Она и не подумала поблагодарить лучшего футбольного защитника Парди за его усилия. Нет. Она приблизилась к Джиму настороженно, как будто ждала, что и он швырнет ключи над ее головой, как его криками подначивали друзья. Она подняла на него взгляд. Глаза у нее покраснели, а распухшее от слез лицо стало почти уродливым, но Джим вдруг почувствовал в ней одиночество и уязвимость… И не бросил ключи, а аккуратно вложил их в ее протянутую ладонь. На какую-то долю секунды их пальцы соприкоснулись, и он ощутил безумную тягу к ней… как будто между ними существовала невидимая связь.
А потом Бо-Бо громким стоном выразил свое недовольство, и ее пальцы сжались в кулак, а ногти вонзились в ладонь Джима. Она сверкнула гневным взглядом и выпалила:
– Я тебя ненавижу, ненавижу! Тебя – больше всех! Строишь из себя невесть что, потому что девчонки за тобой бегают, а на самом деле ты – просто здоровая футбольная дубина. Ты еще глупее, чем Бо-Бо!
– Эй, я-то тут при чем? Я и пальцем не тронул твою дурацкую машину! – возмутился Джим.
Он ринулся за ней, но она запрыгнула в машину – и прищемила бы ему дверцей пальцы, не отдерни он руку буквально за миг до этого. Он стоял на крыльце, уставившись на свою руку, и думал о том, что если бы не его хорошая реакция, то она – пусть даже ненарочно – раздробила бы ему кисть и на футболе можно было бы поставить крест.
Побледнев от ярости, он следил, как она съезжает с крыльца: колеса неуклюже подпрыгивали на каждой ступеньке, а в самом низу раздался еще и лязг металла о бордюр.
Такой злости он не испытывал еще ни к одной девчонке… даже к ней. Взбешенный, он вскочил в свой пикап и бросился за ней в погоню. Заметив в зеркальце его машину, она нажала на газ.
Чем окончательно вывела его из себя. Как безумный, он вдавил в пол педаль газа.
Через несколько минут таких гонок она свернула на проселочную дорогу, надеясь вытрясти из него боевой дух. Тут-то Джим и понял, что достанет ее, поскольку какая-то там надутая зубрилка не знала так хорошо, как он, проселочные дороги вокруг Парди. Сколько вечеров они колесили по этим дорогам вместе с Бо-Бо – и не сосчитать. Ездили часами, а потом останавливались на обочине, пили пиво и перебирали сальные подробности насчет девчонок.
Для этой песчаной дороги она ехала слишком быстро. Ему и самому следовало бы сбросить скорость, но ярость ослепила его, затуманила сознание – и он забыл о том опасном месте, где колея глубоко уходила в глинистую жижу, смешанную с песком.
Вот почему все, что тогда случилось, лежало на его совести.
Когда он доехал до крутого поворота, ее уже несло юзом по скользкой грязи. Он нажал на тормоза в тот самый миг, когда ее крошечная красная машина подпрыгнула, перевернулась вверх колесами и съехала в кювет.
Последняя отчаянная мысль промелькнула у него – что она погибла, погибла наверняка. Потом он навалился грудью на руль, сильно ударившись лбом о приборный щиток.
От удара он очень долго не мог даже пошевелиться. Первое, что он увидел, разлепив наконец залитые кровью веки, были длинные рыжие косы Фэнси.
Они свисали из-под дверцы ее машины. Один из белых бантиков развязался и трепетал на ветру.
Больше он ничего не смог увидеть.
Боже милостивый.
Если она погибла, то только по его вине, и тогда он тоже не хочет жить. Он подумал о том, что это единственное дитя Хейзл, вспомнил, как соседи шепотом рассказывали, что до Фэнси все ее дети погибали при родах и поэтому Хейзл, во всем остальном такая разумная и уравновешенная, баловала Фэнси, словно та принцесса.
Джим с трудом выбрался из кабины и чуть не упал, наступив на вывихнутую лодыжку. До Фэнси ему пришлось добираться вприпрыжку на одной ноге. Но он забыл о собственной боли, увидев эти холеные яркие косы в жидкой глине и грязи, с мокрыми, жалкими ленточками, вздрагивающими на ветру.
От ужаса у него подогнулись колени, а кровь с такой силой застучала в висках, что он едва не потерял сознание.
Одно из колес еще крутилось. От запаха бензина тошнота поднялась к горлу.
– Фэнси? – шепнул он, молясь в душе, чтобы машина не взорвалась прежде, чем он вытащит ее оттуда.
В ответ – ни звука. Лишь огромное пустое небо над головой и тишина.
Он заглянул в машину. Она скорчилась в кабине в безжизненной, неестественной позе.
Он тяжело, шумно выдохнул. Он боялся вытаскивать ее – и боялся оставить внутри.
Он присел, очень осторожно взял ее за плечи и потянул на себя.
