проснулся. Он у меня сегодня нездоров. Я пойду к нему, простите… (Уходит.)
Ирина.А куда ушел Александр Игнатьич?
Маша.Домой. У него опять с женой что-то необычайное.
Тузенбах (идет к Соленому, в руках графинчик с коньяком).Все вы сидите одни, о чем-то думаете — и не поймешь, о чем. Ну, давайте мириться. Давайте выпьем коньяку.
Пьют.
Сегодня мне придется играть на пианино всю ночь, вероятно, играть всякий вздор. Куда ни шло!
Соленый.Почему мириться? Я с вами не ссорился.
Тузенбах.Всегда вы возбуждаете такое чувство, как будто между нами что-то произошло. У вас характер странный, надо сознаться.
Соленый (декламируя).Я странен, не странен кто ж! Не сердись, Алеко!
Тузенбах.И при чем тут Алеко…
Пауза.
Соленый.Когда я вдвоем с кем-нибудь, то ничего, я как все, но в обществе я уныл, застенчив и… говорю всякий вздор. Но все-таки я честнее и благороднее очень, очень многих… И могу это доказать.
Тузенбах.Я часто сержусь на вас, вы постоянно придираетесь ко мне, когда мы бываем в обществе, но все же вы мне симпатичны почему-то. Куда ни шло, напьюсь сегодня. Выпьем!
Соленый.Выпьем.
Пьют.
Я против вас, барон, никогда ничего не имел. Но у меня характер Лермонтова. (Тихо.)Я даже немножко похож на Лермонтова… как говорят… (Достает из кармана флакон с духами и льет на руки.)
Тузенбах.Подаю в отставку. Баста! Пять лет все раздумывал и наконец решил. Буду работать.
Соленый (декламируя).Не сердись, Алеко… Забудь, забудь мечтания свои…
Пока они говорят, Андрейвходит с книгой тихо и садится у свечи.
Тузенбах.Буду работать…
Чебутыкин (идя в гостиную с Ириной).И угощение было тоже настоящее кавказское: суп с луком, а на жаркое — чехартма, мясное.
Соленый.Черемша вовсе не мясо, а растение вроде нашего лука.
Чебутыкин.Нет-с, ангел мой. Чехартма не лук, а жаркое из баранины.
Соленый.А я вам говорю, черемша — лук.
Чебутыкин.А я вам говорю, чехартма — баранина.
Соленый.А я вам говорю, черемша — лук.
Чебутыкин.Что же я буду с вами спорить. Вы никогда не были на Кавказе и не ели чехартмы.
Соленый.Не ел, потому что терпеть не могу. От черемши такой же запах, как от чеснока.
Андрей (умоляюще).Довольно, господа! Прошу вас!
Тузенбах.Когда придут ряженые?
Ирина.Обещали к девяти; значит, сейчас.
Тузенбах (обнимает Андрея).Ах, вы, сени, мои сени, сени новые мои…
Андрей (пляшет и поет).Сени новые, кленовые…
Чебутыкин (пляшет).Решетчаты-е!
Смех.
Тузенбах (целует Андрея).Черт возьми, давайте выпьем, Андрюша, давайте выпьем на «ты». И я с тобой, Андрюша, в Москву, в университет.
Соленый.В какой? В Москве два университета.
Андрей.В Москве один университет.
Соленый.А я вам говорю — два.
Андрей.Пускай хоть три. Тем лучше.
Соленый.В Москве два университета!
Ропот и шиканье.
В Москве два университета: старый и новый. А если вам неугодно слушать, если мои слова раздражают вас, то я могу не говорить. Я даже могу уйти в другую комнату… (Уходит в одну из дверей.)
Тузенбах.Браво, браво! (Смеется.)Господа, начинайте, я сажусь играть! Смешной этот Соленый… (Садится за пианино, играет вальс.)
Маша (танцует вальс одна).Барон пьян, барон пьян, барон пьян!
