Крыса — это уже чересчур! Они так не договаривались.
Викус уловил его настрой. А может, был готов к такому повороту. Они отошли шагов на тридцать в сторонку.
— Итак, — начал Грегор, — как долго вы разрабатывали этот план с крысой?
— Не могу в точности сказать, — произнес Викус после недолгого раздумья. — Но разумеется, все зависело от того, когда появишься ты.
— Почему же вы не сказали мне об этом раньше?! — бушевал Грегор.
— Я стараюсь не давать людям больше информации, чем они в состоянии переварить в данный момент, — ответил Викус.
— А кто сказал, что я не в состоянии чего-то переварить? Я вполне могу переварить! — запальчиво произнес Грегор, вовсе не уверенный в том, что он и сейчас в состоянии это переварить.
— Возможно, это так и есть. Но для Генри и Люксы, сам понимаешь… Я собирался все рассказать тебе, когда мы дошли бы до этого места, разбирая «Смутное пророчество», — сказал Викус. — Ты бы спросил, что эта строчка означает, — и я бы тебе ответил.
Грегор вытащил пророчество из кармана:
— Так давайте продолжим, — и уставился на ту часть пророчества, где было написано:
— Значит, грызун — это Живоглот. А мой отец — некто, — сказал Грегор. И продолжил читать:
— А это что значит? — спросил Грегор, тыча пальцем в строчку.
— Если посчитаешь всех упомянутых в пророчестве, у тебя получится двенадцать: два наземных, два подземных, два летучих, два ползучих, два прядущих, один грызун и некто… Но в конце путешествия в живых останется только восемь. Четверо должны погибнуть, — мрачно сказал Викус. — И никто не знает, кого именно ожидает эта участь.
— Ах вот как! — произнес Грегор растерянно. Он ведь читал пророчество раньше, но почему-то не вникал в эти слова, не придавал им значения. — Значит, четверо из нас погибнут…
— Зато восемь останутся в живых, Грегор, — мягко сказал Викус. — И еще — возможно, мир удастся спасти.
Грегору не хотелось больше обсуждать эту часть пророчества, и он перешел к следующей, заключительной строфе:
— Вообще не понимаю, о чем речь, — сказал он.
— И я не понимаю. И никто не понимает. Можно голову сломать. Думаю, никто не поймет, пока не придет время, — ответил Викус. — Грегор, мальчик мой, все это тяжело и неприятно — но необходимо. Это необходимо тебе — если ты хочешь спасти отца. И необходимо моему народу — если мы хотим остаться в живых.
Грегор почувствовал, как гнев уступает в душе место страху.
Он предпринял еще одну попытку:
— Я не хочу иметь дело с этим… с этой крысой, — сказал он почти умоляюще. — Он же легко нас всех перебьет.
— Нет. Ты не должен судить о Живоглоте по тому, что знаешь о крысах вообще. Он — уникальное создание, никто не может сравниться с ним в мудрости. Между крысами и людьми не всегда была война. Когда мы с Соловет и Живоглотом были молоды, люди и крысы жили в мире. Живоглот хочет восстановить те отношения. А вот король Грызер людей ненавидит и хочет уничтожить нас всех, — объяснил Викус.
— Значит, вы утверждаете, что Живоглот — хорошая крыса, — медленно подбирая слова, произнес Грегор.
— Если бы я не был в том уверен, разве я оставил бы свою внучку на его попечение? — спросил Викус.
— Вашу внучку?! — удивился Грегор.
— Моя дочь Юдит была матерью Люксы, — сказал Викус с горечью.
— Вы дедушка Люксы? Почему же она называет вас по имени? — Эти подземные ужасно странные — он и подумать не мог, что они родственники.
— У нас так принято, — уклончиво ответил Викус. — Прошу тебя, присматривай за ней. Если все это нелегко для тебя — представь, каково ей.
— Вообще-то я еще ни на что не согласился! — воскликнул Грегор. Но взглянув в глаза старика, сдался: — Ладно, я постараюсь. Есть что-нибудь еще, что мне следует знать?
— Только одно: что бы я ни говорил, с самого первого мгновения, как только увидел тебя, я совершенно точно знал, что ты и есть воин.
— Спасибо. Чудесно. Это очень обнадеживает, — пробурчал Грегор.
И они вернулись к остальным.
— Итак, — обратился к ним Грегор. — Мы с Босоножкой идем дальше — с крысой. Кто с нами?
Повисла тяжелая пауза. Наконец Темп сказал:
— Если идет принцесса, идем и мы.
