А вода все льет и льет с неба… Когда Ной сказал мне, что скоро с неба будет лить какой-то «дождь», я ему не то чтобы совсем не поверила, но просто пропустила мимо ушей. А вот теперь вода льется тесными струями, как всегда проливалась накопившаяся вода на листьях, если, проходя по саду, вдруг неосторожно задеть дерево плечом. Причем этот самый «дождь» льется по всему берегу, по всему свету, льется даже на воду моря… И похоже, что никого это не пугает, кроме меня.
Страшно мне почему-то, даже очень страшно, если по совести… Хотя надо бы радоваться, ведь сегодня тот самый пресловутый «день Потопа» — а потопа-то и нет! Завтра, завтра все разъяснится, и жизнь снова войдет в нормальную колею. Может быть, завтра и «дождь» кончится, и отворятся двери Ковчега, и все животные разбегутся по своим убежищам, а я спущусь на берег к Симке, упру руки в боки и спрошу: «Ну, что ты теперь скажешь, братец Сим?»
А Ною я, ничего не скажу, потому что мне и сейчас уже очень жаль старика…
Но это завтра. А сейчас надо взять себя в руки и идти наверх, в ресторан. Там сегодня не протолкнуться. Людей дождь совершенно не пугает, они воспринимают его, как новое оригинальное развлечение. Нефилимы через рефаимов так всем и объяснили: ничего сверхъестественного, обычное явление природы, только пока еще мало изученное.
Все, хватить ныть, работать надо! Потом допишу…
* * *
Все понимали уже, что вот-вот вода поднимется еще немного, и Ковчег тронется с отмели и поплывет. Но все еще на что-то надеялись, и поэтому на нижнем этаже, у дверей Ковчега даже ночью горела лампа и рядом с ней сидел кто-нибудь из семьи.
А днем все то и дело спускались вниз, будто бы проверить, как спят животные, на самом же деле — прислушиваясь: не постучит ли кто в двери Ковчега?
И вот наступил последний день, а за ним и последний вечер. Ковчег уже заметно подрагивал и покачивался под ударами волн. Уже открылись подземные источники вод и в море закручивались буруны, а вода прибывала прямо на глазах, и вросший в тяжелый песок Ковчег понемногу готовился сняться с отмели.
— Уже пора задраивать двери, иначе через порог может набраться вода, — сказал Ной.
Иафет сидел возле клетки со спящими львами на чурбаке, опустив голову на руки. Молчал как всегда.
Хам рыдал, прислонившись к стене. Женщины плакали, хотя ни сил, ни слез у них, казалось бы, уже не осталось.
— Господи, если уж суждено Дине погибнуть, сделай так, чтобы смерть ее была быстрой и легкой! — тихо, так что слышала только Лия, молился стоявший рядом с нею Сим.
— Все, дорогие мои, пора! — громко сказал Ной. — Паклю и смолу приготовили?
— Да, все готово, — сдавленным голосом сказал Сим.
Иафет еще раз проверил все засовы, взял длинный жгут пакли, обмакнул его в смолу, приставил к боковой дверной щели над петлями и стал ловко и умело заталкивать паклю ножом.
И тут в дверь раздался чей-то робкий и быстрый стук. Иафет замер, не веря своим ушам.
— Отче! Там кто-то стучится! — закричал Иафет и отодвинул подальше от двери ведерко со смолой.
Лица у всех просветлели, глаза засияли надеждой.
— Это Дина, это наверняка наша Диночка! — воскликнула Ноэма, сжимая руки под подбородком.
Сим бросился к двери и приоткрыл ее на шири ну в локоть.
На самом краю сходней перед дверью стоял на задних лапах совершенно мокрый дрожащий заяц. Передние его лапы беспомощно свисали перед грудью, с них капала вода, окрашенная кровью. Уши он опустил вниз и умоляюще глядел на всех большими косыми глазами.
— Ну, входи же скорей, милый! — сказала Ноэма и сняла с плеч покрывало, готовясь обсушить беднягу. — Ну-ну, не дрожи так! Ты ведь успел, теперь тебе уже нечего бояться, малыш…
— Интересно, и куда мы потом будем девать лишних зайцев? — растроганно проворчал Ной, утирая глаза.
Иафет подошел к дверям Ковчега, снова затворил их и заложил засов.
* * *
«Ковчег» сиял. В ресторане бесновалась музыка, а клиенты выскочили из-под навеса и неистово дергались под проливным дождем: это было так непривычно, так весело — танцевать под льющимися с неба струями холодной воды! Женщины визжали, мужчины громко и бесстрашно хохотали — они чувствовали себя крутыми храбрецами.
Дина, в вечернем платье и нарядном плаще поверх него, с одной длинной черной перчаткой на правой руке, тоже вышла из ресторана, подошла к самому краю крыши, облокотилась на тонкую железную ограду и глядела вниз, на берег. Любопытно, а что сейчас творится там у них? Но Ковчег стоял недвижный, темный и молчаливый. Если в нем и горел свет, так ведь единственное окно его выходило в сторону моря!
