— Твоя мама так и сказала, — подтвердила она, рассудив, что хуже от этого не будет. Это все-таки не бугры на лице.
— Идем. — Этьен встал. — Поставим тебе капельницу.
— Я терпеть не могу уколы, — пожаловалась Рейчел, с неохотой поднимаясь на ноги. — Нет, правда. Я их до смерти боюсь.
— Твоему организму нужна кровь. Без нее ты так и будешь мучиться, — наставительно произнес Этьен, шагая по коридору.
Ее организму действительно требовалась кровь. Он взывал о ней так настойчиво, что это причиняло почти физическую боль. Судя по всему, о возвращении домой придется забыть на неопределенный срок — пока она не переборет отвращение и не научится высасывать кровь из пакетов. Но сейчас Рейчел передергивало от одной мысли об этом.
— Может, я лучше кого-нибудь укушу? — предложила она. Как ни странно, эта идея показалась ей заманчивее, чем питье холодной крови из мешочка, хотя не намного. — Естественно, кого-нибудь, кто мне несимпатичен.
Этьен обернулся и замер с открытым ртом, увидев нацеленный на его шею взгляд.
— Эй! Ты не забыла, что я создал «Жажду крови»? Твою любимую игру.
— Да, но еще ты превратил меня в вампиршу.
По-видимому, Этьен не уловил юмора, потому что на его лице появилось виноватое выражение.
— Прости, пожалуйста, но я не мог дать тебе умереть.
Не было никакого удовольствия дразнить человека, который так терзался угрызениями совести. Как видно, он страшно переживал из-за всей этой истории. Пожав плечами, Рейчел обогнула его и посмотрела на уходящую вверх лестницу.
— Ничего, я переживу. На этом свете все же лучше, чем на том.
Тяжелый вздох за спиной заставил Рейчел оглянуться. Нет, ей решительно не нравился унылый и понурый вид Этьена. Она не хотела портить ему настроение. Решив, что шутка — лучший способ спасти положение, она широко улыбнулась и сказала:
— Что ж… Раз ты отказываешься, чтобы я тебя укусила, придется пойти и укусить моего шефа. Этот изверг три года подряд ставил меня в ночную смену.
На лице Этьена мелькнуло сомнение.
— Сейчас день.
Рейчел удивленно приподняла брови:
— Ну и что? Ты же говорил, что мы можем выходить на улицу и днем.
— Можем-то можем, но потом твоему организму понадобится много крови, потому что солнечный свет ему навредит. К тому же мы кусаем людей крайне редко и всячески стараемся этого избежать.
— Знаешь, — слегка раздосадовано сказала Рейчел, — иногда мне кажется, что ты вообще не понимаешь юмора. — Отвернувшись от него, она снова зашагала по ступенькам. — Я шутила про укус. Если я пластиковый пакетик укусить не могу, то что уж говорить о живом человеке? Ну ты даешь!
— А-а. Я сразу подумал, что ты шутишь, просто не был уверен.
Она рассмеялась, хотя ни капли ему не поверила. По правде говоря, это не имело никакого значения: она дразнила его только потому, что пыталась отвлечься от неприятных мыслей о предстоящей медицинской процедуре.
Ее родственники все время поражались, как можно работать в больнице и при этом бояться уколов. Сейчас она хотя бы не хныкала, как маленькая, при виде иглы, а раньше вообще был кошмар. Уколы для нее были хуже гильотины. Но Рейчел из гордости не хотелось показывать свой страх перед Этьеном, поэтому она молча терпела, пока он вставлял иглу, — только закрыла глаза, надеясь, что он примет это за признак усталости, а не трусости.
— Ну вот…
Рейчел открыла глаза и вопросительно посмотрела на Этьена. Он установил капельницу и теперь нерешительно стоял у кровати, словно не зная, что делать дальше. Поймав его взгляд на своих губах, она спросила себя, не собирается ли он ее поцеловать, но тут Этьен стряхнул с себя оцепенение и отошел в сторону.
— Я буду у себя в кабинете. Если что понадобится — разбуди меня.
Рейчел поморщилась, представив, что он будет спать в этом мрачном ящике для покойников, но в ответ лишь пробормотала «спокойной ночи».
Оставшись в одиночестве, она закрыла глаза, чтобы не смотреть на капельницу. Мысли текли лениво, выхватывая из памяти события и впечатления последних часов. В мельчайших подробностях вспомнилась пикантная сцена на этой самой кровати, включая каждый прерывистый вздох, каждое мимолетное ощущение. Но когда Рейчел мысленно дошла до появления в комнате Маргариты, ее сознание взбунтовалось, предложив свой вариант развития событий. Им никто не помешал, потому что дверь была заперта, и ее рука нашла то, что искала. В ее воображении Этьен действительно обладал выдающимися мужскими качествами, и…
Этьен вздохнул и заворочался в гробу — сознание осаждали назойливые видения. Ему чудилось, будто он снова в спальне и Рейчел лежит, вытянувшись на нем во весь рост, а он жадно пожирает глазами ее выглядывающую из выреза грудь. Рука Рейчел скользит в его джинсы, и теплые пальцы туго смыкаются вокруг его отвердевшей плоти — он стонет и напрягается. Его тело с готовностью отвечает на ласки, а когда ее рука скользит вверх, ему даже приходится ее остановить, чтобы не попасть в неловкое положение.
