Анна сделала быстрое предупреждающее движение, и Молли сказала, пожимая плечами:
— Согласна, я говорю бестактные вещи. А почему я должна вести себя тактично? Ричард утверждает, якобы моя жизнь не представляет собой ничего особенного, что же, я согласна, а что можно сказать о его жизни? Вот, твоя несчастная Марион, с которой обращаются просто как с домохозяйкой, или же, как с хозяйкой твоего дома, но никогда как с человеком. Или твои мальчики, которых пропускают через мельницу высшего класса просто потому, что ты так хочешь, и у них нет выбора. Все эти твои маленькие дурацкие интрижки. Почему считается, что все это должно производить на меня большое впечатление?
— Я вижу, что вы все-таки успели меня обсудить, — сказал Ричард, глядя на Анну с нескрываемой враждебностью.
— Нет, не успели, — сказала Анна. — Во всяком случае, ничего сверх того, что мы говорим друг другу годами. Сейчас речь идет о Томми. Он пришел ко мне повидаться, и я сказала ему, что он должен пойти и повидаться с тобой, Ричард, и посмотреть, не найдется ли для него какой-нибудь работы эксперта, пусть это будет не бизнес, глупо заниматься просто бизнесом, а что-то творческое, как, например, работа в ООН или в ЮНЕСКО. Он ведь мог бы туда попасть с твоей помощью, правда?
— Да, мог бы.
— А что он сказал, Анна? — спросила Молли.
— Томми ответил, что хочет, чтобы его оставили в покое, чтобы он мог подумать. А почему бы и нет? Почему бы мальчику не подумать и не поэкспериментировать с жизнью, если он хочет именно этого? С какой стати мы должны на него давить?
— Беда Томми в том, что на него никогда не давили, — сказал Ричард.
— Спасибо, — сказала Молли.
— Ему никогда не показывали, в какую сторону двигаться. Молли просто предоставляла сына самому себе, будто он был взрослым, всегда. Как вы думаете, как ребенок должен все это понимать — свобода, составь сам свое мнение обо всем, я не собираюсь ни в чем на тебя давить; и в то же время — все эти товарищи, дисциплина, самопожертвование, раболепное отношение к власти…
— Вот что ты должен сделать, — сказала Молли. — Ты должен найти такое место где-нибудь там у себя, где все не сводится к деланию денег, продвижению бизнеса и к войнам за долю. Словом, поищи для Томми что-нибудь творческое. Потом предложи это место Томми, и пусть он сам примет решение.
Ричард, а лицо его буквально пылало от гнева над слишком желтой, слишком тесной футболкой, все смотрел и смотрел в свой стакан с виски, который он крепко сжимал обеими руками.
— Спасибо, — сказал он наконец. — Я так и сделаю.
Он говорил с такой упрямой уверенностью в высоком качестве того, что намеревался предложить своему сыну, что Анна и Молли снова переглянулись, приподняв брови: мол, ясно, весь разговор, как обычно, прошел впустую. Ричард перехватил этот взгляд и сказал:
— Вы обе так невероятно наивны.
— В вопросах бизнеса? — уточнила Молли, рассмеявшись громко и весело.
— В вопросах большого бизнеса, — спокойно сказала Анна, забавляясь этим поворотом разговора, поскольку, общаясь с Ричардом, она с удивлением осознала истинную степень его могущества. Для нее его образ в связи с этим не стал более масштабным, а, напротив, как-то съежился на фоне мощного международного капитала. И Анна полюбила Молли еще больше за то, что она не испытывала никакого уважения к этому человеку, который когда-то был ее мужем и который сейчас представлял собой одну из основных финансовых сил всей страны.
— Ох-ох, — простонала Молли, нетерпеливо.
— Очень большого бизнеса, — сказала Анна, смеясь, пытаясь донести до Молли свою мысль, но эта артистка отмела ее простым пожиманием плеч, тем одним из характерных своих жестов, когда она энергично пожимала плечами, широко разводя при этом руки с ладонями вывернутыми наружу, а затем медленно опуская ладони на колени.
— Я впечатлю ее этим позже, — сказала Анна Ричарду. — По крайней мере, постараюсь.
— О чем это вы? — спросила Молли.
— Ничего не получится, — сказал Ричард, саркастично, раздраженно, с горечью. — Знаешь ли ты, что за все эти годы Молли меня даже ни разу ни о чем не спросила? До такой степени ей все это безразлично.
— Ты оплачивал обучение Томми в школе, и это все, что мне от тебя было нужно.
— Многие годы ты выставляла Ричарда перед всеми как — ну, как какого-то мелкого предпринимателя, как мелкого бакалейщика, который вдруг пробился наверх, — сказала Анна. — А оказывается, он все это время был финансовым магнатом. Да, именно так. Настоящим воротилой бизнеса. Одним из тех, кого мы должны ненавидеть — из принципа, — добавила Анна, смеясь.
