миссис Чимни, она же женщина по имени Изадора, что Марк Боумен признавать отказывался.
Изадора Чимни душой навеки осталась в восьмидесятых, когда ей было слегка за тридцать. Именно с тех самых пор Изадора Чимни тяготела к флюоресцентным цветам, облегающим лосинам и развевающимся кофтам-распашонкам. Все бы ничего, но Изадора Чимни, давно проводив свою пятьдесят девятую весну, была, так сказать, девушкой весомых достоинств, и потому лосины обтягивали то, что лучше бы скрыть под летящими складками…
– Звали, мистер Марк?
– Звал. Миссис Чимни, не могли бы вы приглушить этот проклятый пылесос? Мне надо работать.
Пышная грудь миссис Чимни, украшенная серебристой надписью «Звезда диско», угрожающе колыхнулась.
– Это страшно интересно, мистер Марк! Вы мне платите за то, чтобы я убиралась, не так ли? С двух до четырех я пыхчу и хлопочу, вычищая вашу холостяцкую берлогу – но тут вы зовете меня и говорите, что я мешаю вам работать. Что ж, тогда я сейчас выключу этот чертов пылесос и сяду тихонечко в гостиной. Телевизор посмотрю, благо есть наушники. Ровно до четырех.
– Миссис Чимни, знаете что!
– Что?
Когда-нибудь он возьмет себя в руки. Когда-нибудь он наймет нормальных уборщиц из нормальной фирмы бытовых услуг. Маленьких невидимых эльфов, которые будут мыть – и исчезать, не произнося ни слова и не производя лишнего шума. Когда-нибудь, когда-нибудь…
Марк с шумом выдохнул воздух и прорычал:
– Идите и пылесосьте, знойная женщина! Пылесосьте до тех пор, пока мои полы и ковры не станут достойны того, чтобы вы ступали по ним своими босыми ножками.
Миссис Чимни ухмыльнулась и подмигнула своему работодателю.
– Сдается мне, вы со мной флиртуете, босс?
Марк сделал вид, что рычит, Изадора Чимни сделала вид, что боится. Они привыкли друг к другу, иногда он без нее скучал и страшно ее ревновал – это когда к Изадоре приезжали внуки из Техаса и она две недели к нему не ходила.
После разговора с Изадорой вдохновение снизошло и позволило поработать аж до семи – работал бы и дольше, но в животе урчало и гудело Великое Ничто, напоминая о том, что Марк Боумен пропустил и обед, и ужин. Обычно он всегда обедал и ужинал в одно и то же время…
С самого утра он занимался мазохизмом – снова и снова слушал пленку с записью интервью Джилл Сойер. Исписанные и уничтоженные листы унесли с собой в корзину попытки превратить это интервью в блистательную статью.