И всю дорогу, пока добиралась, глотала слюнки от дурманящего запаха, исходившего от торта, и все поднимала удивленно брови, рассматривая кондитерское чудо, задаваясь вопросом: «С ума я, что ли, сошла? Что она еще скажет на этот „подарок“?»
– У тебя что, завелись лишние деньги или я много тебе даю? – не заставила долго гадать Катерину о том, что скажет Ксения Петровна, когда внучка, переступив порог, протянула ей торт.
– Я сэкономила, много занималась, несколько раз не успела пообедать. Зато вот торт на праздник купила.
И – чудны дела твои, Господи! – Ксения Петровна промолчала, взяла у Катерины презент и прошествовала в кухню.
Чай с тортом Катя отведала, отчитавшись привычно за прожитый период, объяснила, что завтра у нее библиотечный день – это тридцать-то первого декабря! А послезавтра дежурство – это первого-то января, у студентки!
Но монолог о трудовой занятости Катерина произносила по всем правилам, как учил Тимофей: «Если врешь, то делай это убедительно, сама поверь в то, что говоришь, так поверь, чтобы никто тебя не расщелкал!»
Но с Ксенией Петровной все сложнее и непонятнее, чем со всеми остальными людьми. Эмоции были не ее жизненным кредо и не обезображивали лица мимическими морщинами, следствием выражения чувств лицевыми мышцами. Понять, что она чувствует и думает, практически никогда не удавалось. Она приняла предложенную Катериной версию ее времяпровождения в знаковые для всех дни и никак не прокомментировала.
А вернувшись от бабушки вечером в общежитие, Катя получила самый-пресамый замечательный подарок в жизни!
На проходной ее ждал Тимофей!!!
Ему дали три дня увольнительных, и он прямо с вокзала отправился к Катерине в общежитие.
Она орала на весь холл, повиснув у него на шее, не обращая внимания на любопытные взгляды входящих-выходящих и подозрительные двух бабулек-церберов.
А ведь предстояло решить вопрос, как провести Тимофея в комнату и оставить его там не до положенных одиннадцати вечера, а на целых два дня.
– Жених? – грозно и подозрительно спросила одна из вахтерш, когда Катька подтащила за руку Тимофея к высокой стойке, отгораживающей стол от входа.
– Да вы что?! – радостно возмущалась Катька. – Это мой брат! Брат! Из армии!! Мы год не виделись!
– Брат, значит, – облила скепсисом вторая бдительная «красотуля» пятидесятых годов, охранница непорочной целомудренности проживающих студентов в вверенном заведении.
– Катюх, – спокойно вступил в переговоры Тимофей, – ты иди, чайник поставь, я сейчас поднимусь, чайку попьем.
В результате его переговоров с бабками-вахтершами Тимофей беспрепятственно входил и выходил из общежития в любое время на протяжении всего своего пребывания, провожаемый их улыбками и одобрительным покачиванием головой.
Вот как он умел это делать?!
Великий манипулирующий людьми комбинатор, кормчий, можно сказать, психологии человеческой!
Она никак не могла насмотреться на него, наговориться, поверить, что он здесь, с ней рядом! Суетилась, бестолково металась по комнате, дотрагивалась до него каждую минуту, обнимала, боясь, что он исчезнет, как мираж, подхватывалась, пытась напоить жидким от скудной студенческой жизни чаем.
А он смеялся, наблюдая за ее метаниями.
– Да не хочу я твоей горячей водички! – И ловил ее за руку, усаживая. – Сядь, Кошка!
Она садилась на стул напротив него, придвинутый как можно ближе, стукалась о его колени, рассматривала во все глаза и повторяла:
– Тим! Тим! Неужели ты приехал?!
– Все, Катюха! Стоп! – не выдержал он. – Я здесь, я приехал! А теперь давай поговорим спокойно.
– Давай! – счастливо улыбалась она. – Давай говорить! Много-много! Как ты? Как твоя учеба?
– Нормально, – ушел от ответов Тимофей. – Ты лучше скажи, как собиралась Новый год встречать? И почему у тебя елки нет?
Катерина, как восторженный глупый щенок, радуясь, улыбаясь беспрестанно, отрапортовала:
– Я обманула бабушку и останусь в общаге! Буду телевизор смотреть полночи, а если захочу, то и всю ночь! Представляешь!
– Уполне! – поморщился Тим, не разделив почему-то ее восторгов.
Нет, оно, конечно, понятно, может девица за семнадцать лет жизни первый раз встретить Новый год в двенадцать часов, как все нормальные люди, и посмотреть телевизор?
– Одна? – уточнил Тимофей.
– Да! Надька уехала домой, а телевизор это ее! Хороший телевизор! Я его как просыпаюсь, так сразу включаю! Знаешь, Тим, там много интересного показывают!
Понятно – дорвалась девочка до запрещенного!
– А что, у тебя здесь друзей нет? – вел дознание Тимофей недовольным тоном.
Катерина притормозила стрелять солнечно-радостными эмоциями через край, услышав, наконец, его тон и обратив внимание на недовольное выражение лица.
