— Не ругай их. Бар приносит немалую выручку.
— Понимаю, но, чтобы расширить круг респондентов, нам придется расширить и список стимулов. Не спрашивай о подробностях. Они зависят частично от того, что вы можете предложить — всякие бесплатные услуги в том числе, — а частично от того, что придет мне в голову, когда я увижу сами отели.
— А клиенты кондоминиумов?
— Им можно предлагать анкеты при регистрации, а забирать заполненные листки при выезде. Здесь тоже стоит придумать какую-то компенсацию за заполнение опросников.
— Так, неплохо.
— Есть еще и третий вариант, — продолжала она, воодушевленная похвалой — а это была пусть сдержанная, но похвала. — Личные интервью. Вот где достигается настоящая глубина исследования.
— То есть нечто большее, чем «да» и «нет»?
— Угу. Вообще-то, и в опросниках можно зайти чуть дальше «да» и «нет», но лишь до определенной степени.
— Пока у респондентов пальцы не сведет судорогой, — протянул он таким тоном, что она едва удержалась от улыбки.
— Не совсем то, что я имела в виду, но близко. В опросных листах встречается два вида вопросов. Закрытые — в ответ на которые респондент лишь обводит кружком цифру, соответствующую его полу, семейному положению, количеству детей, годовому доходу. И открытые, где он — или она — может кратко описать, что больше всего понравилось во время отдыха и ради чего, скажем, стоит вернуться. Конечно, люди не очень-то будут расписываться. Продолжив исследование личными интервью, мы получим более точные сведения.
Коррей от души наслаждался, вслушиваясь в ее речь. Привлекали не только ее уверенность и компетентность, но и то, как мягко лился голос. Интересно, подумал он, догадывается ли она об этом? По всей вероятности — нет. Она была слишком захвачена рассказом, и именно поэтому, видимо, из ее тона исчезли напряженные нотки, проскальзывавшие порой раньше.
— И каким образом устраиваются подобные интервью?
— Этот вопрос мы включим в анкету.
— Думаешь встречаться прямо в гостинице?
— Вполне возможно, но мне больше по душе связаться с респондентами попозже. Достаточно нашей просьбы заполнить опросник, и не стоит отнимать у людей драгоценное время отпуска. Кроме того, вернувшись домой, клиенты смогут точнее определить свое мнение. На этой стадии исследования можно воспользоваться телефоном. Излишне упоминать, что эта группа респондентов будет значительно меньше первой, но отклики могут многое прояснить.
— Неплохо, — повторил Коррей, на этот раз с заметным подъемом. — Ты действительно все обдумала!
— Это моя работа.
— А твоя работа позволит тебе слегка расслабиться, пока ты здесь?
Вот оно, начинается!
— Только вне работы, что означает — ночью, когда я останусь одна в своем номере.
— Таков закон Алана?
— Таков мой закон, — отозвалась она, глядя прямо перед собой.
— А как же я? Разве мои законы ничего не значат? В конце концов, я же босс.
Она ответила подчеркнутым кивком. Было бы неплохо узнать, что ее ждет.
— Ладно. Так каков же твой закон?
Он пожал плечами.
— Трехразовое питание плюс перерывы на кофе. Ну, может, поездка куда-нибудь вечерком, чтобы оглядеться. Собственно, это подходит под разряд работы.
— Вот как?
— Точно. Ты же должна увидеть собственными глазами, что наш остров может предложить отдыхающим, согласна?
— До определенных пределов. Без крайностей.
— Разве сходить на концерт или немножко потанцевать, или пройтись под луной по пляжу — это крайности?
Еще какие, подумала она. Нет, первый пункт достаточно невинен, но вот второй и третий… Опасно, Коринна. Это не в твоем стиле. Он непременно окажется превосходным танцором и будет прижимать тебя к себе, а это соблазнительно. А на пляже, под луной, он сбросит туфли, подвернет брюки, обнимет тебя за плечи и станет нашептывать на ухо всякие нежности. А ты — будет ли виноват океанский прибой или полночный ветерок, — ты, конечно же, застынешь. Вспомнишь годы одиночества, когда так скучала по родителям, а их рядом не было, потому что они мотались по миру, развлекались с вечно меняющимися партнерами, прожигали жизнь, ни о чем не свете не заботясь. Ты вспомнишь клятву, которую дала совсем еще девчонкой, когда нужно было заботиться о Роксанне и выполнять бесконечные требования придирчивой бабушки. Тогда ты хотела, чтобы это тяжкое бремя ответственности сняли с твоих плеч, и поклялась — никогда, никогда не повторить того, что совершили твои родители.
— Эй! — раздался тихий оклик. Теплая ладонь легонько потрепала ее колено. — Ты в порядке? Я не хотел тебя расстроить. Можешь поступать так, как захочешь. Все зависит только от тебя.
