РОМАН
1
Доктор Ярош стоял на крыше веранды и свистел, заложив пальцы в рот. Свистел так, что казалось, с дубов сейчас осыплется листва. В небе над дачей кружилась стая голубей. У «николаевских красных» горели крылья. Вдруг стаю точно ветром сдуло; миг — и она уже далеко над бором. И доктор чуть не полетел следом за нею. Шагнул на самый край крыши. Под тяжестью его большого тела натужно скрипнули столбы веранды. Солнце, поднявшееся над бором, било прямо в лицо, ослепляло. Ярош заслонился от него не ладонью, а как-то по-детски, локтем. На другом конце крыши стоял его сын Виктор, ростом чуть не с отца, но худой, тонкий, длинноногий. Он следил за голубями в полевой бинокль.
У колодца сидели на лавочке женщины. Их занимали не голуби, а голубятники.
— Смешно. Как ребенок. Целый день может гонять голубей, — с укором, но в то же время любуясь мужем, сказала Галина Адамовна.
— А мне нравятся люди, способные так увлекаться, — откликнулась Валентина Андреевна, не сводя глаз с Яроша.
— О, я приревную, Валя!
Сказала шутя и тут же почувствовала, как тревожно сжалось сердце. Покраснела.
Валентина Андреевна заметила краску на ее щеках и отвернулась: она хорошо знала свою подругу, ее подозрительность.
— Было бы к кому, Галя. Я уже старая баба. Видишь, как расплылась? Это я бы должна ревновать. Мой Кирилл каждый день ставит мне тебя в пример. Смотри, говорит, как Галина умеет следить за собой: стройная, точно в двадцать лет,
— Полные всегда завидуют худым, — засмеялась Галина Адамовна, довольная похвалой.
С веранды на другой половине дома вышла дочка Шиковичей Ира, одетая по-праздничному — яркая широкая юбка, белая блузка, белые босоножки. Этот легкий наряд подходил и к её тонкой фигурке, и к веселому летнему утру.
Ира поправила очки и тоже стала вглядываться в небо. Голубиной стаи она не увидела и, презрительно сморщив нос, сказала:
— Они давно уже в городе, ваши голуби.
— Не каркай! — бросил с крыши Виктор.
Это был первый гон привезенных из города на дачу голубей, и отец с сыном волновались — вернутся ли они?
Но как ни был занят Антон Кузьмич голубями, он не пропустил мимо ушей слов сына.
— Э-э, братец! Ты как это разговариваешь? Она ведь девушка, к тому же старше тебя. А ты — «не каркай!».
Валентина Андреевна заступилась за мальчика:
— Не велика барыня. Как она, так и с ней. Мы тут все на «ты». Одна семья.
Девушка с иронической улыбкой посмотрела на мать и повернула по тропинке к ручью, протекавшему недалеко от дачи. Издали позвала:
— Наташка! Пошли на луг! Двенадцатилетняя дочка Яроша сидела на подоконнике, свесив ноги наружу, и читала, равнодушная к голубям, которые еще вчера вызывали в ней живейший интерес. Но сегодня ей было не до голубей. Она с головой ушла в «Приключения Гекльберри Финна» и то и дело хохотала, стуча от восторга пятками по стене. Ириного приглашения она не услышала.
Галина Адамовна сказала:
— Наташка, тебя зовут.
Девочка не отзывалась,
— Наташка
— А?
— Сходи с Ирой на луг, нарвите щавеля.
— О боже! — вздохнула Наташа. — Что за жизнь на этой проклятой даче! Странички не дадут прочитать человеку.
Женщины рассмеялись.
— Наталка! — крикнул Ярош. — Не ворчи, свекруха. Катись колобком на луг. Тебя голуби боятся.
— Житья нет от ваших голубей. — Наташа перекинула ноги через подоконник и скрылась в комнате.
Виктор между тем объявил: — Летят!
