— Танька! — вдруг пронзительно крикнула Лара. — А что мне-то делать, а, Танька?!
— Не знаю… — Я отвернулась от нее и, не прощаясь, пошла в прихожую. Это было жестоко, но сейчас я не могла думать ни о чем, кроме того, чтобы выйти из этого дома, который меня душил. Я шла и задыхалась. Пот лился по спине градом. Стены, пол, потолок — все качалось и вызывало страшную тошноту. Ноги подкашивались. Было невыносимо плохо.
Я успела рвануть на себя какую-то дверь и склониться над треснутым, в ржавых пятнах унитазом — меня выворачивало наизнанку. Казалось, чья-то мерзкая холодная рука забралась в меня и шарит по моим внутренностям. Меня рвало и рвало, я поднималась, пила холодную воду из-под крана, и снова кидалась к унитазу. «Вот сейчас и умереть», — взмолилась я. Но я не умирала. Мне было плохо, очень плохо, но я жила.
Зачем? Для кого? Кому было интересно, что я жила?
* * *
Следующие несколько дней я жила так, как будто пыталась проглотить невкусную еду, заталкивая ее в себя насильно. Встать, умыться, сварить кофе — все это стоило мне громадных усилий. Каждое утро приходилось в буквальном смысле слова стаскивать себя с дивана за шкирку — а все ради того, чтобы муж (бывший муж! бывший!) не видел меня в единственной позе, которую мне хотелось принять: свернувшейся калачиком на диване в гостиной, отвернувшись к стене и накрывшись пледом с головой.
— Почему ты не уходишь? — спросила я как-то утром.
Павел, который взял себе за правило ежедневно в двадцать ноль-ноль возвращаться в наш с ним дом (бывший наш! бывший!), чего не было уже несколько лет кряду, посмотрел на меня так, как смотрят на жалкого котенка с перебитой лапкой:
— Ты хочешь, чтобы я ушел? Я думал, что лучше будет, если сначала… ну, то есть… короче говоря, я решил не рубить с размаху, а приучать… прости, дурацкое слово! — в общем, что тебе будет легче, если мы постепенно…
— Понятно. Рубишь хвост собаке по частям, да?!
Это было сказано мной даже резче, чем я хотела. Но и слава богу: жалостливое выражение мгновенно слетело с мужниного лица. Оно опять стало непроницаемым. Павел пожал плечами:
— Если ты хочешь, я уйду. Это все — он повел головой, что должно было обозначать квартиру и обстановку, — это все твое, разумеется.
— «Это все» меня как раз волнует меньше всего! Господи, да я бы сама от тебя ушла, если бы было куда!
Он снова пожал плечами — как я ненавидела этот его жест! — и, глядя в сторону, поднес к губам чашку с кофе.
А потом ушел. Насовсем.
* * *
Ценность каждого человека очевидна и несомненна, но не каждый человек это про себя знает и умеет предъявить даже самому себе.
Кажется, пришло время этому учиться.
В глубине души ты понимаешь: это все — уходящее и приходящее, это все — надо просто ПЕРЕЖИТЬ. Вопрос в том, как это пережить быстрее.
«Постарайся отключиться. Воспринимай все так, словно это происходит не с тобой, а кем-то другим. Как будто смотришь неинтересное кино про свою жизнь. Вынуждай себя быть не человеком с чувствами и эмоциями, а машиной, которую запрограммировали на определенную последовательность действий: встала, пошла, сделала, пришла, позвонила и так далее. Не говорить себе: „Ах, опять надо сделать то-то и то-то“, а приказывать: „Встань, вымой за собой тарелку и вытри стол. Пойди и позвони детям, разговаривай с ними так, как будто ничего не случилось. Подойди и задерни шторы“.»
Это — гомеопатическое средство. Подобно тому, как отравление лечится малыми дозами яда, так и тоску надо лечить еще большей рутиной.
Не посещай места, где вы были с «ним» вдвоем. Не бери трубку, если звонит кто-то из общих друзей (бывших общих! бывших!) — из лучших побуждений они станут тебя утешать, и боль вернется, стократ усиленная чужим сочувствием… Открой альбом со своими, только своими, очень давними фотографиями. Посмотри — вот здесь ты счастливо улыбаешься и здесь. А с этой компанией ты провела не один веселый вечер. Кстати, скоро у кого-то из них день рождения, надо поздравить…
Какая старая карточка! Тебе здесь всего восемнадцать («той», другой, тоже всего восемнадцать, но не думать, не думать об этом!). Посмотри какая фигура. Разве она так уж сильно изменилась? Конечно, кожа, конечно, шея и грудь, — все немного увяло, потеряло упругость, утратило перламутровое свечение юности, но формы, формы-то остались почти такими же! А теперь посмотри на себя в зеркало, да-да, в то самое большое, в полный рост зеркало. Посмотри на свое лицо, на это «зеркало души». Всего пять месяцев, как ты живешь одна, а как ты постарела!
