Она сошла с ума! Никаких сомнений, она определенно сошла с ума.
Кому это знать, как не ей самой, дипломированному психологу?
Вот, пожалуйста, налицо все симптомы. И появились они не сегодня. Она чувствует признаки надвигающегося безумия уже несколько месяцев. Раздражительность, вспыльчивость, забывчивость, апатия, витание в облаках, полная потеря интереса к жизни.
Родители, разумеется, все замечали, но высказывались, как обычно, очень мягко, мол, соберись, Джуд, ты же умница, ты все сможешь. Окружающие косились на нее с тихой жалостью или с недоумением. Она же тихо ненавидела и работу, и студентов, а в друзьях, родных, коллегах и начальстве выискивала и находила десятки недостатков, на которые прежде и внимания не обратила бы.
Открывая по утрам глаза, она с ужасом представляла себе новый день. Усилия, необходимые для того, чтобы выползти из постели и одеться, приобретали масштабы восхождения на высокую гору. Хуже того, ей было неинтересно даже смотреть на эту гору, не говоря уж о том, чтобы карабкаться на нее.
А еще необдуманные, импульсивные поступки. О, да, это стало последней каплей. Здравомыслящая Джуд Фрэнсис Мюррей, одна из самых крепких ветвей семейного древа чикагских Мюрреев, благоразумная и любящая дочь профессоров Линды Мюррей и Джона К. Мюррея, бросила работу!
Да, да! Бросила! Не взяла творческий отпуск или пару недель на отдых, а бросила работу прямо посреди учебного семестра.
Почему? Она понятия не имела, почему.
Для нее это было таким же необъяснимым потрясением, как для декана, коллег, родителей.
Чувствовала ли она что-либо подобное, когда два года назад рухнул ее брак? Нет. Она жила привычной жизнью: готовилась к лекциям, занималась со студентами, делала все необходимое без единой заминки, ни разу не дрогнула, даже когда встречалась с адвокатами и заполняла документы, символизирующие бесславный конец брачного союза.
Правда, вряд ли это был какой-то необыкновенный союз или так уж трудно было общаться с адвокатами, чтобы юридически разорвать его. Брак, длившийся чуть меньше восьми месяцев, не породил запутанных проблем. Или любви.
Любовь, вот чего нам не хватало, думала Джуд. Если бы я любила Уильяма, он не ушел бы к другой женщине, едва завяли цветы в моем свадебном букете. Но поздно и бессмысленно предаваться грустным мыслям. Я такая, какая есть. Или была. Один Бог знает, какая я сейчас.
Так что же все-таки произошло? Может, она просто посмотрела вниз с высокого утеса, увидела бескрайнее темное море однообразия и скуки по имени Джуд Мюррей и, отпрянув, в ужасе помчалась прочь.
Что, впрочем, тоже на нее совершенно не похоже.
От всех этих размышлений ее сердце бешено забилось. Не хватало еще в довершение всех несчастий скончаться от сердечного приступа. Перед мысленным взором Джуд предстал газетный заголовок:
Странный получился бы некролог. Может, он даже попал бы в «Айриш Таймс», любимую бабушкину газету. Родители, естественно, были бы шокированы. Какая недопустимая публичная смерть!
Разумеется, они были бы убиты горем, но более всего озадачены. О чем думала их девочка? Как она могла сбежать в Ирландию от успешной карьеры и прелестной квартиры в кооперативном доме на берегу озера?
Они возложили бы вину на бабушку и, пожалуй, были бы правы. Они были правы с того самого момента, как благоразумно зачали свою дочь ровно через год после свадьбы.
Хотя Джуд вовсе не хотелось представлять интимную сторону жизни своих родителей, она не сомневалась, что их физическая любовь была такой же безупречно элегантной, как идеально поставленные классические балеты, которые они оба обожали.
Господи, как же она докатилась до того, что сидит во взятом напрокат «Вольво» с рулем с идиотской неправильной стороны и думает о сексе собственных родителей?
Глупый вопрос. Такие приходят в голову, когда сходишь с ума.
Джуд закрыла глаза, сжала пальцами веки и не отпускала, пока не избавилась от наваждения. Затем она сделала глубокий вдох, выдохнула, снова глубоко вдохнула. Кислород непременно прочистит и успокоит растревоженный мозг.
