Дезертиры - Михаил Гиголашвили 11 стр.


Марк тем временем обстоятельно описывал свой адский пищеварительный триптих, который был порожден чем-то съестным, поглощенным на базаре в Израиле, куда Марк с женой поехали по путевке посмотреть святые места. Черт его дернул купить какой-то сомнительный пирожок в пятидесятиградусную жару. Он отравился, печень чуть не полетела, отказали почки, и его спасли с большим трудом:

— Так я поплатился за грехи предков, — суконно засмеялся он. — Я, кстати, лично своей никакой вины не чувствую — мало ли что там было сто лет назад, я никого не убивал, как и мои родители, а отвечать за всех?.. Нет уж, избавьте. Каждый ответствен за свои дела. Сейчас у нас палку опять перегибают. Все-таки очень глупый мы народ!.. Всему подчиняемся, что приказывают. Даже анекдоты еврейские, самые смешные, нам нельзя рассказывать — коллеги тут же донесут. Вот в лагере под Карлсруэ случай был недавно: один сотрудник социаламта спросил у другого: «Хайнц, как ты думаешь, сколько наших контингент-беженцев можно перевезти в одном «мерседесе» и как это будет стоить?». Хайнц начал высчитывать: автобус «мерседес» обычно на сорок мест, если двухэтажный — до восьмидесяти, а стоить будет в зависимости от того, куда перевозить. «Ну, например, из Карлсруэ в Дахау, музей посетить?» Хайнц высчитал, дает полную раскладку, а этот дурачок смеется: «А я тебе более выгодный вариант предложу: их всех в одной большой пепельнице уместить можно, только за бензин платить придется!». Ну, глупый анекдот. И что же?.. Этот дурачок через пару дней уволен, потому что их глупую болтовню третий коллега слышал и даже умудрился частично на диктофон записать. Вы же видите, у нас все двери в кабинеты открыты…

— Я думал, это чтобы взятки не брали, — ответил я.

— Ха! — усмехнулся он. — Взятки?.. Кто дает?.. Нет, это чтобы слышать все… Я лично ничего против евреев не имею, но зачем всю историю выпячивать и о себе на весь мир кричать? Они умудрились даже из собственного несчастья сделать весьма выгодный гешефт, — говорил он, а в глазах его вспыхивали желтые тигриные огоньки.

— Вы, кстати, не читали недавно в «Зюддейче Цайтунг» объявление, что комплекс в Дахау работает в музейном режиме, но при необходимости может быть быстро переведен в рабочий?

— Нет, не читал. Когда это было?.. — удивился Марк и тут же сообразил: Ах, это опять анекдот!.. А я думал — правда читали. Но я этот анекдот не слышал, учтите. Нам это слушать нельзя. Вот, последний поворот. Скоро будем на месте.

Мы проехали знаки запрета и закрытой зоны. Опять какие-то светлые блоки замаячили сквозь поредевший к вершине лес. Вот она, тюрьма. Окружена забором из крупной сетки, поверх идут спирали из крученой проволоки. Сквозь сетку виден собачник, где лают и мечутся темные овчарки. Несколько угрюмых зданий с решетками на окнах. У ворот, в будке, виднеются какие-то широкие личности.

— Паспорт с собой? Хорошо. Документы надо оставить при входе. Такие вот правила. Охрана — сущие бандиты, но ничего! — храбро полез Марк из машины и начал вытаскивать из багажника снаряжение.

В решетчатом окошке показалась розовая курносая морда и сурово спросила:

— Кто? Куда? Зачем?

Марк с достоинством объяснил, кто мы. Рядом с мордой показалась небритая харя с золотой серьгой в ухе, подозрительно нас осмотрела, забрала документы, обнюхала их со всех сторон, долго пялилась на наши лица, сверяла и проверяла, но кнопку в конце концов нажала. Ворота отъехали.

Псы с лаем запрыгали в клетках, когда мы проходили мимо. Из здания вышел пузатый, наголо бритый детина в черной майке-безрукавке. Здоровенные лапы в татуировках. На поясе болтались дубинка, наручники, телефон, рация, револьвер в кобуре, тесак в ножнах и баллончик с газом. Он прикрикнул на собак — те замолкли. Он поманил нас — мы покорно пошли к зданию.

Внутри, слева, за стеклом, сидели вахтеры, рослые и кряжистые, в шапках с козырьками. Перед каждым стояла чашка кофе. Двое смотрели в мониторы, один что-то писал в конторской книге.

— Тут наша комната, — Марк глазами указал на дверь, которая распахнулась под пинком детины. В комнате — два массивных стола, четыре стула, раковина и батарея отопления.

— Кого вам надо? — спросил детина, поглядывая в коридор, где четверо здоровяков тащили обгоревший остов дивана.

