Всё это в прошлом. Сейчас же — темнота, и страх, и мрак. И любливая люблядь, с которой надо кончать, но нет ни сил, ни мужества, ни воли.
В безысходности он смотрел на свои работы. И неожиданно для себя стал мысленно (а потом и вслух) просить у них помощи:
«Спасите!.. Помогите!.. Верните её!..»
Другой защиты и надежды ждать в этом холодном мире было неоткуда. И нет поводыря, даже слепца, чтобы уцепиться за него и ползти дальше. А как было бы хорошо, если бы открылась вдруг дверь и вошел кто-нибудь сильный, всевластный, и сказал бы:
«Ну, чего тебе надо? Говори, всё исполню!»
Да, он бы тут же подчинился ему, и пошел бы за ним, если бы видел свет. Это же так правильно — идти за тем, кто ведет!
«Я не могу без неё! Без неё нет жизни! Помогите!» — молил он до тех пор, пока одна из досок не сорвалась с гвоздей и не грохнулась об пол.
Тогда он в испуге съежился и затих, свернувшись, как зародыш.
Напиток грел все сильнее. Жар растекался по телу. И привиделся опять Варази, который всегда очень разъярялся, когда его спрашивали, почему он так мало работает в последнее время.
Авто вскакивал на жилистые ноги и вопил, слепо поводя руками:
«Писать?.. Бороться с Богом?.. Я еще не сошел с ума!.. Что я могу дать людям такого, чего Бог не дает?.. У Него и лазури в избытке! И охра есть! И кадмия достаточно!.. А вы, великие мазилы!.. — подступался он к углу комнаты, где его ждала обычная компания. — Да кто вы все такие?.. С Богом тягаться вздумали?.. Посмотрите на себя — пьяницы, убийцы, игроки, наркоманы, психи и маньяки, с кем вам спорить — с Богом?.. Не только уши вам отрезать, а головы поотрывать не помешает! Вот ты, Гойя, открыл людям наши сны — зачем?.. Предатель, иуда!.. — Пиналась бутылка. — Ты, Босх, водился со всякой нечистью и исчез в огне! — Бился стакан.
— Ты, столетний Тициан, научил нас обходиться без кистей, писать пальцами — вот краски, вот рука, вот холст! Но если в магазине нет красок, то чем прикажешь писать, уважаемый Тициан?.. Своим дерьмом?.. В моче разводить, а хером царапать, потому что кистей в продаже тоже давно нет?.. А?.. — саркастически повернув ухо к углу комнаты, хитро вопрошал Авто. — Не завезли большевики краски. Нету. Не нужны пролетариату краски. Вначале сталь, чугун, пшеница, а потом уже краски и кисти. Как без красок рисовать, дорогой учитель?..»
Не получая ответа, Авто кидался на мнимого Тициана. На шум приходил сосед, толстый добрый Абессалом, говорил:
«Хватит, Авто! Мой хороший, мой золотой, не гневи Бога! Вот жена хачапури испекла, поешь, не нервничай!»
И Авто сникал, утихал, вползал на лежбище и просил пойти за вином, которое единственно примиряло его с несносной жизнью, из которой постепенно исчезли краски, кисти, деньги, здоровье и здравый смысл. Кто-то бежал в магазин, где продавец Гивия кивал головой:
«Слышу, слышу. Авто сердится. Святой человек! — Из отсека холодильника-морга выставлялось вино, сгущенка, сыр или «сайра»: — Вы его покормите, а то он всё время пьет и не закусывает! Святой человек!»
«Всё любить, что пишешь, говорил Варази. Значит, если я Страшный суд захочу рисовать — я чертей и ведьм полюбить должен?.. И разве нельзя писать то, что ненавидишь?.. Или ревнуешь?.. Как у Гойи или Босха. Надо написать её портрет и сжечь…» — опять начало мутиться в голове.
Вряд ли есть аргументы против измены. И невозможно внушить, что ты — самый лучший и другого не надо, если она этого не чувствует. Женщины независимы, как кошки, ходящие по острию своих вавилонских инстинктов, а мужчины внушаемы, как собаки… Да разве это ее вина, что она оборачивается по сторонам, ищет кого-то?.. Можно ли птице запретить петь или рыси охотиться?..
«Ты ее больше не любишь, раз можешь так рассуждать! — сказало что-то в нем. И добавило, ее голосом: «Финита, точка, конец!»
«Неужели?.. — как рыба в садке, затрепыхался ужас. — Уже все, конец?..»
А что-то другое отвечало:
«Почему? Зачем? Как?»
«Конец, ты этого просто не понимаешь, не хочешь понять!» — говорила логика жизни.
«Нет, это только начало!..» — упрямо твердила несчастная любовь.