Итак, она еще может вытащить чемоданы из багажника, вернуться в здание аэропорта, отдать ключи от «Вольво» ярко-рыжей, с улыбкой до ушей, девице из пункта проката автомобилей и первым же рейсом улететь домой.
Разумеется, у нее больше нет работы, но зато — спасибо, боже, за маленькие радости — накопился приличный портфель ценных бумаг, на который какое-то время можно прожить. Ах да! Жилья тоже нет, поскольку она сдала свою квартиру очень милой супружеской паре. На шесть месяцев. Но ведь можно пока пожить у бабушки.
И бабушка будет разочарованно смотреть на внучку выцветшими, но все еще прекрасными голубыми глазами.Джуд, дорогая, в своих сердечных желаниях ты всегда останавливаешься у самого края. Почему ты никогда не можешь сделать последний шаг?
— Я не знаю, не знаю! — воскликнула Джуд, в отчаянии закрывая лицо руками и покачиваясь взад-вперед. — Это ты предложила приехать сюда. Это была твоя идея, не моя. Что я буду делать в коттедже на Эльфийском холме целых шесть месяцев? Я даже не знаю, как управлять этой чертовой машиной.
Джуд всхлипнула, чувствуя приближение истерики. Рыдания теснили горло, звенели в ушах, но прежде чем выкатились первые слезы, она вскинула голову, крепко зажмурила глаза и обругала себя последними словами. Слезливость, истеричность, злость и прочие неконтролируемые состояния — результат рвущихся наружу бессознательных или подавляемых желаний и побуждений. Ее воспитания и образования вполне хватает, чтобы понимать это, а значит, она может сопротивляться.
— Давай, Джуд, жалкая идиотка, делай следующий шаг. Хватит разговаривать с самой собой и реветь в арендованной машине. Хватит топтаться на месте. Долой нерешительность! Включай зажигание и вперед. — Джуд судорожно вздохнула, расправила плечи. — Но есть и другой вариант, — пробормотала она. — Закончить то, что начала.
Джуд повернула ключ в замке зажигания, произнесла короткую молитву — Боже, не дай мне убить или покалечить кого-нибудь и себя в том числе — и осторожно вывела машину с парковки.
Она пела. Пела все, что выхватывал из памяти ее взбудораженный мозг. Пела, чтобы не взвизгивать каждый раз, как приближалась к очередному участку шоссе с круговым движением, который ирландцы называли не так, как она привыкла в Америке. Джуд мгновенно забывала, где лево, где право, и в ужасе представляла, как врезается в ни в чем не повинных пешеходов.
За недолгий путь от Дублина до графства Уотерфорд она успела не столько напеть, сколько проорать все популярные мелодии, которые смогла вспомнить, и несколько ирландских застольных песен, а в узком выезде из городка Карлоу провизжать припев последнего хита так громко, что содрогнулся бы сам Мик Джаггер.
В конце концов все как-то обошлось. Вероятно, боги дорог, оглохнув от производимого Джуд шума, отступили и перестали швырять другие машины навстречу ее многострадальному «Вольво». А может, за нее вступилась Пресвятая Дева Мария, фигура которой в маленьких часовнях встречалась вдоль дорог. Как бы то ни было, Джуд немного успокоилась и даже почти наслаждалась путешествием.
По обе стороны шоссе, мерцая в солнечных лучах, как раскрывшиеся жемчужные раковины, перекатывались и растворялись в тени далеких гор волны зеленых холмов. Серебристое небо на горизонте было подернуто дымкой. Казалось, увидеть такую перламутровую прозрачность воздуха можно лишь на полотнах гениального художника, но никак не в реальной жизни. А если долго разглядывать их, то, наверное, можно соскользнуть в волшебный мир, созданный воображением гения.
Правда, все это Джуд видела, если осмеливалась оторвать от дороги напряженный взгляд, и тогда сердце щемило от поразительной красоты пейзажа, а душевная боль, как ни странно, ослабевала.
Неправдоподобную зелень полей рассекали осыпающиеся каменные ограды и живые стены низкорослых деревьев. В загонах лениво щипали траву пятнистые коровы и длинношерстные овцы, на полях тарахтели трактора. По лоскутному зеленому ковру были разбросаны бело-кремовые домики, во дворах хлопало на ветру белье, буйно и беспорядочно цвели пышные яркие цветы.