И по-прежнему все та же проблема стоит передо мной. Что же делать дальше? Снова укрыться в комнате и притвориться больной? Но я же не могу прятаться до бесконечности. Когда-нибудь мне придется выйти хотя бы для того, чтобы уехать из Питхарли. К тому же я больше не могу выносить неизвестность. Любые насмешки посторонних людей лучше самоистязания. Значит, мне пора взять себя в руки и пойти куда-нибудь, где есть возможность встретить других — в холл, курительную комнату, библиотеку…
Но нет, только не туда. В библиотеку Питхарли я не войду ни за какие сокровища мира. Слишком много воспоминаний, постыдных и сладких, связано с этим помещением. Лучше посидеть и подумать, не найдется ли более разумного выхода…
И вот самое страшное уже позади — я только что вернулась из очередной вылазки. Надо сразу сказать, что мое любопытство и осторожность были по заслугам вознаграждены. Я узнала очень много нового и полезного, но сколько боли мне принесло мое открытие…
Но все по порядку. Поразмыслив, я поняла, что самым логичным было бы побеседовать с леди Джулией. По ее поведению я сразу пойму, как обстоят дела. Удивляясь про себя, почему эта мысль сразу не пришла мне в голову, я быстро пошла по лестнице на третий этаж, где располагались покои леди Джулии. Я знала, что в это время она обычно бывает у себя — занимается необходимыми счетами и письмами.
Я оказалась права — леди Джулия была у себя. Дверь, ведущая в ее главную комнату, была чуть приоткрыта, и я явственно слышала ее голос. То, что она с кем-то беседует, несколько обескуражило меня. Я решила просто подождать снаружи, когда она освободится.
Все это я говорю лишь для того, чтобы потомки МакНорманов, которые будут впоследствии читать мой дневник, не заподозрили меня в том, что я бесстыдно решила подслушать разговор Джулии и ее пока неведомого мне собеседника.
Впрочем, как только я услышала голос человека, находящегося в комнате Джулии, я сразу позабыла обо всех благих намерениях. Вместо того чтобы отойти подальше и присесть на маленький диванчик в углу, как я планировала, я прильнула к стене и стала самым позорным образом слушать разговор, совершенно не предназначенный для моих ушей. Все мысли о воспитании и приличиях были благополучно отброшены в сторону.
Искушение было слишком велико — собеседником Джулии был никто иной, как Уолтер.
Поначалу сердце мое колотилось так сильно, что я не могла разобрать ни слова, хотя и Уолтер, и его мать говорили достаточно громко. Усилием воли я заставила себя успокоиться.
Я просто обязана была это сделать, потому что эти двое наверняка говорили обо мне и обсуждали эпизод в библиотеке. Иначе Уолтера просто бы не было в комнате матери. Они никогда не беседовали по утрам, когда леди Джулия занималась своими делами.
Наивная самонадеянность! Первые же слова, которые я расслышала, убедили меня в том, что речь идет отнюдь не о бедняжке Гвендолин.
— Я отказываюсь тебя понимать, Уолтер, — сухо проговорила леди Джулия.
Я никогда не слышала, чтобы она использовала такой повелительный тон с обожаемым сыном.
— Мне жаль, мама, что ты воспринимаешь это именно так, — сухо ответил Уолтер. Его интонации тоже явились для меня сюрпризом. — Я думал, что ты поддержишь меня…
— Поддержу тебя, когда ты ведешь себя как несовершеннолетний мальчишка? — фыркнула леди Джулия. — Ты меня удивляешь.
Я так и представляла себе презрительное выражение ее лица. Хотя Джулия была очень мила со мной, я не забыла ее первоначальной холодности.
— Мне тридцать пять лет, мама. И я, кажется, уже имею право принимать решения.
Было очевидно, что только сыновняя почтительность удерживает Уолтера от резких слов. Что же произошло между ними? Я даже стала жалеть о том, что слишком много времени потратила на булочки и кофе и не поднялась сюда раньше, чтобы присутствовать при самом начале разговора.
Хотя, конечно, подслушивать нехорошо.
— Разве я когда-нибудь сопротивлялась твоим решениям? — осведомилась леди Джулия.
Так как ответа не последовало, я заключила, что Уолтер мимически выразил несогласие с матерью, потому что позднее она обиженно протянула:
— По-моему, мать имеет право советовать сыну, как ему лучше поступить в том или ином случае. Я старше и опытнее тебя…
Уолтер рассмеялся.
— Тебе нет равных, мама. Значит, теперь ты называешь советом то, что ты фактически вынудила меня жениться на Констанции и тем самым испортила мне жизнь? Это ты называешь положительным влиянием мудрой матери?