— Где? Где? — затопал по крыше Ярош — «даже дом весь задрожал, выхватил у сына бинокль, радостно крикнул: — Ага, летят! Возвращаются. А что я вам говорил? Маловеры! — упрекал он неведомо кого, потому что никто не высказывал сомнений, если не считать Ириной реплики.
Стая голубей пронеслась над соснами, низко облетела вокруг дома, устремилась было к чердаку, где находилась голубятня, и, спугнутая свистом Яроша, снова взмыла вверх.
Галина Адамовна потянулась, закинув за голову руки.
— А хорошо тут. Я давно так не отдыхала,
— Хорошо, когда гостей нет. Каждый день гости. Надоело. Кирилл без конца кого-нибудь приглашает. Ему скучно без гостей. А мне — стряпай да тарелки мой. Антон! — окликнула Валентина Андреевна Яроша, — Рыбу ловить пойдем?
У Галины опять загорелись щеки. Она боялась этих походов с удочками к реке, в густые заросли кустов, хотя ее мужу и Валентине никогда не приходилось оставаться там вдвоем, с ними шли Витя, либо Наташа, либо Ира, а чаще все трое. Сама она нарочно не ходила, чтоб не подумали, что не доверяет или следит. Нет, ей очень хотелось быть такой, как муж — он во всем верит ей, или как Шикович, равнодушный к тому, куда и с кем ходит его жена, как Валентина… Хочется… Но она не может. Она терзается. И, возможно, не столько от самой ревности, сколько от стыда за нее, за себя, за то, что она не умеет, как другие… Да, если б он не был так хорош, ее Антон. В тысячный раз она залюбовалась его богатырской фигурой, устремленной в небо вслед голубиной стае, его сильными голыми руками, мужественным лицом, каштановыми волосами… Она не знает волос красивее. Дураки те, кто говорит, что доктор Ярош рыжеват… Если б они пригляделись, если б могли погладить эти мягкие волосы, услышать, как они пахнут, прижать эту умную голову к груди… Вот так… Она мысленно обняла мужа. И тут же почувствовала жгучую боль, подумав, что другая, чужая женщина могла обнимать его. Закружилась голова. Как сквозь сон, долетели до нее слова подруги:
— Утром спрашиваю: «Признавайся, Кирилл, кого пригласил на сегодня?» — «Никого», — говорит. А по глазам вижу, что обманывает. Сбегу в луга на весь день. Пускай сам принимает… Что с тобой, Галя? Ты нездорова?
— Нет. Ничего. — Галина Адамовна бодро вскочила и засмеялась. Но смех ее звучал неестественно. Ярош оторвался от голубей, посмотрел вниз на жену.
— Галка! Что случилось?
— Ничего. Вон кто подбирается к вашим голубям. — Она показала в небо над лугом.
Там, в вышине, медленно кружил коршун.
— Витя! Наказать агрессора. Сбить, как Пауэрса.,
Отец и сын с равной прытью спрыгнули вниз. Виктор забежал в комнату и выскочил оттуда е ружьем. Мальчику только недавно разрешили пользоваться им, и он рад был каждому случаю блеснуть своими охотничьими талантами… Согнувшись, едва не касаясь носом земли, он забавными прыжками мчался к ручью.
Галина Адамовна крикнула;
— Витя, осторожно! Там где-то Ира…
Ярош следил глазами за сыном и беззвучно смеялся.
Голуби упали вниз. То ли почуяли опасность, то ли увидели, что хозяева наконец ушли и ничто не мешает им вернуться в голубятню. Но не залетели сразу на чердак, а всей стаей, шумно хлопая крыльями, расселись на перилах балкона по другую сторону дома.
Из окна мансарды высунулась лобастая голова с залысинами, которые глубоко врезались в поросль длинных, слегка курчавых и сильно всклокоченных светлых волос.
