Заварив крепкого чаю, взяла кружку и вышла на лоджию. Ах нет, пардоньте-с, это у сестры называлось: зимний сад. Огромная, как комната, застекленная, утепленная лоджия, заставленная экзотическими тропическими растениями в кадушках, среди которых разместились пара плетеных кресел и небольшой столик.
Забыв про чашку в руке, она стояла посреди буйной растительности и думала, и никуда было не деться от этих дум, от высвеченного ярким прожектором понимания переосмысления своего «я», жизни своей.
Почему она такая? Что сделало ее такой?
Да все! Детство, юность, непонимание причин своей брошенности и горькая обида. Детская, самая больная из больных, горчайшая обида!
На кого?
«Катя! Они все чужие тебе люди, ну, может, кроме отца, – открывала для себя новые истины Катерина. – Чужие, эгоистичные люди, которые спокойно живут свои жизни и судьбы, давно позабыв о тебе! А ты свою не живешь, ты занимаешься тем, что подсознательно предъявляешь им претензии! А им до лампочки! Так давно пора послать всех и все подальше, забыть, пожелать им доброго пути и начать жить и дышать сво-бо-дно!!!»
Прав Тимофей! Как всегда, прав!!
Она услышала наверху, этажом выше, кто-то ходит по лоджии – передвинули стул, проскрипевший по керамической плитке пола железными ножками.
Понятно. Господину Бойцову не спится, тоже решил посидеть среди растительности.
Катерина замерла, услышав его передвижения наверху, и тут же ее, как током, шибануло таким возмущением на саму себя!
Да с какой стати она здесь замирает зайцем перепуганным?!
Правдиво себе признавшись в так долго тянувшейся житейской трусости, в удобной изоляции, где она отсиживалась, Катерина Воронцова, не откладывая ни на мгновение, начинала новую жизнь!
Хватит, насиделась!
Чтобы что-то менять в своей жизни осознанно, без божьих подзатыльников, нужна серьезная мотивация. У Катерины Воронцовой в данный момент мотивация имелась стопудовая – переход Суворова через Альпы, личный Рубикон и взятие Бастилии! Так ей не терпелось очиститься от себя прошлой, трусливой, живущей вполноги!
Менять! Немедленно! Кардинально! Да что угодно!
А хотя бы принятые в социуме правила игры между мужчинами и женщинами!
Он, видите ли, решает за двоих, встречаться-расстаться, переспать и забыть, ревновать-разбираться! Пришел он, ком с горы, расшаркаться и проститься: «Больше ко мне не подходи – не дамся!»
Нет! Это она, Катерина Воронцова, решит, спать ей с тобой или нет, расставаться и когда! Вот так!! И пусть она наделает глупостей, и с удовольствием! И пусть потом расхлебывать последствия!
Но это ее глупости и ее последствия!
И из этого состоит полноценная жизнь! Ты ошибаешься, рискуешь, совершаешь ошибки, получаешь тумаки и шишки, расхлебываешь последствия, каешься – но ты живешь! И никогда не скажешь себе: «Я побоялась рискнуть!»
Так, хватит дышать воздухом несвободы!
Быстро, чтобы не передумать и не растерять воинственный очищающий запал, Катерина вернулась в свою комнату, переоделась, захватила сотовый и как можно тише пробралась в прихожую, открыла входную дверь, вышла и медленно-медленно, тихо закрыла замок на двери, позволив себе пару секунд сомнений.
«Твою мать! – думал Тимофей, лежа в гостевой спальне, слыша все ее манипуляции с дверьми. – Вот и все! Отдал ты свою девочку!»
Он не сомневался и знал: настанет такой момент, и все, что она годами сдерживала – характер, эмоции, чувства, – выстрелит, да так, что разнесет все вокруг, зацепив осколками окружающих.
И что тогда останется ему?
Она и останется, другая, у которой появится самый близкий мужчина, ближе, чем он, Тимофей, а он отодвинется на второй план.
Нормально. Жизнь.
Только очень хотелось напиться и завыть! Девочка повзрослела, и девочка ушла!
Катерина постояла у дверей квартиры Бойцова и набрала номер его сотового, записанный в памяти телефона, когда болела Соня, на экстренный случай.
Экстренным оказался ныне вытворяемый Катериной случай!
– Открой мне дверь! – приказала Катерина, когда он ответил, и сразу нажала «отбой».
Чтобы самой не передумать и не сбежать и ему не дать возможность говорить, задавать вопросы, удивляться, возмущаться, отказываться – любые варианты словесные.
Отпираемый дверной замок прогремел на всю лестничную ночную тихую благодать. Бойцов распахнул дверь, Катерина шагнула в прихожую.
– Мы не будем ни о чем разговаривать! – решительным, приказным шепотом распорядилась она. – Ни ты, ни я не готовы поражать друг друга откровенными признаниями. Да и не желаем этого. Я просто хочу все повторить!