Входит Наташа .
Наташа (Чебутыкину).Иван Романыч! (Говорит о чем-то Чебутыкину, потом тихо уходит.)
Чебутыкин трогает Тузенбаха за плечо и шепчет ему о чем-то.
Ирина.Что такое?
Чебутыкин.Нам пора уходить. Будьте здоровы.
Тузенбах.Спокойной ночи. Пора уходить.
Ирина.Позвольте… А ряженые?..
Андрей (сконфуженный).Ряженых не будет. Видишь ли, моя милая, Наташа говорит, что Бобик не совсем здоров, и потому… Одним словом, я не знаю, мне решительно все равно.
Ирина (пожимая плечами).Бобик нездоров!
Маша.Где наша не пропадала! Гонят, стало быть, надо уходить. (Ирине.)Не Бобик болен, а она сама… Вот! (Стучит пальцем по лбу.)Мещанка!
Андрей уходит в правую дверь к себе, Чебутыкин идет за ним; в зале прощаются.
Федотик.Какая жалость! Я рассчитывал провести вечерок, но если болен ребеночек, то, конечно… Я завтра принесу ему игрушек…
Родэ (громко).Я сегодня нарочно выспался после обеда, думал, что всю ночь буду танцевать. Ведь теперь только девять часов.
Маша.Выйдем на улицу, там потолкуем. Решим, что и как.
Слышно: «Прощайте! Будьте здоровы!» Слышен веселый смех Тузенбаха. Все уходят. Анфиса и горничная убирают со стола, тушат огни. Слышно, как поет нянька. Андрейв пальто и шляпе и Чебутыкинтихо входят.
Чебутыкин.Жениться я не успел, потому что жизнь промелькнула, как молния, да и потому, что безумно любил твою матушку, которая была замужем…
Андрей.Жениться не нужно. Не нужно, потому что скучно.
Чебутыкин.Так-то оно так, да одиночество. Как там ни философствуй, а одиночество страшная штука, голубчик мой… Хотя, в сущности… конечно, решительно все равно!
Андрей.Пойдемте скорей.
Чебутыкин.Что же спешить? Успеем.
Андрей.Я боюсь, жена бы не остановила.
Чебутыкин.А!
Андрей.Сегодня я играть не стану, только так посижу. Нездоровится… Что мне делать, Иван Романыч, от одышки?
Чебутыкин.Что спрашивать! Не помню, голубчик. Не знаю.
Андрей.Пройдем кухней.
Звонок, потом опять звонок; слышны голоса, смех. Уходят.
Ирина (входит).Что там?
Анфиса (шепотом).Ряженые!
Звонок.
Ирина.Скажи, нянечка, дома нет никого. Пусть извинят.
Анфиса уходит. Ирина в раздумье ходит по комнате; она взволнована. Входит Соленый .
Соленый (в недоумении).Никого нет… А где же все?
Ирина.Ушли домой.
Соленый.Странно. Вы одни тут?
Ирина.Одна.
Пауза.
Прощайте.
Соленый.Давеча я вел себя недостаточно сдержанно, нетактично. Но вы не такая, как все, вы высоки и чисты, вам видна правда… Только вы одна можете понять меня. Я люблю, глубоко, бесконечно люблю…
Ирина.Прощайте! Уходите.
Соленый.Я не могу жить без вас. (Идя за ней.)О мое блаженство! (Сквозь слезы.)О счастье! Роскошные, чудные, изумительные глаза, каких я не видел ни у одной женщины…
Ирина (холодно).Перестаньте, Василий Васильич!
Соленый.Первый раз я говорю о любви к вам, и точно я не на земле, а на другой планете. (Трет себе лоб.)Ну, да все равно. Насильно мил не будешь, конечно… Но счастливых соперников у меня не должно быть… Не должно… Клянусь вам всем святым, соперника я убью… О чудная!