Займись собой. Непременно займись собой. Завтра. Нет, сегодня. Сейчас. Посмотри — вон газета, вынутая тобой из почтового ящика и, как всегда, брошенная в кресло. Разверни ее.
«Хотите быть красивыми? Будьте с нами!»
С шершавой страницы бесплатного еженедельника прямо на меня смотрела и улыбалась Юная, Стройная, Красивая и Желанная, Скалила жемчужные зубки, играла круглыми яблоками грудей, гордо выставляла вперед точеный подбородок.
Если бы я только была Такая! Если бы я могла ТАК измениться!
Я хочу! Я очень хочу изменить жизнь!
Боже мой, неужели, неужели для меня еще не все потеряно?!
«Если Вы хотите изменить себя не из прихоти, а это желание составляет часть Вашего существа — сделайте это при помощи ПЛАСТИЧЕСКОЙ ХИРУРГИИ!» — манила Дева с фотографии.
«Сделайте этот серьезный шаг, и для Вас жизнь засияет неизведанными прежде красками, а Ваш внутренний мир озарится светом гармонии и радости!»
Да, я хочу. Я хочу начать жить заново. Я хочу гармонии и радости. Я хочу снова быть желанной, наконец!
С силой проведя ладонями по лицу, как будто просыпаясь, я рывком поднялась с кресла, которое последние полгода было моим единственным пристанищем — единственное пристанище одинокой, брошенной женщины сорока трех лет.
Принесла из коридора сумку, вытряхнула на журнальный столик все содержимое. Подхватила ручку, оторвала длинную полоску газетного поля, лихорадочно переписала название клиники — «Царевна Лебедь» — адрес, часы работы. Часы работы — ежедневно до семи вечера. Бросила взгляд на часы — половина шестого! Успею? Нет?
Успею!
Впервые почувствовав, что начинаю интересоваться окружающим, а прежде всего — самой собой, впервые за много-много световых лет ощутив какой-то интерес, впервые за всю жизнь не почувствовав врожденного страха перед врачами, а особенно хирургами, я лихорадочно одевалась, металась по комнате, что-то роняя, что-то отбрасывая, я торопилась так, как будто от этого зависела моя жизнь — а особенно от того, успею ли я, должна обязательно успеть в эту клинику сегодня!
Изменить себя! Изменить жизнь!
Все, все, все, все, все, все, все, все, се, все, все, все, все, все — ВСЕ!!!!
ВСЕ начать заново!
* * *
Клиника была прекрасная: белая, чистая, со сверкающими полами и профессиональной улыбкой на лице администраторши. Девушка-администратор была тоже чистая, белая и прекрасная, и по коридору она шла походкой фотомодели, и волосы струились у нее по плечам золотым ручьем, и глаза блестели неземным светом звезд далеких галактик.
Конечно, нельзя было не понимать, что «Лицо фирмы» в данном случае подбирается исключительно по внешним данным. Но все равно это успокаивало. Может быть, эта красавица — дело рук здешних хирургов-портных? И я, я тоже стану такой?!
— Слушаю вас. — Заряд обаяния, который исходил от нее, мог сбить с ног кого угодно.
— Я хочу сделать пластическую операцию, — бухнула я с разбегу и безо всяких предисловий.
— Пластику груди? Ринопластику? Липосакцию? Лифтинг? Коррекцию носа? — спокойно спросила она. Половина этих слов мне не говорила ровным счетом ничего.
— Я не знаю, что мне нужно сделать в первую очередь, — твердо сказала я, постаравшись не заметить, как чуть заметно шевельнула она бровью от удивления. — Я хочу совсем, полностью измениться. Навсегда.
— Хм… Но в таком случае… Вы позволите мне вам советовать?
Я кивнула.
— В таком случае вам необходимо сначала проконсультироваться у нашего хирурга. Поверьте, Игорь Наумович Шацкий — настоящий скульптор, при желании он может сделать из вас Софи Лорен, и, если вы сами не можете сформулировать то, что хотите, — никто не поможет вам сделать это лучше, чем специалист.