– Где ты откопала этого Годзиллу? – спросила она, с остервенением кромсая кочан капусты.
– Так уж и Годзиллу? – миролюбиво переспросила Ника, продолжая удивляться Женькиной агрессивности. – Просто он в армии служил, был десантником, а они, если судить по фильмам, все такие.
– Тоже мне – десантник, – не желала угомониться Женька. – У него ясные голубые глаза и круглые розовые щеки, как у пупса. И вообще, он же тебе в сыновья годится!
Хотя Ника отлично знала, что выглядит гораздо моложе своих надвигающихся тридцати лет, замечание Женьки ее обидело. Но все же не настолько, чтобы всерьез рассердиться. Для этого она слишком хорошо знала свою подругу, которая в пылу страстей могла наговорить все, что угодно. Успокоившись, она обычно начинала каяться, но это уже потом.
– Что у вас может быть общего? – продолжала кипятиться Евгения, потрясая зажатым в кулаке пучком укропа. – У него же на лбу написано восемь классов образования плюс призыв в армию.
– Тут ты ошибаешься, – возразила Ника, – он в Бауманском учился.
– Тогда он наверняка был двоечником.
Ника рассмеялась.
– Может, и двоечником, зато он человек хороший, – попыталась она усмирить подругу. Но сделать этого ей не удалось, потому что тут на горизонте появилась Анна Захаровна и подлила масла в огонь.
– Вот, Женюшка, учись! – сказала она назидательным тоном. – Какого парня себе Веруша отхватила, а? Хорош, по всем статьям хорош! И руки на месте, и голова. А уважительный какой! Отец в нем уже души не чает, да и Вовка тоже.
Оказалось, что к нынешнему моменту Юрий уже успел обаять все семейство. С Евгением Михайловичем он со знанием дела обсудил рецепт приготовления настоящего грузинского шашлыка, с братом Женьки поговорил про дела армейские, а когда жена Владимира заволновалась, что Барбос без конца лает и может разбудить малыша, Юрий быстро усмирил брехучего пса.
– В общем, всем потрафил, и все от него в диком восторге, – ехидно прокомментировала Евгения.
– И очень даже хорошо, что такой приятный человек в гости пожаловал, – твердо сказала Анна Захаровна. – Уж все лучше, чем Додики всякие, которые только и знают, что заткнуть уши музыкой да в гамаке качаться.
Не обращая внимания на загоревшиеся маковым цветом щеки дочери, она подхватила со стола мисочку с помидорами и быстро удалилась.
Пыхтя от возмущения, Евгения принялась яростно скоблить картошку.
– Вот, видела, как они ко мне относятся? – прошипела она. – Еще ни один из моих бойфрендов не пришелся им по душе. Потому что, чем интеллигентнее человек, тем он им меньше нравится. Они считают, что если он не бухает вместе с моим папашей и не материт всеобщую мировую несправедливость, то с ним вообще не о чем разговаривать!
– Кстати, а где твой Додик? – поинтересовалась Ника. В общем и целом она разделяла отношение Женькиных родителей к ее поклонникам, которые в большинстве своем были дармоедами с замашками голливудских звезд. – Ты его случайно в Турции не потеряла?
– Пошел этот Додик подальше, – с досадой сказал Женька. – Козел самый настоящий. Мне все время хотелось его утопить, да он как чувствовал – боялся заходить в воду глубже, чем по щиколотку, – с презрением добавила она.
«В этом вся Женька, – усмехнулась про себя Ника. – Все понимает правильно, но готова общаться со всякими шаромыжниками, лишь бы только позлить родителей, которых считает ханжами и мещанами».
На шашлыки помимо Женькиного брата с женой и наследником приехала подруга матери со своим семейством, а также пришли соседи по даче. После шумного застолья с многочисленными тостами и песнопениями все разбрелись по участку, над которым теперь стоял веселый гомон. В такие моменты в душе Ники всегда поднималось чувство тоскливой зависти, потому что у нее самой никогда не было настоящей семьи и в их доме не устраивали семейные праздники. Ника всегда считала, что подруге в этом плане страшно повезло, и не понимала, почему та беспрестанно шугает свою родню.
Юрий вместе с Владимиром покуривал, сидя на крылечке, а рядом с ними со стаканом в руке стоял Евгений Михайлович и рассуждал о политике.
– Вон, полюбуйся на этих голубчиков, – с раздражением в голосе сказала Евгения. – Они уже спелись.
– Жень, ну что плохого в том, что Юрий быстро сдружился с твоим отцом? – вступилась за своего нового приятеля Ника.
