— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросила Кло.
— Я утром видел. Не пошел на первый урок.
Это было похоже на Морского Зайца — особенным прилежанием он не отличался.
— Ну что ж, пошли на бульвар…
Тошка был в зимнем пальто с воротником из черного кошачьего меха. Таких здесь никто не носил. Но мама имела свое мнение на этот счет.
— Пар костей не ломит, — говорила она. — Эта слякоть с ветром опаснее любого двадцатиградусного мороза. В момент подцепишь воспаление легких. А ты у нас еще и малярик…
Тошка ужасно стеснялся своего подваченного, толстого, как одеяло, пальто. И особенно воротника, который, попадая под дождь, сразу же превращался… в общем, мокрая кошка — она и есть мокрая кошка, известно, какой у нее вид.
На бульваре никого не было. Широкая аллея, обсаженная по обе стороны кустами туи и олеандра, упиралась в высокую белую колоннаду. Сразу же за колоннадой начинался пляж. Летом он был полон людей, расцвечен пестрыми грибками, зонтами, фанерными раздевалками, самодельными шатрами из банных полотенец. А сейчас ничего этого не было. Над пляжем висела сырая, тяжелая мгла. Она подрагивала от густого, надвигающегося на бульвар гула. Как будто десяток скорых поездов несся оттуда, со стороны невидимого моря. Пройдет секунда, и они, с грохотом прорвав мглистую завесу, ринутся на колоннаду, сметут ее и понесутся дальше, по мокрым от недавнего дождя газонам. Понесутся сквозь олеандровые заросли, натыкаясь на могучие стволы криптомерий и эвкалиптов, переворачивая голубые скамейки с чугунными львиными лапами вместо ножек, ломая и калеча этот чудесный пустынный декабрьский бульвар.
Белесая мгла и вправду на мгновенье расступилась. Черный, тугой вал надвинулся на пляж отвесной стеной. Ветер срывал с его макушки седые вихры пены. Не будь рядом Кло и Морского Зайца, Тошка отбежал бы в сторону. Но они стояли на месте, остался стоять и он. А волна шла высотой с трехэтажный дом! Ну, может, с двухэтажный. Воздух, пропитанный влагой, скрадывал расстояние — казалось, что она уже совсем рядом.
С ревом и пушечной пальбой волна обрушилась вниз, к подножью колонн, заметалась меж бетонных балясин, выкатилась на гравий аллеи. В лица ударило мокрой соленой пылью, пахнущей холодом и йодом.
— Во, резанула — восхищенно крикнул Заяц. — Давайте считать, когда девятый вал будет.
— А какой из них был первым? — заинтересовалась Кло.
Заяц не понял насмешки и принялся считать. Потом, когда ему надоело, он предложил морское пари.
— Что это за морское пари? — спросил Тошка.
— А так: только волна уйдет, мы с тобой побежим. До балюстрады. Кладем на перила камушек — и назад. Кто сдрейфит, не добежит, тот и проиграл. Я ставлю канадскую марку довоенного выпуска.
Заяц явно выставлялся перед Кло.
— Ладно, — сказал Тошка, хотя ему вовсе и не нужна была эта самая канадская марка. — Только вот пальто сниму, а то бежать неудобно.
Кло крикнула:
— Раз, два, три!..
И они побежали. Когда Тошка был уже в двух шагах от перил, из серой мглы выдвинулась волна, похожая на широко раскрытую пасть. Вблизи она выглядела еще страшнее. Тошка чуть было не повернул обратно. Но Заяц уже клал свой камушек на мокрые перила. Тошка сделал отчаянный прыжок, стукнул голышом о шершавый бетон балюстрады и, повернувшись, бросился назад. С нарастающим сиплым ревом волна неслась за его спиной, и казалось, что она вотвот ухватит Тошку за плечи. Но все обошлось благополучно.
Он успел добежать до Кло, обернуться, перевести дух, и только после этого водяная стена рухнула и затопила основание колоннады.
— Можно было не торопиться, — небрежно сказал Заяц. — Давай лучше по-другому. Значит, так: бежим до балюстрады, кладем на перила портфели, потом ты бежишь к моему, я к твоему, хватаем их — и ходу.
— Выходит, если ты сдрейфишь, то уплывет мой портфель? — на всякий случай спросил Тошка.
— А я не сдрейфлю! — вызывающе ответил Заяц. — Я мастер по морским пари.
Получалось, что сдрейфить мог только Тошка. Поэтому ничего другого не оставалось, как соглашаться на дурацкие условия Морского Зайца. Он явно продолжал выставляться.
— Хорошо. — Тошка кивнул головой. — Только вместо портфелей давай пальто положим. Их хватать удобнее.
— Верно. Пальто, оно большое.
Дождавшись отката волны, они побежали. Первая половина пари прошла гладко. Волна была еще где-то далеко, за серым плотным занавесом. Она только набирала силу.
