— Ты права. — Он обернул ладонь платком и вежливо улыбнулся. — Невелико удовольствие застрять здесь с мужем-калекой. Что я за эгоист! Налей себе лимонаду, Глэдис. Хильда приготовила его специально для тебя. Я займусь царапиной, а потом мы вместе поужинаем. Ты меня извинишь?
— Разумеется, — отозвалась она столь же вежливо, отвернулась и поглядела на море, где миллионы звезд уже вспыхивали, переливаясь на черном бархате неба… И смахнула непрошеные слезы.
На следующее утро она проснулась ни свет ни заря.
Щебетали птицы, шумели листвой дубы, издалека доносился рокот волн. Совсем не то что вставать по будильнику, улыбнулась Глэдис.
Надев огненно-рыжий ситцевый сарафан, она спустилась в кухню. Хильда с улыбкой подала гостье чашку крепкого черного кофе и вопросительно подняла брови, что соответствовало фразе: «Что бы вы хотели на завтрак?»
Состоялся обмен жестами, взрывами смеха, и наконец Глэдис уселась за деревянный стол со стаканом йогурта. Двери, выходящие на террасу, были открыты. Свежий воздух, благоухание цветов и запах моря подстегивали аппетит. Молодая женщина налила себе вторую чашку кофе, выпила ее на террасе и спустилась в сад.
Утренние лучи солнца словно по волшебству преобразили утес — а может быть, выспавшись и повеселев, она воспринимала окружающую обстановку совсем иначе, нежели накануне? Вчера дом показался несколько мрачным, но теперь она видела: здание превосходно вписывается в пейзаж. Да и утесы уже не внушали такого ужаса. Ведь с вершины открывался удивительный, залитый солнцем мир…
Повинуясь минутной прихоти, Глэдис сбросила сандалии, взяла их в руки и побрела вокруг дома туда, откуда доносился стук. Должно быть, Якоб тоже поднялся с утра пораньше.
Но это был не старик. На заднем дворе она обнаружила Мартина. Одежду его составляли шорты, рабочие кожаные перчатки, потертые кроссовки — и ровным счетом ничего больше. Он орудовал кувалдой, снова и снова обрушивая ее на огромный серый валун.
Фагерст был просто великолепен! Солнце золотило его обнаженные плечи, тело поблескивало от пота, под кожей ритмично перекатывались четко очерченные мускулы. Мартин тихо всхрапывал при каждом взмахе. Всякий раз, когда кувалда взлетала вверх, у Глэдис перехватывало дыхание, и только когда железо ударяло о камень, она облегченно переводила дух. Что-то подсказывало ей, что не следует прятаться в тени куста сирени и наблюдать за мужем исподтишка…
— Глэдис!
Молодая женщина смущенно потупилась. Она и не заметила, как Мартин обернулся! Улыбнулся, опустил кувалду, утер лицо и шею лежащим рядом полотенцем.
— Прости… — Он отбросил полотенце и шагнул к ней. — Я не хотел тебя будить.
— Ты меня не будил. Я всегда встаю рано.
— Вот и я тоже. Старая привычка. Если хочешь успеть что-то сделать, надо приступить к работе, пока солнце еще невысоко. Ты хорошо выспалась?
— Превосходно. А ты?
— Дома мне всегда хорошо спится.
Обычно так оно и было, но на сей раз Мартин полночи проворочался в постели, думая о Глэдис. Когда он наконец задремал, нахлынули тревожные, неспокойные сны и не давали покоя до самого рассвета. Владелец острова надеялся избавиться от наваждения, попотев хорошенько, но при одном взгляде на жену все его благие намерения развеялись как дым. Глэдис походила на античную статую, на босоногую Венеру, и ветер трепал ее волосы и подол огненно-рыжего сарафана…
— А что ты, собственно говоря, делаешь? — поинтересовалась Венера.
— Изображаю из себя идиота, — усмехнулся Мартин. — По крайней мере, так утверждает Якоб. Я подумал, славно было бы разбить здесь цветник. Якоб же считает, что я с валуном не справлюсь, сколько бы ни старался. — Он нагнулся, захватил горсть земли и просеял ее сквозь пальцы. — Может, старик и прав, но черт меня дери, если я сдамся без боя. — Чтобы Мартин Фагерст сдался без боя? Не может того быть! Разве ее, Глэдис, собственный пример не наглядное тому подтверждение? — подумала она. — Кроме того, за последнее время я изрядно обленился. Слишком много деловых ланчей. — Мартин фыркнул. — На Стервике сбросить пару фунтов не проблема.
— Ты вырос здесь, в этом доме?
Мартин рассмеялся.
— Не совсем. А ну-ка, — он отобрал у жены сандалии и опустился перед нею на колени, — дай помогу.
— Нет, — отпрянула Глэдис. — Я сама справлюсь…
Но Мартин уже оторвал от земли ее ножку, обхватил точеную ступню длинными загорелыми пальцами. И сердце ее снова затрепетало, глупо и без повода.
