— Боюсь, что твое присутствие в «Чендлер Энтерпрайсиз» необходимо немедленно. Эдвин отдыхает. Ты сможешь увидеть его, когда он встанет. — Она помедлила, потом добавила: — За твоими вещами я кого-нибудь пошлю. — Оглянулась вокруг и — Санни могла присягнуть — если б установленные правила поведения давали малейшее послабление, брезгливо бы поморщилась. Но и без того было ясно — Фрэнсис резко отрицательно относится к пребыванию Санни в подобном месте, не говоря уж о ее работе и проживании здесь.
Неожиданно разозлившись, Санни решила не уступать ни на дюйм. Встала.
— Благодарю за любезное предложение. Тем не менее, как я и сказала ранее — я сама вернусь и сделаю все, что надо. — И решительным жестом пресекла любые попытки бабушки возразить. — Я не имею права уклоняться от ответственности за «Чендлер Энтерпрайсиз». — Если не поставить точки над i прямо сейчас, то прошлый месяц можно считать прошедшим впустую. Возвращение получается немного не таким, как она планировала, но будь она проклята, если опять превратится в послушную маленькую Сюзан! — Но я уже говорила дедушке, что мне нужно время для себя. Мой долг перед тобой и дедушкой огромен настолько, что я никогда не смогу расплатиться. И все же я не считаю, что месяц, потраченный на себя перед тем, как посвятить всю оставшуюся жизнь компании, — из разряда невыполнимых желаний. Я решила остаться здесь и не жалею ни об одной проведенной тут минуте. Нравится это тебе или нет, но теперь есть и другие люди, рассчитывающие на меня.
Подхватив сумочку, Фрэнсис поднялась.
— Твой дед ожидает твоего появления. Даже больной, он организовал совет директоров с расширенной повесткой дня, который состоится через час. Поторопись.
Санни промолчала. В оцепенении она следила за отбытием бабушки. Карл склонился у дверцы, подсаживая ее на заднее сиденье лимузина компании.
Что бы ни случилось, Фрэнсис не собиралась уступать. Эдвин сколько угодно мог царствовать в «Чендлер Энтерпрайсиз», главой империи Чендлеров всегда была Фрэнсис. И все обязаны склоняться перед ее волей.
Санни дрожала, глядя на отъезжающий лимузин. Потом обернулась на ресторан. Итак, она едет домой. Отчего же кажется, что, напротив, дом приходится покидать?
С тяжелым сердцем она направилась в контору, к Нику и маме Бенни.
Легко стукнула в дверь, и, не успела она дотронуться до ручки, как та распахнулась. Ник немедленно схватил ее в свои объятия и поцеловал. Следовало бы отстраниться. Вести себя по-другому нечестно по отношению к ним обоим. Но она не смогла. Хотелось замереть в его объятиях, впитывать поцелуи, хотя бы в последний раз. Что может быть дурного в прощальном поцелуе?
Прервал его Ник. Даже не глядя ему в лицо, по внезапному напряжению его большого тела она почувствовала — он понял, что она хочет сказать. Что ей придется сказать.
— Мне очень жаль, Ник, — прошептала она. Глаза, налитые слезами, темные и печальные, встретились с его глазами.
— Все зависит только от тебя, Санни.
— Ник. — Она помолчала, набрала в грудь воздуха, потом медленно выдохнула его. Надо попытаться не разорвать сердце на мелкие частички. Как сложно выпутаться из сложившейся ситуации — все труднее и труднее. — Мой дедушка очень болен.
Пальцы, державшие ее за плечи, немедленно стали мягче.
— Ох, Санни. Мне очень жаль.
Странно, именно его мгновенное понимание едва не пробило брешь в и без того слабой броне ее самообладания. Он все понимает лучше других. Речь идет о семье, и это самое главное.
— Сама я предпочла бы уйти не так и не сейчас.
Ник прижал ее ближе, она хотела что-то сказать, но слова не шли. Не того она ждала.
— Санни, наши отношения давно вышли за рамки так называемого флирта. — Она отвернулась, чтобы не видеть боли, искривившей его лицо. Он бережно приподнял пальцем ее подбородок. — Но если ты просто будешь ухаживать за дедушкой, пока он не поправится… разве это означает, что наши отношения кончатся?
О Боже! Он не собирается отпустить ее. Внезапно, несмотря на вихрь мятущихся мыслей, бушующий в голове, она обнаружила, что улыбается.
— Слушай, на одобрение Фрэнсис можешь не рассчитывать.
— Правда?
— Правда.
Ник снова прижал ее, целуя с новой силой. Когда она открыла глаза, стараясь остановить сумасшедшее кружение комнаты, то обнаружила, что он по-прежнему стоит перед ней. Надежен по-прежнему, остается лишь придвинуться ближе, найти в нем свою опору.