9
Устав от суеты, гостей, разговоров, чаепитий, в плохом настроении я лежала на диване в своей комнате на втором этаже. Рождество завтра, а совсем не весело. Снизу слышна вялая перебранка родителей. Да и о чем им говорить?.. Им уже давно не о чем говорить. И так все сказано и переговорено.
Мать становится все капризнее и грубее, без конца пьет кофе и вино, а отец
— все покорнее и тише, с пивом встает и ложится, потолстел, отяжелел. Спят они тоже порознь: мать — одна на двуспальной в спальне, а он, бедный, на диване у себя в закутке. У матери есть любовник, а отцу его пассия дала отставку (это рассказала Доротея — в маленьком городишке всё всем известно).
Я люблю папу, мне жаль его. А мать раздражает и злит. Сейчас меня уже не проведешь, я сама опытная. Сейчас я ее насквозь вижу. Женщина, баба, самка. Во всем. Вот так, мама. Раньше я была девочкой, а теперь, как и ты, женщина.
Недавно
Ну, пусть так. Пусть мы, немцы, извращенцы. Но, может быть, в этом «das Mädel» заложено, как раз наоборот, большое уважение к девочке, её почитание: мол, такая маленькая, что даже как на женщину еще нельзя смотреть — ребенок, дитё, поэтому и средний род?.. Страх за детей?.. Да, но почему тогда баба, «das Weib», среднего?.. Может быть, потому, что на бабу уже нельзя смотреть как на женщину, на даму?.. Нет, тут что-то другое… Во всяком случае, нечего над русскими смеяться
— своих глупостей хватает.
Вот бабушка недовольна, говорит, что пора закрыть границы: все долги отданы, дайте нам спокойно жить в своей стране. Уже всюду чужая речь — в автобусах, в магазинах, на улицах, в кафе.
С другой стороны — с нашими умрешь от тоски. Не было б мачо — что бы я последние несколько лет делала?.. С ним всегда было так интересно!.. Глупая ослиха!.. Может, он великий художник, а ты его мучаешь!.. Хотя, говорят, чем больше их мучить — тем лучше они творят. Вот русских мучили всегда, зато какое искусство у них появилось: Толстой-Достоевский, Чехов-Пушкин, Стравинский-Кандинский, Малевич-Растропович, Барышников-Калашников… Я много чего знаю, я совсем не толстая глупышка и злобная кубышка, как дразнит меня мачо!.. Впрочем, он над всеми издевается, не только надо мной!.. Пристал недавно:
«Почему нет ни одной достойной великой женщины в науке и искусстве, а великими называют только самых великих блудил?.. Сапфо, царица Савская, Клеопатра, Екатерина, Медичи, Борджиа?.. Пусти женщину во власть — она тут же и покажет себя… Сразу всю страну в лосины оденет!»
«Лосины» — это я знаю: это Катарина фон Анхальт-Цербст русских в такие трико одела, чтобы пенисы видеть… Очень даже неглупо… Конечно, бабушка права, что мужчины куда счастливее нас, потому что они сразу видят нас, женщин — и лицо, и фигуру, ноги, грудь, — а что мы о них можем знать, пока досконально не попробуем?.. Пока в штаны к нему не залезешь — неизвестно, стоит ли начинать. Но этого мало — его еще надо в постели проверить: а вдруг он гомик, слабак или садо-мазо-кролик какой-нибудь?.. Что же это значит: с каждым в постель ложиться на проверку?.. Нас проверять нечего. Сколько у мужчины сил — столько и у женщин найдется. От них все зависит. И все они разные, как это варвар не понимает!..
Нет, они доминанты, всегда думают, что умней. На самом деле я не меньше училась, не меньше знаю. И прилежней многих была!.. И языками владею, и книги читала!.. Бабушка заставляла, по театрам водила, на музыку гоняла и английский заставляла учить, хоть и ворчала, что проклятые англичане много хуже русских: всю Германию разбомбили, когда уже война была окончена и один беззащитный народ остался на дорогах. Люди-то при чем?.. Они сами от Гитлера больше всех страдали. Кому понравится, когда по воскресеньям партийный патруль по домам ходил и куски мяса в супе считал, чтоб никто лишнего не ел, а излишки в партийную кассу отдавал?.. Было и такое.
Мысли опять начали сползать в скользкое неуловимое сегодня, и что-то надо было решать. А что — неизвестно. «Неужели ты не можешь понять, с кем ты хочешь быть, дура ты, дура?..» — ругала я себя, удивляясь своей черствости, но упорно и тупо думала только о том, что лучше всего было бы сохранить их обоих. «Зачем издеваться над сумасшедшим старичком и рассказывать обо всех этих мужчинах-одноночках?.. Зачем?.. Чтобы сделать ему больно?.. Показать, что и я способна на многое?.. Показать свободу?..»