Гортанно застонав, он резко подается вперед и переворачивает ее на спину, а сам располагается сверху, перехватив инициативу. Внезапная перемена позы исторгает из ее груди изумленный вздох, футболка сползает, еще больше открывая взору молочно-белую грудь. Пользуясь случаем, он припадает к нежной, солоновато-сладкой коже и проводит по ней языком.
Рейчел закусывает губу, сдерживая рвущийся наружу стон, и выгибается дугой, пытаясь высвободить руки, которые он удерживает силой. Этьен знает, что она тоже хочет коснуться его, поласкать, но, не доверяя своему самообладанию, не может ей этого позволить. Нет, он хочет, чтобы она дошла до пика возбуждения, чтобы изнывала от желания — так же, как он сам. Зажав обе ее руки в своей, он приподнимается на локте и кладет другую руку себе на ремень.
«Я помогу», — предлагает Рейчел, извиваясь под ним от нетерпения. В ответ он только улыбается и качает головой, продолжая свободной рукой возиться с пряжкой. Справившись наконец с этой нелегкой задачей и сняв с себя непослушные джинсы, он обвязывает ремнем ее обездвиженные запястья, пропускает конец через пряжку и крепко затягивает петлю.
«Что ты делаешь? — ахает Рейчел, когда он привязывает ремень к изголовью кровати. — Я не…» Но он заглушает ее протест поцелуем.
Рейчел металась на кровати в полном смятении чувств. Каким-то невероятным образом ее фантазии вырвались из-под контроля. Все шло прекрасно, пока Этьен не поменялся с ней ролями и не подмял под себя.
А потом ее воображение словно с цепи сорвалось, и его было уже не обуздать. Не то чтобы Рейчел так уж хотелось его обуздать — поразителен и непонятен был сам факт. Она лежала в кровати совершенно одна — в этом не было никаких сомнений, — но в то же время чувствовала на себе тяжесть тела Этьена, запах терпкого одеколона, ощущала во рту его ласкающий язык. Сбитая с толку, Рейчел решила просто проверить, что будет дальше. Она приоткрыла губы — их языки сплелись в пылком танце; руки беспомощно дернулись в петле ремня в бесплодной попытке освободиться и обнять своего поработителя.
Вдруг их губы разомкнулись — у Рейчел вырвался разочарованный вздох. Задыхаясь от возбуждения, она досадовала, что он разорвал поцелуй, но недолго — пока губы Этьена не спустились по изгибу ее шеи к выпуклости груди. Рубашка как-то незаметно разошлась в стороны, к его удовольствию, обнажив ее прелести. Вскрикнув, она выгнулась навстречу его рту, по очереди дразнившему языком ее груди. Этьен спустился ниже, и теперь его губы выводили узоры у нее на животе; она застонала, тело откликнулось дрожью, каждой клеточкой ощущая, как по нему уверенно движутся мужские пальцы: от талии вниз по бедру и снова вверх — к животу.
Рейчел нетерпеливо извивалась под его руками, а ноги, казалось, не знали, как поступить. Сначала они сомкнулись, потом чуть раздвинулись, потом дернулись и затрепетали от его прикосновений. Рейчел не могла похвастаться выдающимися вокальными данными, но что-то подсказало ей, что она взяла верхнее си, когда его пальцы добрались до средоточия ее страсти. Содрогнувшись, она застонала и закрутила головой, а когда рот Этьена занял место пальцев, ее стоны достигли апогея.
На этом сознание отключилось. Она только успела подумать, что Этьен чертовски хорош (как-никак триста лет практики давали о себе знать), — и это была последняя связная мысль. Рейчел никогда не переживала ничего подобного. Этьен предупреждал, что ее органы чувств еще как следует не развились, но даже сейчас тело захлестывал ураган ощущений. Переполнявшее ее наслаждение было если не в двадцать, то по крайней мере в два-три раза выше пика удовольствия, которого она могла достичь в прошлой жизни. И это пугало. Но совсем немного.
Этьена разбудил телефонный звонок. Его глаза распахнулись — мозг и тело моментально пришли в боевую готовность. Он поднял крышку гроба и сел, старательно игнорируя требования возбужденной плоти. В мгновение ока, перемахнув через всю комнату, Этьен схватил телефонную трубку.