Р е д а к т о р: Почему его пригласили?
Ж е н с к и й г о л о с: Его друг говорит, Ян отлично бегал пять километров.
Б л и н: Пять кэмэ – за какое время?
Ж е н с к и й г о л о с: Он говорит, что не знает за какое. Время никто не засекал.
П и с а к а: Спросите его… спросите его о семье.
Ж е н с к и й г о л о с: Он говорит, что живет с тетей и дядей возле Цюйфу. И с матерью. Он говорит, его отец умер.
П и с а к а: Сиротка! Вот о нем мы и напишем. Золушка, сиротка, марафонец! Меньшинство, скромняга, родом из Дальнего Замонголья, летит как на крыльях, обгоняет всех и вся, берет золото. Сбылось все, что я загадывал…
Р е д а к т о р: Очень мило. Только желание сейчас загадал он.
Г о л о с к и т а й ц а
В с е:
В с е:
В с е:
боролся с нараставшим боковым ветром, заходя на посадку в Пекинском аэропорту. На борту самолета, летевшего из Северной Кореи, имелись тонна с лишком красного женьшеня и одинокий пассажир, для которого это был последний из перелетов в цепочке, начавшейся в Танзании.
Очнувшись, Магапиус обнаружил, что выгружен на продуваемую ветром летную полосу. Смутные рабочие, таскавшие упаковки женьшеня в пикап, с Магапиусом не заговаривали, и он понимал, что попытка пообщаться с ними будет тщетной. Стоя рядом с чемоданчиком, Магапиус наблюдал, и на него наваливалось уныние. Когда все ящики перенесли в кузов, он шагнул вперед и спросил:
– Пекин?
Рабочие уставились на него так, будто он появился ниоткуда.
– Я бегаю, – сказал он, демонстрируя широкий шаг. – Пекин.
Один рабочий осклабился и заверещал, затем все они осклабились и заверещали. Багаж Магапиуса затолкали в глубь кузова. Магапиус собрался было ползти за чемоданом, но рабочие рассудили иначе. Они усадили Магапиуса в кабину к водителю. В кузове поехали сами.
В комплексе, где жили китайцы, Ян скатился с койки, просеменил на цыпочках мимо похрапывающего соседа и закрыл окно. Яна разбудил не сквозняк. Ян не спал.
Он посмотрел вниз, на улицу, растянувшуюся в потемках под окном общаги. Старт на площади Тяньаньмэнь в десяти километрах по правую руку, разворот – в двадцати по левую. О финише Ян не думал, только о контрольном времени. Нельзя отставать от Чжоа, который уже бегал 20 километров и в контрольное время укладывался; потом надо что есть сил бежать к отметке в 35 километров, даже если после нее рухнешь через десять шагов. Тогда, если захочется, можно будет подняться и дойти до площади пешком, отстав от десятки победителей на несколько часов. Если к тому времени миллион зрителей разойдется по домам – тем лучше.
.
27 сентября 1981 года. Площадь Тяньаньмэнь, Пекин, Китай. Начало марафона запланировано на 11.05.
едет впереди бегунов по краю дороги, сигналит и фактически наезжает на зрительские массы. Американский писака трусит к своему наблюдательному пункту и раскладывает стул. Вот и они, лидирует кореец. На площади наконец воспаряет воздушный шар.
Позади прочих марафонцев – гуща китайских бегунов. В самом хвосте – юноша Ян. Писака показывает кривой мизинец – напоминает про общую косточку счастья. Ян салютует в ответ.
К следующему повороту Ян пробивается в гущу гущи, а хвост достается крошке Блину, взъерошенному как никогда, в майке Пекинского универа, с перевернутым номером.
– Сколько еще осталось? – пыхтит Блин.
– Всего двадцать четыре мили, – отвечают спереди.
Двадцать километров точнехонько на запад по улице Фусин к бамбуковому помосту, возведенному в Гучэне, и двадцать километров обратно, потом снова круг по площади к финишу. Маршрут ведет мимо множества достопримечательностей: Запретный город, Военный музей Китайской Народной Революции, Народный крематорий со зловещим плюмажем желтого дыма… и миллионы, миллионы людей. Это главнейшая достопримечательность – мириады лиц, и каждое лицо сигналит по-особому, как магнитофонная лента воспроизводящей головке, и сигналы эти слагаются в песню, и лица сливаются в одно. В каждом марафонце навеки запечатлится единый волнующийся черноглазый образ: Лицо Китая. Никто больше такой достопримечательности не увидит.
Это лицо опадает, когда фургон с громкоговорителем сообщает китайцам, что их чемпиона и фаворита Сюй Ляна среди бегущих нет. После вечера в Великом зале чемпион захворал и выбыл из состязания. Неучастие Сюя жутко огорчило китайских бегунов и привело к жуткой перемене в Чжоа, друге Яна. Чжоа был лучшим марафонцем Китая после Сюя. Теперь, когда фаворит пал, Чжоа должен подхватить упавшее знамя. Ян заметил, что навалившаяся на друга ответственность вредит сосредоточенности и, как следствие, его движениям. Ян видит, что друг слишком сильно мотает головой; это на Чжоа не похоже. И еще руки раскачиваются из стороны в сторону. Нерационально, как нерационально.
Когда бегущие скрываются из виду, толпам остается глазеть лишь на журналистов – и наоборот. Как те ни улещивали Мудэ, следовать за бегунами им не разрешили. Американцам сообщили, что для наблюдения за марафоном им вполне хватит телевизора в поставленном на стоянку автобусе для прессы – равно как прочим иностранным журналистам.
В автобусе яблоку негде упасть. Американский редактор остается спорить; фотограф сваливает в кошмарном приступе обиды на весь мир. Писака мечется по площади, таскает за собой стул – ищет вдохновение. Находит скопление китайцев, глядящих в картонную коробку на складном столике. Внутри коробки – цветной телик с прыгучим изображением передовых бегунов. Писака раскладывает стул и присоединяется к скоплению. Красавица со вчерашнего банкета делит стул с писакой и переводит телекомментатора. Писака достает из сумки термос с джином и тоником и наполняет чашку. Так-то лучше! Вдохновение еще может найтись.