Взгляд Коринны метнулся к Коррею. «Все зависит только от тебя». В том-то вся и проблема. Впервые в жизни Коринне захотелось пройтись лунной ночью по пляжу с привлекательным мужчиной. Но всякий соблазн — это корень греха, разве не так?
— Кори?
— Все в порядке. — Она опустила голову и прокашлялась, сильно стиснув на коленях ладони. Потом медленно, осторожно подняла глаза к стеклу. — Все в порядке.
— Тогда не сделаешь ли мне одолжение? — Одной рукой он нежно раскрыл ее сжатые пальцы и тихонько погладил их.
— Что? — почти неслышно выдохнула она, чувствуя приближение чего-то многозначительного. Как же действовать, что отвечать?..
— Мои солнечные очки. Там, в бардачке. Не достанешь?
Коринна сглотнула. Очки.
— Ну конечно, — ответила она с поразительным хладнокровием. В мгновение ока достала очки и передала их ему.
— Спасибо. — Он водрузил их на нос и снова взялся за руль. — Гораздо лучше. Утром было хмуро, а сейчас солнце прямо слепит. У меня линзы, поэтому глаза реагируют на яркий свет.
— Линзы? В смысле — контактные?
— Трудно поверить, понимаю. Ты уж начинала думать, что я совершенен во всех отношениях, на самом деле я близорук. Я все испортил?
— А почему ты носишь линзы? — Она повернулась к нему лицом. — Тебе идут очки.
— Я тщеславен. Признаюсь. Кроме того, с линзами я лучше вижу, уж не говоря о том, что не приходится без конца шарить в поисках запропастившихся очков.
— Я бы никогда не догадалась, что у тебя линзы, — проговорила Коринна, все еще не в силах оправиться от удивления.
— Потому что я не щурюсь постоянно, не моргаю и не утираю слезы? — Он весело хмыкнул. — Поначалу так и было, и, должен признаться, это ужасно. В то время я только поступил в колледж и старался произвести впечатление на все и всех в округе. Я уж собирался от них отказаться и разгуливать подслеповатым, но тут как раз дело начало налаживаться. Чуть позже я перешел на мягкие линзы, и они оказались настоящим подарком.
— Так, значит, этот бесподобный зеленый цвет вовсе не твой. Какого цвета у тебя глаза? — «Бесподобный»… Что та несешь, Коринна?
— Зеленые.
— Нет, каков их настоящий цвет?
— Зеленый. Линзы бесцветные.
— Честно?
— Честно.
— Надеюсь, ты и волосы не красишь.
— Крашу волосы? Ты что, издеваешься? Эй, послушай, я, конечно, пользуюсь линзами, чтобы не показывать каждому, что близорук, но все остальное во мне настоящее. — Он ущипнул себя за шею, потом за руку, потом за ногу. — Давай, попробуй сама.
— Поверю на слово, — поспешно сдалась она.
— Правда, волосы сейчас поменяли цвет. Подростком я был ярко-рыжим. Отсюда и прозвище.
— Прозвище?
Одного брошенного на нее взгляда хватило, чтобы понять, что она в полном неведении.
— Ммм… неважно, — буркнул он себе под нос.
— Что за прозвище?
— А с чего ты вдруг так заинтересовалась?
— Ты меня заинтриговал. Как тебя называли?
Он поерзал на сиденье и промямлил:
— Я думал, что Алан об этом сообщил. Он постоянно припоминает мне это прозвище.
— Коррей!
— Кардинал, — вздохнул он. — Это наследие моего прошлого. Пусть оно там и останется.
И тут произошло нечто такое, от чего неловкость Коррея усилилась десятикратно: Коринна рассмеялась. Это не было хохотом, скорее, смешком, но она все же рассмеялась, причем искренне.
— Кардинал? Какая прелесть! Религиозные убеждения, полагаю, тут ни при чем?
— Видимо, — коротко бросил он, стрельнув в ее сторону взглядом. — А ты знаешь, что со времени нашего знакомства я впервые вижу, как ты улыбаешься, уж не говоря о смехе?
Со смехом были связаны неприятные воспоминания, и улыбка Кори растаяла.
— Время от времени я это делаю. — Она не знала наверняка, почему, собственно, рассмеялась сейчас, скорее всего, ее смех имел отношение к несовершенству Коррея. Не стопроцентное зрение, ярко-рыжие волосы в детстве, которым он обязан прозвищем Кардинал… Разумеется, ни в близорукости, ни в рыжем цвете волос, ни в прозвище ничего такого уж безумно забавного нет, но он так сконфузился при упоминании о «Кардинале»… и от этого в нем появилось что-то мальчишеское… Вот это ее и рассмешило.