– Да как ты не понимаешь?! – возмутилась подруга. – Он тебе не подходит. Он же простой, как песня! Они с моим папочкой два сапога пара. Ты мечтаешь о такой жизни, как у моих родителей? Чтобы все время, как пони по кругу: работа, дом, дача? Газета за тарелкой борща и синхронное засыпание на диване под идиотский телесериал? Тебе хочется, чтобы твой муж, придя с работы и хватив пятьдесят грамм для расслабухи, начинал зудеть про то, в каком дерьме живет наша многострадальная страна? Ты об этом мечтаешь? Потому что если у тебя более романтический взгляд на семейную жизнь, то твой Кораблев тебе явно не пара.
Ника была категорически не согласна с подругой, потому что лично ей Юрий казался добрым, порядочным и вовсе не глупым. А то, что Женька считала простотой, было на самом деле добродушием и умением располагать к себе людей. И все же затевать на эту тему спор она не стала – ей не хотелось портить им обеим настроение. Поэтому вместо того, чтобы отвечать на нападки, она легкомысленно махнула рукой и сказала:
– Да бог с ним, с романтическим взглядом. Ты лучше скажи, как тебе нравится моя новая юбочка? Зря я, что ли, наряжалась?
Ника, расставив руки в стороны, шутливо покружилась вокруг своей оси.
– Я сразу оценила твои успехи в плане обновления имиджа и хотела тебя похвалить, – сварливым тоном призналась Евгения, – просто этот твой Кораблев выбил меня из колеи.
Подруги одновременно повернули головы в сторону только что упомянутого субъекта и увидели, как тот поднимается со ступенек и достает из кармана мобильник.
«Лабвакер, даргайс драугс», – донесся до них его голос, и Ника страшно удивилась – неужели Юрий говорит по-латышски?
Когда, закончив разговор, тот подошел к девушкам поболтать, Ника набросилась на него с вопросами.
– Да нет, кроме «лабвакер» да «палдиес» я больше ничего по-латышски не знаю, – засмеялся Юрий. – Хотя, наверное, должен был бы. У меня в Риге живет хороший приятель: наши родители дружили всю жизнь. У них был домик в районе Булдури, и мы почти каждое лето ездили к ним в гости.
– У моей школьной подруги тоже была дача в Булдури, – подхватила Ника, и они завели разговор о Прибалтике.
Евгения в их беседе не участвовала. Она зажгла сигарету и молча курила, демонстративно глядя вдаль. Бросив короткий взгляд на ее угрюмое лицо, Ника в который уже раз подумала, что обычно жизнерадостная подруга сегодня совершенно на себя не похожа.
Фотографии из старого альбома
Воскресенье Ника провела за городом на «фотоохоте». Юрий увязался вместе с ней, чтобы, как он выразился, поучиться азам фотографирования. Ника, вооруженная своей «Катюшей», снимала природу, а Юрий щелкал ее саму с помощью маленького цифрового фотоаппарата.
Красный джип они оставили в деревне, растянувшейся вдоль берега неширокой, но довольно шустрой речушки. На другом берегу громоздились внушительных размеров особняки, откровенно диссонировавшие с убогими крестьянскими домишками. Туда Ника с Юрием решили не соваться. Они отправились к видневшемуся неподалеку лесу, но углубляться в него не стали, а долго бродили по залитой солнцем опушке. Потом пересекли небольшое поле и по заросшему косматой травой склону спустились к живописному, прямо-таки поленовскому пруду. К обеду они вернулись в деревню. Купив у каких-то бабулек пакет крыжовника, они съели его, сидя на пригорке и наблюдая за тем, как загорелые до черноты мальчишки бесстрашно прыгают с мостков в воду и плавают наперегонки.
Глядя на них, Юрий принялся вспоминать про свои поездки в Прибалтику. Они с родителями обычно отправлялись сначала в Ригу, а оттуда ехали на электричке в Булдури, где у их приятелей была небольшая дачка. Если не шел дождь, то всю первую половину дня они проводили на пляже, купаясь в ледяной воде, строя замки из песка и соревнуясь в нырянии, беге и прыжках в длину.
– После обеда шли собирать чернику, а заодно и грибы, – живописал подробности Юрий. – Ты, наверное, не хуже меня знаешь, какие латыши разборчивые – уважают только благородные грибы, не собирают ни сыроежки, ни лисички. А мы ими не гнушались и жарили на огромной сковороде с картошечкой и луком.
Потом он попытался перевести разговор на нее, Нику, но она отделывалась лишь односложными ответами или ничего не значащими фразами. В конце концов он, сообразив, что она не хочет вдаваться в подробности своей жизни, отстал.