Потом Дина увидела полоску света внизу, в том месте, где были сходни и двери над ними. Полоска мелькнула на миг и исчезла, но в ее свете Дина успела заметить, как дрогнул массивный темный борт Ковчега и сходни тяжело упали в воду.
А еще Дина заметила, что вокруг стало светлее. Подняв голову, она увидела, что темная, почти черная сейчас водяная небесная твердь местами рвется и расползается темными клочьями, а между ними появляются провалы в темно-синее глубокое пространство, и в нем, в глубине, появляются далекие-далекие огни. Множество огоньков, крупных как жуки-светлячки и совсем мелких, будто крупинки жемчужной пыли. А в самом большом разрыве между черных клочьев тверди сиял огромный белый диск. «Неужели это те самые Луна и Звезды, о которых говорил Сим?» — восхищенно подумала Динка. И это была ее последняя спокойная мысль, потому что в ту же секунду за ее спиной погас свет и перила под ее рукой тряхнуло. Темное теперь здание «Ковчега» пошатнулось вместе со скалой и стало рушиться вниз… Последнее, что она еще успела увидеть в лунном свете, была высокая длинная волна с пенистым гребнем, обрушившаяся на берег. Отступая, она подхватила Ковчег, развернула его светящимся квадратом окна к берегу и понесла в открытое море.
— Плывите! — успела прошептать Дина, теряя сознание и одновременно падая вниз через ограду. Еще какое-то мгновение ее закрытые глаза видели сияющий квадратик окна, потом и он померк. Музыка еще продолжала грохотать за спиной, но для нее все уже было кончено.
Конец и Богу слава!
АНТИЧНОЕ СЧАСТЬЕ. Послесловие
Красивее всех — античные статуи. Люди, послужившие им прототипом, красивы невероятно. Окружность бицепса равна окружности голени, на животе и бедрах — ни капли жира. Носы прямые, подбородки волевые, губы чувственные. Они грациозны, как уснувшие львы: кажется, крикни над ухом, и они, очнувшись, медленно начнут двигаться. Я бы хотел быть похожим на античную статую или ее прототип. Вместо этого подхожу к зеркалу в ванной и понимаю, что мы с античными статуями — разных полей ягоды. Оно бы и ладно, но телевизор соблазняет. Все время показывает рекламу различных поясов, кремов, таблеток и тренажеров, купив которые, будешь иметь шанс обрести фигуру Лаокоона, что, грациозно изогнувшись, сопротивляется огромному змею. Делаю вывод: не я один хочу быть похожим на античную статую. Таких чудаков, как я, много.
Античные боги наги. Голы, то есть. Голы, как их прототипы, и в этой наготе прекрасны. Было бы грехом одевать такие тела в пиджаки или кальсоны. Невольно подумаешь, что жизнь в наших северных широтах — благословение. А ну как пришлось бы жить в теплых краях, да плюс — до Рождества Христова? Кальсоны с начесом и твидовый пиджак были бы сущим спасением от позора на всеобщем празднике телесного великолепия. Но наш народ неугомонен. Он разлюбил панталоны и пуловеры. Он хочет обнажаться. Даром, что живот висит, целлюлит очевиден и объем бицепса равен объему запястья. Все равно мы все чаще купаемся совсем нагишом и на специальных пляжах, и на любых других. Надеюсь потому, что в детстве нам привили любовь к античному искусству, потому, что Дискобол и Копьеносец властно зовут к подражанию.
Но голое тело с рельефной фигурой — это еще не все. Стоять, как статуя, бездвижно под ощупывающими взглядами и вспышками фотокамер представляется не счастьем, а наказанием. Хочется, что бы голое тело любило и было любимо. И даже это не все. Любило и было любимо без всяких угрызений совести! Вот! Кажется, мы достали рыбку из глубокой воды, то есть выразили одну из главных мыслей общественного бессознательного. Быть красивым и молодым, а лучше — неотразимо красивым и вечно молодым, и нырять в соленых волнах любви с проворностью дельфина — вот оно, счастье!
Представим, что мы этого достигли. Шиш нам, конечно, но все же представим. Тогда нужно будет как-то обезопасить свои античные наслаждения, чей главный враг — болезни и смерть со своими спутниками, страданием и безобразием. Нужно не просто быть красивым. Нужно быть красивым долго. Я не говорю «вечно», потому что никто из желающих быть красивыми не знает такого слова. Для них «долго» и значит «вечно». Долго (то есть вечно) купающийся в любви и восторженных взглядах красавец (красавица) — это общественный идеал для очень многих граждан и гражданок. Смерть, конечно, существует и для них, но «она так далеко, что думать о ней не стоит. Давайте наслаждаться жизнью». Гораздо страшней болезни. Болезни — это «фи», «бр-р-р», «кака» и так далее. Не прекращая жизнь, болезни прекращают удовольствия, а это едва ли не хуже.