— Мартин, право же! Я не инвалид. Я просто…
— … Беременна, — тихо докончил Фагерст, поднимаясь. Он встретился с женой взглядом и ласково положил ладонь на ее живот. — И это мой ребенок. Пошли, — протянул он руку.
— Ох, нет, я не хотела тебя отвлекать. Ты занят…
— Валун и я враждуем с незапамятных времен. Так и быть, на сегодня мы заключим перемирие. — Мартин рассмеялся и потянулся к руке Глэдис. — Пойдем со мной. Это ведь теперь и твой остров тоже. Дай я покажу его тебе.
Нет, это не ее остров, и никогда им не будет! Но Мартин уже завладел ее ладонью, и потом, почему бы не совершить экскурсию?
— Пошли, — согласилась она и побрела рядом.
Мартин показал ей все, и видно было, что он страшно гордится островом. Старые амбары и пастбища, и белые пятнышки в долине — Мартин уверял, что это овцы, — и даже пушистые цыплята, что с писком вылетали из-под ног, — все это было для него важно и дорого. Наемные работники об этом знали и бесконечно уважали хозяина. Глэдис прочла это на их лицах.
Наконец, они сошли вниз по пологому склону к небольшой рощице. Морские ветры придали деревьям необычную форму.
— Это сердце Стервика, — тихо проговорил Фагерст.
— Липы? Ты сам их посадил?
— Нет, — улыбнулся Мартин. — Деревьям уже много лет. Я только забочусь о них, хотя, должен признать, для того чтобы восстановить рощу, потребовались годы. Пока я не откупил эти земли, здесь царило настоящее запустение.
— Так это не фамильная усадьба?
— Ты полагаешь, я унаследовал и дом и остров? — Мартин рассмеялся, словно услышал удачную шутку. — Честное слово, нет. — В следующую секунду губы его дрогнули, он засунул руки в карманы, но глаз не отвел. — От родителей ко мне перешло только имя, да и то сомнительное. Я ведь сейчас ношу не свою фамилию.
— Прости, — смутилась Глэдис. — Я не хотела лезть не в свое дело.
— Не надо извиняться. Ты имеешь право знать обо мне все. — Мой отец был моряком. Мать забеременела, и он женился на ней только потому, что она угрожала заявить в полицию и наплести про изнасилование. Он ушел из дома, как только я родился.
— Бедная женщина!
— Прибереги жалость для более достойного! — Мартин зашагал вперед, и Глэдис чуть ли не побежала рядом, стараясь не отстать. Низкая каменная стена обозначила край утеса, бурой полосой выделяясь на фоне моря. — Сомневаюсь, что все произошло именно так, как она описывала… Она была проституткой в приморской таверне. — Голос Мартина звучал холодно и безразлично. Прислонившись к стене, он сосредоточенно глядел на воду. — Она сама проболталась, когда надралась в стельку.
— Ох, Мартин, мне так жаль…
— Почему? Такова жизнь, и я рассказываю об этом не затем, чтобы меня пожалели. Просто ты должна знать о муже все, даже самое худшее.
— И самое лучшее тоже! — Глэдис глубоко вздохнула и нашла в себе силы облечь в слова сокровенную мысль: — Твое решение насчет ребенка… нашего ребенка… Не всякий бы так поступил!
— Однако тебе оно не пришлось по душе.
— Я не очень люблю, когда решают за меня.
Мартин улыбнулся краем губ.
— По-твоему, я тиран и деспот?
Глэдис рассмеялась.
— И почему мне кажется, что я не первая, кто пришел к этому сногсшибательному выводу?
— А, понимаю. Ты и Якоб объедините усилия, чтобы научить меня смирению!
— Тебя? Смирению? — Глэдис возвела глаза к небу. — Может, старик и чародей, да вот только я колдовать не умею. А кстати, кто он такой? У меня такое ощущение, что Якоб не просто наемный слуга.
Мартин улыбнулся.
— Как назвать человека, который спас не только твою жизнь, но и душу? — Он поймал прядь золотисто-каштановых волос и рассеянно принялся наматывать ее на палец. — Якоб подобрал меня на стокгольмской улице. Мне было десять, и я уже два года перебивался самостоятельно.
— Но что сталось с твоей матерью?
Фагерст как бы беззаботно пожал плечами.
— Однажды утром я проснулся, а ее нет. Она оставила мне записку и немного денег… Пустяки. Я уже давно жил своим умом.
— Что? — тихо переспросила Глэдис, представляя, каково это для восьмилетнего малыша — открыть по утру глаза и узнать, что он один в целом свете!
— О, это несложно! Я был ловким пройдохой. На рынке всегда можно свистнуть горстку фруктов или пару картофелин, а смышленому парнишке ничего не стоит выманить у туристов монету-другую. — Мартин поморщился. — К десяти годам я стал опытным карманником. Но в один прекрасный день в мою жизнь вошел Якоб.