Глаза у нее были закрыты, а тело казалось вялым, расслабленным… бесконечно хрупким. Сейчас она нисколько не походила на ту несносную упрямую задаваку, какой он привык ее видеть. Дрожащими пальцами он прикоснулся к ее лицу. Кажется, никогда в жизни он не дотрагивался до чего-то столь же нежного и теплого, как ее щека. Он поразился, почему до сих пор не замечал, какая она хорошенькая.
Потому что она держалась с ним дерзко и нахально – вот почему.
– Фэнси! – выкрикнул он.
Она лежала у него на руках как тряпичная кукла. Гладкая кожа отсвечивала восковой бледностью. Губы побелели.
Он стал трясти ее, прижимая к себе и умоляющим голосом повторяя ее имя. Но она не стонала, не шевелилась… даже не вздрогнула. Ему не верилось, что человек может быть таким бледным и безжизненным – и все-таки живым.
Потом он увидел, что платье у нее на груди все залито кровью. Вспомнив, как их тренер, старина Хэнке, учил их оказывать первую помощь, Джим опустил ее на землю и принялся расстегивать крошечные белые пуговички платья.
Даже насквозь пропитанный кровью, ее лифчик был самой прелестной, самой кружевной вещицей из когда-либо виденных им. Он в душе обозвал себя последним мерзавцем за то, что обратил на это внимание, за то, что заметил, какая у нее высокая восхитительная грудь, – и это в то мгновение, когда она, возможно, уже умирает! Он оторвал рукав от своей рубашки, чтобы остановить кровь, струившуюся из рваной раны чуть выше ее правого соска.
Господи, хоть бы появилась какая-нибудь машина! Хоть бы кто-нибудь проехал мимо!
Рана оказалась совсем не такой глубокой, как он решил вначале, и кровь перестала течь практически сразу. Он вздохнул спокойнее. Его ладонь лежала на шелковом, теплом полукружье ее груди. Чувство вины, восторг от запретного и смятение от того, что он прикасается к ее обнаженной плоти, на секунду отвлекли его. А потом пришло ощущение ровного, глубокого ритма, пульсирующего под его пальцами.
Ее сердце.
Она жива.
Он ее все-таки не убил.
В огромном синем небе, прямо у них над головой, парил ястреб. Это был самый счастливый миг в его жизни.
– Открой глаза, малышка, – шепотом взмолился он.
Она лежала неподвижно, упрямая как всегда.
– Черт бы тебя побрал, Фэнси Харт, прекрати издеваться надо мной и открой глаза сейчас же!
– Нечего ругаться, – надменно и протяжно промурлыкала она, и густые каштановые ресницы вспорхнули вверх. – Терпеть не могу, когда ребята ругаются. Это глупо.
Он даже не заметил оскорбления. Он впервые увидел, что у нее самые прекрасные зеленые глаза на свете.
– Думаешь, ты умнее всех, – буркнул он почти нежно.
– Уж по крайней мере умнее тебя.
– Чего ж ты тогда перевернулась, раз такая умница?
– А ты за мной гнался. Ты меня столкнул.
– Неправда!
Но тут Джим виновато опустил голову и увидел свою темную от загара ладонь на ее белоснежной груди. О Боже. Он судорожно сглотнул, едва не поперхнувшись застрявшим в горле комом. И отпрянул, в совершеннейшем ужасе от того града колкостей, который должен был сию минуту обрушиться на него за его дерзость. Что она с ним сделает? Кому нажалуется на то, что он расстегнул ее платье и запустил свои ручищи, куда не следует?
– В чем дело? – Она поразила его, одарив нежнейшей, почти обольстительной улыбкой. – Ты как будто струсил? А мне казалось, что такие сильные, крутые футболисты ничего не боятся. Мне казалось, что вы все на свете знаете про девчонок.
– Помолчи-ка лучше и не двигайся, – рявкнул он, ожидая, что она в любую минуту набросится на него.
– Ну не могу же я лежать тут целый день полуголой и смотреть, как ты меня лапаешь… еще проедет кто-нибудь мимо и застанет нас в таком виде.
Она попыталась подняться, но, громко застонав, снова упала на землю. Ее мучительный стон пронзил его в самое сердце, словно это не она, а он сам испытывал такую боль. Он быстро наклонился, подсунул руки ей под спину, помог подняться и хотел было отстраниться, но она его не отпустила.
– Кто-нибудь и вправду может проехать мимо и увидеть нас, – хриплым шепотом предупредил он Фэнси, которая все цеплялась за его плечи и льнула к нему.
Она подняла на него глаза, но не произнесла ни слова. Молчание длилось несколько бесконечно долгих минут.
– А мне вообще-то все равно, – наконец сказала она певучим голоском и прижалась щекой к его широкому плечу. – Ты спас мне жизнь. – Ее теплое дыхание ласкало ему шею. Густые рыжие завитки щекотали грудь.