Неожиданно нахлынули новые сомнения. Не меняет ли она зависимость от требований собственной семьи на зависимость от поддержки Ника?
— Не смей, — предостерег он. Она моргнула.
— Что не сметь?
— Не смей сомневаться в себе.
— Я не сомневаюсь.
— Сомневаешься. Я тебя знаю, Санни.
Еще один момент истины для нее. Он ее знает. Настоящую. И хочет ее настоящую, со всеми недостатками.
— Мне надо убедиться, что я действительно чего-то хочу и не хочу, — сказала она. — Понять, где кончается долг и начинается мое желание.
— Ладно. Если я сейчас уйду, сказав, что мы никогда больше не встретимся, потому что я не хочу тебя видеть, сможешь ты тогда отправиться назад, к призывающему тебя долгу?
Горло ее перехватило от одного лишь предположения, что он может не захотеть ее больше видеть.
— Да, — прошептала она. — Но я…
— Неужели, предлагая нам увидеться еще, ты просто уступаешь моему желанию?
— Нет. То есть, я надеюсь, что ты тоже хочешь со мной встречаться, но, конечно, и мне этого хочется.
— Тогда в чем дело? Пойми, тебе совсем не обязательно заниматься всем самой.
— Обязательно. Именно мне. Никто больше не сможет.
— Должен быть кто-то, кто сможет пойти на совет директоров за тебя, а потом отчитаться по полной программе.
— Ник, это… — Внезапно его слова дошли до нее. — Погоди. Откуда ты узнал про совет директоров?
Он улыбнулся с обезоруживающим простодушием.
— Слушай, возможно, моей сдержанности хватит, чтобы отойти в сторонку, пока ты сражаешься со своими драконами. Поверь, пламя, извергаемое твоей бабушкой, видно невооруженным глазом, но позволить поджарить тебя, не попробовав вмешаться — чересчур. Я был наготове.
Ей бы надо жутко разозлиться на него, но Санни не сумела. И кто б смог отвергнуть подобную заботливость?
— В утешение тебе могу сообщить, что пытался оставаться в конторе.
— Целых пять минут, верно?
Он ухмыльнулся.
— Если не шесть. — Потом посерьезнел. — Я очень сожалею по поводу твоего дедушки. Я пропустил эту часть. Зато относительно обязательств все слышал превосходно. Я хочу тебе кое-что сказать, Санни. Что бы они для тебя ни делали, сколько бы ни дали, у них нет права распоряжаться твоей жизнью.
— Я знаю, Ник. Жизнь здесь научила меня ко многому относиться совсем по-другому. Но научила, между прочим, и тому, как важна семья. Возможно, сейчас кажется, что они не заслужили моей преданности, но так могло случиться потому, что я сама недостаточно ясно дала им понять, чего хочу. Я планировала все изменить. Не знаю, что я могла бы изменить. Но одно могу сказать достоверно — себя я изменить могу и не отступлю. И еще — не имею я права повернуться спиной к своей семье. Не сейчас.
Ник помолчал, потом нежно провел пальцами по ее губам и едва слышно произнес:
— Здесь у тебя тоже семья. Не поворачивайся спиной и к нам тоже.
— О, Ник. — Она обхватила ладонями его лицо и поцеловала его, изливая в поцелуе все свои страхи, сомнения и надежды.
А потом они оба молчали. Санни положила голову ему на плечо.
— Знаешь, — наконец сказала она, — я всегда боролась со своим эгоизмом, но не слишком преуспела.
Он фыркнул ей в шею.
— Мне казалось, тебе, наоборот, надо научиться быть поэгоистичнее.
— Ты понятия не имеешь, во что впутываешься, я имею в виду мою семью. У деда довольно жесткие понятия относительно устройства мира. А бабушка… сразу говорю, идея, что мы с тобой можем быть вместе, точно не найдет у нее ободрения.
Ник склонился, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
— Mi cara mia
, если ты подстроилась под требования моей семьи, то будь уверена, и я как-нибудь переживу запросы твоей.
Санни не знала, смеяться или плакать. Она никак не могла решить, стоит ли оттягивать разрыв, не лучше ль одним махом обрубить все связи — сомнения рвали ее на части. Но, учитывая перспективы ближайшего будущего, заслужила же она хоть небольшую отсрочку.
Глава четырнадцатая
Она ушла. Ник слепо глядел на колонки цифр перед собой. Конечно, до нее рукой подать — один телефонный звонок, двадцать минут езды. Все равно — тут ее нет. Ни наверху — играющей с одним из его неугомонных племянников, ни на кухне — демонстрирующей свой идеальный итальянский в процессе произнесения изощреннейших ругательств. Ее не было в его постели, в его объятиях, в пределах досягаемости.