– Нет. У меня вообще друзей нет. Только ты.
– Так я и знал! – констатировал окончательный диагноз Тимофей. – А стаканы или рюмки у тебя есть?
– Есть, – озадаченная переменой темы, удивилась Катька.
– Давай. Будем пить. Я водку, ты шампанское. И поговорим. А еда-закусь у тебя какая-нибудь есть?
– Нет, – совсем уж растерялась и опечалилась студентка Воронцова.
Он кивнул, подтверждая свои мысли, и полез в свою большую спортивную сумку, с которой приехал.
– Этого я и ожидал. Как всегда, ты без продуктов нормальных и тощая, как кошка дворовая! – И стал выкладывать на стол пакеты с продуктами, источавшими невероятные, небывалые ароматы.
Задавать тупые вопросы «Где ты это взял и на какие деньги?» Тимофей Катьку отучил уже давно.
Она снова подскочила и засуетилась, стала накрывать-сервировать стол, красиво нарезая, раскладывая снедь по тарелкам, но почему-то молча, без восклицаний и восторгов.
Все. Накрыла. Сели.
Тимофей открыл шампанское, налил ей в бокал, себе плеснул немного водки в стакан. Подняли, чокнулись, без тостов, выпили.
– Я поэтому и рвался в увольнение, – поставив пустой стакан на стол, закусив соленым огурцом, сообщил он. – Знал, что ты тут глупостей наделаешь, потом не расхлебаешь!
– Каких глупостей? – смогла еле выговорить Катерина, морщась от ударившего в нёбо, в нос и в голову шипучего заряда шампанского.
– Тех самых, что вытворяешь!
Он налил им еще, но стакан не поднял, призывая выпить, а стал объяснять свое недовольство:
– Ты, Кошка, уже не в школе! Забудь это навсегда! И то, что можно не замечать, с кем учишься, и не знать, как их зовут, здесь не проканывает! Здесь совсем другая жизнь! У тебя теперь другая жизнь!
Он говорил зло, назидательно выговаривая, Катька переморгнула от неожиданности, пытаясь понять, что она не так делает, что его разозлило в ее поведении, что просмотрела и не поняла. Тимофей выпил без нее, закусил бутербродом и смотрел на Катерину, пока жевал, чего-то он не увидел ожидаемого в ее взгляде, бросил надкушенный бутерброд на тарелку и закурил.
А Катька быстро выпила до дна, пока он закуривал. И задохнулась от взрывов шипучих во рту и желудке. Встала, открыла форточку и вернулась за стол совсем другая – собранная, готовая слушать, понимать, запоминать.
– Что, одна сидишь в комнате? На лекциях небось тоже одна, в сторонке? Вся такая серая мышь-индивидуалистка?
– Одна, – призналась Катерина и кивнула в подтверждение головой.
– А жизни ты где собираешься учиться? – требовательно спросил Тимофей. – В людях разбираться, учиться общаться с ними? А? С больными, когда доктором станешь, в силу необходимости? Или ты хочешь, чтобы о тебе молва пошла, что, мол, доктор она неизвестно какой, но баба стран-на-а-ая!
– Ты о чем, Тим? Какая молва?
– Такая! Что ты тупишь, Катерина? – совсем уж разошелся негодованием он. – Любая профессиональная тусовка – это где все друг друга знают! Вот ты ни с кем не общаешься, дружбу не заводишь, а вы все станете врачами. Половина разъедется, половина в Москве останется, пусть только часть из них работать по специальности будет, и что они про тебя скажут, когда их спросят? Да была такая одна чокнутая отличница, не знаю, какой врач из нее получился, но ненормальная она точно: одевалась в тряпье, как чучело, не красилась, ни с кем не дружила, все время одна, никуда не ходила, не баба, не мужик, как монашка! Как думаешь, возьмут тебя на хорошую работу с такой характеристикой? И какой больной доверится врачу, которая одевается как старуха и разговаривать с людьми не умеет. Да будь ты хоть сто раз гений, «притыркнутая», решат твои больные и доверять не будут! Пойдут к идиоту троечнику, но веселому, который шутит, зубы заговаривать умеет, подбадривает, знает, кому какое слово сказать! Мы для этого с тобой старались столько лет?
Он в раздражении плеснул себе еще немного и выпил, снова не дожидаясь Катерины.
– Значит, так! – с силой и звонким стуком поставив пустой стакан на стол, провозгласил готовность к действиям Тимофей. – Ты начнешь общаться со всеми! Присматриваться к людям, как я учил, делать выводы, оценивать, непринужденно болтать, выуживая информацию! Ты должна научиться безошибочно понимать, чего ожидать от любого человека! Ты одна, и для тебя это выживание! Все, Катерина, детство закончилось, какое бы говнистое оно ни было! И я не всегда буду рядом. Тебе необходимо стать такой умной, хитрой, наблюдательной, сильной, чтобы ни один козел не смог тебя обмануть и использовать! Ты обязана расщелкивать их всех на подходе!