Тошка бросил на перила свое пальто и, перепрыгивая через лужи, побежал к зеленому дождевику Зайца. И тут показался вал. Тот самый, девятый, до которого все пытался досчитаться Заяц. Вал ударил сразу, словно им выстрелили из пушки. Тошка почувствовал, что ему кто-то-поддал сзади и он несется по воздуху, словно во сне. И самое главное, непонятно, в какую сторону: то ли к бульвару, то ли в открытое море. Мимо носа березовой рощицей пронеслась колоннада, и Тошка шлепнулся на мокрый гравий.
— Держи мое пальто! — отчаянно орал Заяц. Крик доносился откуда-то сзади. Возможно, из открытого моря. — Держи, оно заграничное!..
Тошка, покачиваясь, стал на ноги. Остатки волны с довольным урчанием уползали с пляжа. Цепляясь за балясины, вслед за ними уплывал зеленый дождевик Зайца. Кло догнала его, наступила на рукав.
А где же сам Заяц? Тошка оглянулся и только сейчас увидел мастера морских пари — тот висел на колонне, обхватив ее руками и ногами.
— Слезай! — крикнул ему Тошка, — а то опять накроет.
Новая волна, прорвав мглу, уже нависла над пляжем. Кло убегала от нее, волоча за собой дождевик.
— А твое только рукавами махнуло. — Заяц показал, как взмахнуло рукавами Тошкино пальто. — А потом меня закрутило — и на колонну.
— Значит, махнуло?
— Махнуло…
— А воротник не мяукнул?
— Не… — Заяц вздохнул.
— Нá тебе твой болотный балахончик, — сказала Кло. — Тоже мне, Заяц-филателист с английским уклоном…
Уже дома, возле подъезда, Кло спросила Тошку:
— Чего врать-то будешь? Про то, что мокрый и без пальто?
— А ничего, — постукивая зубами, ответил Тошка. — Не буду ничего врать.
— Ну и правильно, — согласилась Кло…
Вот после этого случая папа и напомнил Тошке, что ему без пяти минут четырнадцать лет, а следовательно, он должен… и так далее, и так далее. А мама долго еще вспоминала, какое было пальто — из чистошерстяного бобрика и совсем еще новое.
Теперь Тошка, как и все остальные, нормальные жители города, ходил в непромокаемом пальтишке, подбитом рыбьим мехом. Добыли его с помощью усатой соседки, той самой, которая не вылезала с Турецкого базара. Из-за этой соседки Тошке еще раз пришлось услышать, что ему уже без пяти минут четырнадцать и он обязан обдумывать не только свои действия, но и слова.
Соседка приходила обычно вечером.
— Здравствуйте, мадам Тополькова, — говорила она подслащенным басом. — Это же разве погода, это же наказание божье. Когда я жила в Одессе, я не знала такой погоды и таких цен на курочек. Вы знаете, почем я брала сегодня курочек? Это же сказать, так просто одна жуть! Сколько раз я твержу себе: эвакуируйся обратно. Или мне плохо жилось в Одессе?
Кончив рассказывать Тошкиной маме о высоких ценах буквально на все, она предлагала ей что-нибудь из своего товара.
— Такой купальник, мадам Тополькова! Только для вас, чтоб мне так жить — какой это купальник!
Купальник и вправду был очень красивый. И Тошке хотелось, чтобы мама купила его себе. Ведь не всегда же будет зима; говорят, здесь уже в марте начинают купаться.
— Хороший купальник, — сказала мама, хотя по законам Турецкого базара покупатель должен был всячески охаивать приглянувшийся ему товар. — Хороший… — Она вздохнула, наверное, вспомнив, что всего лишь две недели тому назад было куплено пальто на рыбьем меху для Тошки, а поэтому купальника уже «не вытянуть».
— Нет, вы примерьте, мадам Тополькова, — настаивала усатая, чувствуя, что покупатель ускользает. — Молодой человек выйдет в другую комнату, и вы увидите, какая это вещь.
В другой комнате сидел папа и листал свои бумаги. Свет лампы из-под зеленого абажура падал на его низко склоненную к столу голову, на аккуратно расчесанные волосы.
— Пап, — сказал Тошка, — а пап?
— Что ты собираешься клянчить? — не поднимая головы, спросил отец.
— Почему клянчить?
— Хороший бухгалтер всегда должен улавливать интонацию просителя. У всех клянчул она одинаковая.
— А ты хороший бухгалтер?
— Так себе, ничего.
— Тогда дай двести пятьдесят рублей.
— Что-о?!
— Двести пятьдесят. Маме на купальник. Заграничный.
— У меня, Антон, нет сейчас денег.
— Есть. Те, что вы отложили на мой день рождения. В коробку от конфет.
— Ты что, подслушиваешь наши разговоры?
— Нет. Вы просто шепчетесь, а когда шепчутся, всегда хорошо слышно