— Что скажешь, Люкса? — спросил Викус.
— А что я могу сказать? Разве я могу вернуться к своему народу и заявить, что отказалась участвовать в походе, который является нашей единственной надеждой на спасение? — с горечью ответила Люкса.
— Конечно ты не можешь этого сделать, Люкса, — сказал Генри. — И он прекрасно это знает!
— У тебя ведь есть выбор… — начал Викус, но Люкса перебила его:
— У меня есть выбор! У меня есть выбор! Зачем ты говоришь о выборе, зная, что у меня его нет?!
И они с Генри повернулись к Викусу спиной.
— Летучие мыши, как вы? — спросила Соловет, так как Викус, похоже, не в силах был говорить.
— Мы с Авророй летим, — промурлыкал Арес.
— Что ж, решено. Давай, Марет, нам пора домой! — скомандовала Соловет.
Расстроенный Марет передал путешественникам запасы еды.
— Высокого полета. Высокого полета вам всем, — сказал он дрожащим голосом, садясь на свою летучую мышь.
Соловет села на свою мышь и развернула карту. Живоглот помогал ей найти на карте кратчайший путь в Регалию, а Викус направился в сторону Люксы и Генри.
Они даже не обернулись.
— Мне горько оттого, что я не могу завершить вместе с вами начатое, но я хочу сказать, что прекрасно понимаю, что творится у вас на душе. Возможно, наступит такой день, когда вы сможете понять и простить меня. Высокого тебе полета, Генри. Высокого тебе полета, Люкса, — произнес Викус. Он подождал ответа, но его не последовало.
Тогда Викус повернулся и с трудом забрался на свою летучую мышь.
Как ни возмущала Грегора мысль, что ему придется продолжить поход с этой ужасной крысой, в эту минуту он всем своим существом сочувствовал Викусу. Ему хотелось заорать Люксе: «Скажи же что-нибудь! Не позволяй своему деду вот так улететь! Ведь четверо из нас не вернутся обратно!»
Но слова застряли у него в горле. А в глубине души он и сам не мог простить Викусу того, что он их вот так оставляет.
— Высокого тебе полета, Наземный, — сказал Викус.
Грегор не знал, что ответить. Промолчать? Дать Викусу почувствовать, что он, Грегор, тоже осуждает его поступок? Ему казалось, что имеет право так поступить.
Но помимо воли в памяти вдруг всплыли эти последние два года, семь месяцев и теперь уже, наверно, пятнадцать дней. Было так много всего, что он хотел бы сказать папе, если бы у него появилась такая возможность. Так много всего! Например о том, как здорово сидеть с ним всю ночь на крыше и смотреть на звезды. Или как он, Грегор, любит ездить с ним в метро на стадион, смотреть бейсбольный матч. Или хотя бы вот это: как он счастлив, что среди миллиардов людей, живущих на свете, именно он оказался его папой.
Его душа была полна таких вот невысказанных слов. Летучие мыши взмыли в воздух. Через мгновение их и след простынет.
— Высокого полета, Викус! — закричал Грегор. — Высокого вам полета!
Викус оглянулся, и Грегору показалось, что он видит на его лице слезы. Викус, прощаясь, поднял руку. И они улетели.
ГЛАВА 20
Теперь их осталось только девять.
У Грегора было такое чувство, будто взрослые вдруг куда-то ушли, оставив детей на попечение няньки-крысы. В глубине души он ощущал себя слабым, маленьким и одиноким. Он оглянулся на своих спутников, понимая, что рассчитывать отныне придется только на себя.
— Нужно чуток отдохнуть, набраться сил перед походом, — сказал Живоглот, позевывая. — Через несколько часов выступаем.
Аккуратно смахнув с шерсти несколько сырных крошек, он свернулся калачиком и через минуту уже спал ровным глубоким сном.
Остальные молчали, не зная, что сказать. Грегор расстелил на полу одеяло и позвал Босоножку.
— Ететь? — спросила Босоножка, указывая в том направлении, где скрылся Викус.
— Да, они улетели, Босоножка. А нам нужно поспать. Пора баиньки.
Он лег на одеяло, и она тут же залезла к нему под мышку — без всяких капризов и уговоров. Темп и Тик расположились у них по бокам. Наверно, решили выполнять роль охраны. Смешные… Будто они могут реально помешать Живоглоту, если он решит на них напасть. Но знать, что они рядом, было почему-то приятно: хоть и не особо надежная, но защита.