— Нам никого не надо. Это мы кому-то понадобились, — ответил Марк, осторожно выглядывая из комнаты и с удивленным неодобрением провожая глазами остатки дивана. — Это что же, пожар у вас был?

— Да, подожгли вчера босяки зачем-то, — флегматично кивнул детина и рыками стал командовать, как лучше тащить и кому с какой стороны браться.

— Вы их держите слишком вольно, вот и результат! — сверкнул очками Марк. Они у вас в коридорах гуляют, телевизор смотрят, чай пьют…

— А что с ними делать?.. В карцерах держать?.. — удивился тот. — Они же не преступники, а просто босяки, бездомные попрошайки. Пусть смотрят, не жалко.

Марк исподтишка показал мне глазами: «Какова охрана, а!..». Тем временем вахтеры деловито расстелили бумагу, выложили продукты и принялись закусывать. Детина, уточнив фамилию, пророкотал ее в коридор, а сам поспешил к товарищам, бросив на ходу:

— Сейчас приведут.

Марк, аккуратно разложив на крайнем столе полоску (куда надо было мазать чернила для отпечатков), включил в сеть поляроид, чтоб он нагрелся, проверил в нем кассеты, вытащил из сумки диктофон, шнуры, микрофон, начал раскладывать бумаги и анкеты, раскрывать пенальчики и сумочки.

Я вышел покурить, стоял у стены и смотрел на закусывающих сардельками вахтеров и на здоровяков, которые уже оттащили горелый остов в конец коридора и, выпятив животы под короткими жилетами, вразвалку отправились за решетку, ведущую в глубь тюрьмы. Оттуда — звон посуды, бормотание телевизора и звуки голосов.

— Вот его данные, просмотрите! — высунулся из комнаты Марк и подал мне анкету, на которой была фотография изможденного молодого человека с длинными волосами и тусклыми глазами.

Тут решетка отъехала, и показался тщедушный парень в сопровождении массивного мордоворота с круглой физиономией и складчатым подбородком. Руки верзилы, величиной с мою ногу, не свисали вдоль тела, а топорщились в стороны из-за непомерных бицепсов. Он был в кожаной безрукавке с заклепками, пуки волос торчали из подмышек, на тумбах-ногах — пятнистые хаки и черные сапоги, на голове — косынка, повязанная по-пиратски.

Парень с тревогой озирался по сторонам, зевал и ежился. Видно было, что он со сна. Длинные волосы стянуты на затылке косичкой. В комнате он понял, что мы не из полиции, и стал спокойнее. Молод, лет 20, в потертом спортивном «Адидасе». Я сказал ему, что это чиновник по его заявлению, а я переводчик, но парень никак не мог понять, кто мы такие и что нам надо от него:

— Какое убежище?.. Когда писал?.. Какое заявление?.. — Но потом до него дошло: — А!.. Да это я с похмелюги нацарапал, один чеченчик подбил — пиши, говорит, Щупляк, хуже не будет. Нет, не надо мне этого совсем, все равно не дадут, пусть лучше скорей домой посылают, устал я. Точка.

Эти слова удивили Марка донельзя:

— Такого я еще не помню!.. Как, он сам просит, чтоб домой отослали? Почему?..

Щупляк махнул рукой:

— Шансов у меня нету. В газетах писали, что всего два процента получают, так что… Чем тут еще два месяца сидеть — лучше уж домой…

— А там как жить будешь?.. — спросил я его от нечего делать, пока Марк рылся в портфеле в поисках анкеты отказа (которую он, очевидно, как раз и забыл в лагере, не предполагая такого хода событий).

— Посижу немного — и опять приеду. Свои бабки получать. Кинула меня немчура. Я по-черному полгода пахал на стройке, а они, суки, денег не дали.

Я перевел это Марку. Тот заерепенился:

— И правильно, и нечего по-черному работать. Одни аферисты у других нанимаются. Поделом. Будет ему наука. Но если он хочет уехать — то мы ему поможем, обязательно поможем… Но фото и отпечатки все-таки надо снять, чтоб он больше не совался.

Парень усмехнулся:

— Пусть снимают. Уже четыре раза брали. Спросите у него, сколько времени у меня будет запрет на въезд в Германию?

Марк перелистал документы:

— Вы ничего не совершили. Если добровольно уедете, то, может, и вообще без запрета обойдется.

Парень закивал головой:

— Это хорошо. Тогда я честные данные дам, пусть они меня побыстрей назад шлют.

— Конечно, о чем речь. Но отпечатки и фото в любом случае надо сделать. И Марк обрадованно-иронически пошевелил бровями в мою сторону: — А вы приготовьтесь честные данные записывать!

Когда с отпечатками было покончено, мы стали заполнять анкету об утере паспорта. Парень оказался не Валерием, а Вадимом; не Золотовым, а Кожевниковым; не 1975, а 1980 года рождения; не из Калуги, а из Смоленска. Марк повторял трудные слова:

Назад Дальше