— Неужели? — заинтересовалась Молли, разглядывая своего бывшего мужа с легким удивлением, вызванным тем, что этот обычный и, с ее точки зрения, не очень умный человек вообще может из себя что-то представлять.
Анна прочла мысли подруги, заметив выражение ее лица (а она сама думала так же), и рассмеялась.
— Боже мой, — сказал Ричард. — Говорить с вами обеими — это все равно что беседовать с парочкой дикарей.
— А что такое? — удивилась Молли. — Нас что, должно это впечатлять? Ты даже не сам всего этого добился. Ты это просто унаследовал.
— Какая разница? Важен сам факт. Возможно, сама система и плоха. Спорить с этим я не собираюсь, а ни с одной из вас спорить вообще невозможно, вы обе разбираетесь в экономических вопросах не лучше мартышек, но именно эта система лежит в основе жизни страны.
— Ну да, конечно, — сказала Молли. Она все еще держала руки на коленях, ладонями вверх. А теперь она их перевернула и аккуратно сдвинула, невольно подражая движению ребенка, готовящегося выслушать урок.
— Но почему надо презирать эту систему? — Ричард, собиравшийся, судя по всему, развить свою мысль дальше, заметил слегка насмешливое движение ее рук и замолчал.
— Господи! — сказал он, сдаваясь.
— А мы ее и не презираем. Она слишком… безлика, что ли, чтобы ее презирать. Мы презираем… — Молли проглотила слово «тебя» и, словно почувствовав вину из-за того, что она на мгновение позабыла о правилах хорошего тона, позволила своим рукам изменить положение, и теперь они больше уже не выражали молчаливого и дерзкого сопротивления. Она быстро убрала их с глаз долой, убрала за спину. Анна, наблюдая за подругой, подумала с легким веселым изумлением: «Если бы я сказала Молли, что она заставила Ричарда замолчать просто тем, что насмехалась над ним при помощи своих рук, она бы вообще не поняла, о чем это я. Как здорово, что она умеет делать такие вещи, какая же она счастливица…»
— Да, я знаю, что вы меня презираете. Но почему? Потому что ты — наполовину состоявшаяся актриса, а Анна однажды написала книгу?
Руки Анны инстинктивно вспорхнули, пальцы ее при этом ненароком трогательно задели колено Молли, и она сказала:
— Ричард, какой же ты занудный.
— Дело совсем не в этом, — сказала Молли.
— Да уж конечно.
— Дело в том, что мы не сдались, — сказала Молли, серьезно.
— В каком смысле?
— Если ты не понимаешь, мы не сможем тебе этого объяснить.
Ричард был готов в ярости вскочить со стула, — Анна видела, как мышцы его ног напряглись и задрожали. Чтобы предотвратить эту вспышку, она, переводя огонь на себя, быстро проговорила:
— В том-то и дело, ты все говоришь и говоришь, но ты так далек от того… от того, что реально, ты никогда ничего не понимаешь.
И этот маневр ей удался. Ричард всем телом развернулся к Анне, наклонившись вперед так, что прямо перед ней оказались его теплые гладкие загорелые руки, покрытые легкими золотистыми волосками, его обнаженная загорелая шея, его загорело-красное разгоряченное лицо. Она слегка откинулась назад с невольным выражением неприязни, когда он заговорил:
— Знаешь, Анна, мне выпала честь познакомиться с тобой поближе, чем это было раньше, и я совсем не могу сказать, будто у меня сложилось впечатление, что ты знаешь, чего ты хочешь, знаешь, что ты думаешь, или же, что ты понимаешь, как следует действовать.
Анна, чувствуя, что краснеет, с трудом посмотрела ему в глаза и проговорила, нарочито растягивая слова:
— Ну, может быть, тебе не нравится как раз то, что я все-таки знаю, чего хочу, что я всегда готова к экспериментам, никогда не пытаюсь себя обмануть и принять второсортицу за нечто большее, и всегда знаю, когда следует сказать «нет». А?
Молли, быстро переводя взгляд с одного из них на другую, выдохнула, издала восклицание своими руками, сначала резко опустив их вниз и разведя, с большим чувством, а затем уложив на колени, и непроизвольно кивнула, — отчасти потому, что она утвердилась в своем подозрении, а отчасти — потому, что одобрила резкость Анны. Она сказала:
— Ну? В чем дело? — протянув это так надменно, что Ричард отвернулся от Анны и стал смотреть на нее. — Если ты снова вздумал нападать на нас за то, что мы живем так, как мы живем, то, учитывая твою собственную личную жизнь, я могу сказать только одно — тебе лучше помолчать.
— Я придерживаюсь установленных порядков, — сказал Ричард с такой готовностью соответствовать всему тому, чего они от него и ожидали, что они обе, совершенно одновременно, громко расхохотались.