— Что тут за базар? — хмуро проворчал Шикович, блеснув золотым зубом. — Не даете человеку поработать спокойно..
— Ты, Кирилл, совсем как Наташка, — засмеялась Валентина Андреевна. — Все утро ходили на цыпочках. Не можем же мы так весь день.
— Сегодня воскресенье, Кирилл Васильевич. Надо отдыхать, — сказала Галина Адамовна.
Ярош хитро прищурился.
— Что-то глаза у тебя заспанные. Неужто от работы?
Голова Шиковича скрылась. Ярош и женщины рассмеялись. Через минуту Шикович появился на балконе в зелено-коричневой полосатой пижаме. Пугнул голубей:
— Кыш, черти! Уже нагадили, — и повернулся к Ярошу. — Я тебе дам — «глаза заспанные». Эскулап несчастный! Тебе что — вырезал слепую кишку, и никаких забот, гоняй
голубей…
— Бедное человечество! Сколько оно потеряет, если не прочтет твоей статьи. Мир перевернется?
— Ну, завелись! Теперь надолго, — рассмеялась Валентина Андреевна. — Идем купаться, Галя,
— Наташка, купаться хочешь? Девочка выглянула из окна, крикнула:
— Что хочу — то хочу! Тут желания наши, мамочка, всегда совпадают. — Она выскочила в открытое окно с полотенцем и книгой в руках,
В кустах хлопнул выстрел.
Коршун спокойно проплыл над усадьбой. Все проводили его глазами. Ярош посетовал:
— Промазал Виктор.
— Насыпьте ему соли на хвост, — хмыкнул Шикович наверху,
— Я тебя, скептика пузатого, сейчас сброшу с твоей голубятни!
Уходя, женщины слышали, как под тяжелыми шагами Яроша застонали ступеньки лестницы, ведущей на чердак, где Шикович оборудовал себе «кабинет». Потом, оглянувшись, увидели коротышку Шиковича, болтающего в воздухе ногами в объятиях Яроша.
— Пусти, черт! Кости переломаешь. Вот лацы! Клещи! Тебе не хирургом быть, а кузнецом. В жизни не видел такого врача… Отвяжись!
Тяжело дыша, Шикович вывернулся из рук Яроша.
— Валя просила каждый день делать тебе массаж. Вот видишь, сна как не бывало,
— Валя придумает! А сама ленится даже зарядку делать. Я хоть каждое утро полчаса… ногами дрыгаю…
— Вот именно — дрыгаешь. Мало толку от твоей зарядки.
Ярош подошел и стал рядом, он был выше на целую голову. В городе, когда они вместе гуляли, на них оглядывались с улыбкой, а приятели подшучивали над ними. Но это не мешало их дружбе.
С минуту они молча глядели на луг, где меж кустов мелькали пестрые халаты их жен и Наташи. Женщины шли к дубам, за которыми искрилось продолговатое зеркало воды. Это старица. Самой реки не видать, в незапамятные времена она отступила от леса на добрый километр. Виден только красный столб сигнального фонаря на берегу. Луг тут холмистый, перерезанный старицами, ручьями, канавами, берега которых заросли лозняком. На Езгорках стоят дубы. В заречной дали синеет лес. Слева из зарослей кустарника выглядывают стрехи хат. И все-таки нигде, даже в широком поле, нет такого ощущения простора и необъятности, как здесь, особенно если смотреть отсюда, сверху. Странно, но даже небо тут кажется выше, чем в любом другом месте. И видишь все сразу — зеленую землю и голубое небо. И воду. Пусть немного ее, но в ней отражена небесная глубь и дубы. А обернись—и дивный бор, сосна в сосну, обступил небольшую обжитую поляну. Ближе к ручью, который отделяет лес от луга, сосны уступили место дубам-богатырям, каких не много осталось в наших лесах. К самому бору притулились старые постройки лесничества — контора, домики лесничего, лесника, конюшня.