Он внимательно рассматривал ее лицо, пока она выступала с заявлениями, отступив на шаг, засунув ладони в карманы брюк. Не так чтобы долго рассматривал, думал о чем-то своем, по Катиным ощущениям, продолжительно думал. Протянул руку, взял Катьку за затылок, притянул к себе и обнял.
Нежно. Словно извинялся.
Подхватил на руки и унес в свою кровать.
Они не разговаривали, как и просила Катерина, но то, что происходило между ними, было сильнее, глубже, пронзительней и отчаянней, чем первый раз.
Словно они прощались навсегда и стремились запомнить каждую секунду, каждое движение, вздох, крик, тепло и вкус кожи.
В этом обладании друг другом разливалось столько сжимающей сердце осознанности прощания, что у Кати наворачивались и сами собой катились слезы.
Он нежно, долго покрывал поцелуями ее лицо, шею, все тело до кончиков пальцев на ногах, она переворачивала его, перехватывала инициативу и проделывала с ним то же самое. Он не выпускал ее из объятий, когда брал, и смотрел в глаза, а она даже на самом излете не отводила взгляда.
Приходили в себя, спускаясь откуда-то, переводили дыхание, и смотрели, смотрели в глаза, разговаривая без слов, переживая, оплакивая невозможность быть вместе, каждый болея своей причиной отказа от продолжения, прося у другого понять, простить, оставляя на сердце тонкие скальпельные шрамы от осознания неминуемого расставания.
Кирилл несколько раз порывался что-то сказать, объяснить, воздуха в легкие набирал для решительного высказывания, но Катерина нежно накрывала его губы горячими пальчиками и качала головой – нет, не надо, слова только все испортят!
И он подчинялся. Если сложится – то потом!
…У Катерины зазвонил сотовый в кармане шелковых шорт, откинутых в процессе нетерпеливого раздевания неизвестно куда.
– Да выключи ты его, – предложил Кирилл.
Это были его первые слова с момента прихода Катерины.
Она посмотрела на него откровенно удивленным взглядом, даже брови приподняла, так удивилась.
– Что? – спросил он на ее преувеличенное удивление.
Катя не ответила. Нашла шорты, торопливо отыскала и вытащила из кармана телефон.
– Да.
– Катерина Анатольевна! У Сизова открылось кровотечение! – взволнованно сообщила дежурная медсестра Оленька.
– Состояние?
Все! Шутки, любовь-морковь, секс улетный, расставания-прощания, нежность щемящая, слезы о несбыточном – все кончилось! И отодвинулось!
Прижав плечом трубку к уху, Катя быстро одевалась, только шорты и топ, белье это лишняя суета, с собой! Она преобразилась в момент, и Бойцов смотрел на нее потрясенно во все глаза. Доктор Воронцова тоном полководца отдавала приказы, называла какие-то препараты, руководила – спокойно, собранно, односложно, попутно быстро одеваясь.
Как на бой.
«Я идиот!» – констатировал самодиагноз Бойцов.
Как вообще можно было подумать, уверить себя, предположеньице толкнуть, что эта женщина обыкновенная?
По какой такой обезьяньей мужской привычке и логике он всех женщин меряет привычным аршином, приписывая им одинаковость желаний, мотиваций, поступков с небольшой поправкой на интеллект и среду обитания?
Ведь козлу было понятно с самого начала, что она из всех рядов выходец!
Начиная с ее колдовских, глубоких, все понимающих глаз, с абсолютной искренности в постели, без грамма притворства, без озабоченности только своим удовлетворением и без потакания мужскому самолюбию!
Да даже то, что он стал ее первым мужчиной, уж точно не потому, что претендентов до ее прекрасного тела не имелось! Другое тут – она выбрала того, с кем почувствовала себя созвучной, кого захотела сама!
– Оля, спокойно! – строго отчитала она говорившую. – Готовьте операционную. Я еду. – Отключившись, повернулась к Кириллу. – Мне надо ехать.
– Я тебя отвезу, – выскочил из постели из своих умозаключений Бойцов.
– Не надо. Тебе через пару часов на работу. Я возьму такси.
– Я отвезу! – отрезал Бойцов. – Только оденусь и возьму ключи.
Катерина молча кивнула, соглашаясь: настаиваешь – вези! Не до тебя!
– Я переоденусь, спускайся, – сказала, выходя за дверь.
Свою дверь она открывала, забыв о конспирации и чутком Тимофеевом сне, громко и быстро.
– Что случилось? – спросил Тимофей, успевший на звук открываемого замка не только встать, но выйти ей навстречу.
Катерина пояснила на бегу, направляясь в комнату, чтобы переодеться:
– У мальчика, которого я позавчера оперировала, открылось кровотечение.