Леди Джулия всхлипнула. Я невольно пожалела ее, но в то же время я не могла сомневаться в правдивости слов Уолтера. Если вспомнить настойчивость, с которой леди Джулия сватала меня и Николаса, то легко представить себе, что она творила, когда дело коснулось ее собственного сына.
— Ты не должен так говорить со мной, я хотела, чтобы ты был счастлив. Все было хорошо, и не я виновата в том, что сейчас ваши отношения испортились, — плаксиво произнесла леди Джулия, прибегнув к извечному женскому оружию — слезам.
— Ах, мама, не надо разыгрывать комедию, — резко сказал Уолтер. — Ты прекрасно знаешь, что наш брак с Констанцией был с самого начала обречен на провал и будет только лучше, если мы наконец разведемся. Давно пора исправлять ошибку, совершенную много лет назад.
Не успело мое сердце забиться в радостном предчувствии после упоминания о разводе, как леди Джулия разрушила все мои сокровенные надежды.
— Ты совершишь очередную ошибку, если женишься на ней, — заявила она.
Кто имелся в виду? На одну секунду мне показалось, что разговор идет обо мне. Почему? Тяжело сказать, но дурацкое сердце замерло в сладком предвкушении, не слушая доводов разума. Однако потом здравый смысл возобладал над фантазиями. Они же говорят об ошибке, совершенной шесть лет назад. Когда Уолтер, влюбленный в одну сестру, женился на другой. Теперь пришла пора исправить роковую оплошность. Не зря Марион Гастингс вздумала приехать в Питхарли в такой мрачный месяц, как ноябрь…
— И потом, Уолтер, развод будет позором для нашей семьи, — продолжала леди Джулия, ободренная молчанием сына. — Подумай о том, что скажут другие.
— Моя женитьба на Конни Гастингс была позором, — мрачно заметил он. — К тому же мы, к счастью, не венчались в церкви, так что развод будет пустой формальностью. На общественное мнение можно не обращать внимания. Разводы в наше время не такая уж редкость, мама.
— Ты сошел с ума, — обреченно произнесла леди Джулия. Видимо, она стала понимать, что убедить сына в этот раз невозможно. — Подумай хотя бы об имуществе! Сколько средств Констанция вложила в твои заводы!
— Она сможет остаться акционером, если пожелает, — хладнокровно ответил Уолтер. — Или я с удовольствием куплю ее долю.
— Бедняжка этого не переживет!
— Смею тебя заверить, что чувства моей дражайшей супруги по отношению ко мне уже не те, что были, — сказал Уолтер с сарказмом. — Я уверен, что она совсем не против развода.
— Ты уже говорил с ней об этом?
— Еще нет…
— Вот видишь! — торжествующе воскликнула леди Джулия. — Ты ничего не понимаешь в женщинах. Констанция без ума от тебя. Вы так долго прожили вместе. Будет безумием разрушить ваш брак и ваше деловое партнерство.
— А, так вот в чем дело, — рассмеялся Уолтер. — С этого и надо было начинать, а не рассуждать о наших чувствах и приличиях. Ты так беспокоишься о благосостоянии нашей семьи, что готова пожертвовать счастьем родного сына?
— Господи, да с чего ты решил, что твое счастье в этой девчонке? — воскликнула леди Джулия с досадой. — Я не сомневалась, что за столько лет ты уже привык к своей жене, даже полюбил ее… Ведь она такая умница…
После этих слов у меня не осталось и капли сомнения относительно личности женщины, в которую влюблен Уолтер. Марион Гастингс, вот кто вызывает такую жгучую неприязнь в груди леди Джулии. Шесть лет назад она не позволила сыну жениться на ней, и сейчас одна мысль об их союзе приводит ее в дрожь. Как же сильно она ненавидит ее, раз удивляется тому, что за столько лет Уолтер не позабыл ее и не привязался к своей жене…
— Мама, мы говорим о разных вещах, — устало вздохнул он. — Я больше не могу выносить это существование. События последней недели убедили меня в том, что я еще не совсем потерял способность чувствовать…
Каждое слово Уолтера кинжалом вонзалось в меня. В то время, когда я даже боялась мечтать о его любви, он думал о другой! Он открывал для себя новую способность чувствовать! Я прикусила руку, чтобы не застонать. Еще не хватало, чтобы они меня здесь застукали.
— Уолтер, ты рассуждаешь, как ребенок. Состояние Констанции очень велико. Ты погубишь нас этим шагом. Что станет с заводами? — благоразумно заметила леди Джулия. — Нельзя же думать только об удовольствии…
Да, но состояние Марион не меньше, захотелось сказать мне. Думаю, она с радостью поддержит любое начинание Уолтера. Хотя вряд ли мать и сын обрадуются моему вмешательству. Такой беседе не нужны свидетели. Слишком уж тема щекотливая.