– Несомненно. – Они нравились ему, черт побери. Нравились, несмотря на то что были безобидными безумцами. Хотя, возможно, не столь уж и безобидными.
– Ты прекрасно знаешь, что инициатива исходила от него. Рик потерял контроль на некоторое время. Похоже на приступ гнева. – Она принялась чистить рукава свитера. – И хватит об этом.
– Он приедет на следующей неделе и останется у нас на несколько дней, – выдал Фэйрчайлд ошеломляющую новость, как только дочь направилась к двери.
К ее чести, она даже не замедлила шаг. Адам задался вопросом, стал ли он свидетелем хорошо продуманной партии в шахматы или спонтанного сражения в китайские шашки.
– Очень хорошо, – холодно ответствовала Кирби. – Я скажу Рику, что мы с Адамом страстные любовники, он ужасно ревнив и прячет кинжал в левом носке.
– Боже мой, – пробормотал Адам, когда Кирби вышла за дверь. – А ведь она и правда так сделает.
– Можете на это поставить, – согласился Фэйрчайлд, даже не пытаясь скрыть ликование. Он обожал путаницу. Человек шестидесяти лет имел право создавать все, что только возможно.
Вторая студия была подобна первой, разве что содержимое отличалось. К тюбикам краски, кистям и холстам добавились ножи, резцы и молотки. А еще целые пласты известняка, глыбы мрамора и бруски древесины. Вещи Адама выглядели маленьким островком порядка в этой комнате.
Длинный деревянный стол был загроможден инструментами, засыпан стружками, завален лоскутами и мятой тканью, возможно раньше служившей блузой художника. В углу находилась современная стереосистема. У стены – старая газовая плита, напротив – пустой мольберт. Весь этот хаос отображал сущность Фэйрчайлда. Комната, тихая, просторная и влекущая, была пропитана солнцем.
– Студия довольно велика, – сказала Кирби, обведя помещение широким жестом. – Садитесь, где вам удобно. Мы не помешаем друг другу. – В ее голосе прозвучало сомнение. Она должна была обо всем позаботиться. Пусть уж лучше Адам будет ошиваться здесь, у нее под боком, чем в папиной студии с Ван Гогом. – Вы импульсивны?
– Я бы так не сказал, – рассеянно произнес Адам, распаковывая вещи. – Хотя другие, возможно, скажут. А вы?
– О да. – Кирби уселась перед рабочим столом и взяла кусок древесины. – У меня случаются приступы гнева или меланхолии. Надеюсь, вас это не обеспокоит.
Он повернулся, собираясь ответить, но она задумчиво рассматривала древесину в руке, словно пытаясь поймать нечто, скрытое внутри.
– Сейчас я работаю над своими эмоциями. Но иногда не могу сдерживаться.
Заинтересовавшись, Адам оставил вещи и подошел к полке с дюжиной произведений в различной стадии завершения. Выбрал резной кусок фруктового дерева, покрытый лаком.
– Эмоции, – пробормотал он, пробегая пальцами по древесине.
– Да. Это…
– Грусть, – закончил он. Он мог видеть тоску, чувствовать боль.
Кирби не знала, радует ее или огорчает то, что Адам разглядел все так точно, особенно в этой работе, которая далась так тяжело.
Я сделала такжеСчастьеиСомнение. Страстьрешила приберечь напоследок. – Она поднесла к глазам брусок, который держала в руках. – Это должен бытьГнев.– Словно стараясь разозлить деревяшку, постучала по ней пальцами. – Один из смертных грехов, хотя я всегда считала, что это несправедливо. Гнев необходим.
Адам видел, как меняется выражение ее глаз, пока она рассматривала будущий шедевр. «Тайны, – подумал Адам. – Кирби всегда говорит загадками». Но когда она сидела вот так, окутанная солнечным светом, с куском древесины в руках, то казалась полностью открытой, читаемой, чистой эмоцией. Как только он постиг это, Кирби шевельнулась и рассеяла все волшебство. Посмотрела на него с дразнящей улыбкой:
Пока я работаю надГневом, вам придется смириться с перепадами моего настроения.
– Постараюсь относиться к этому объективно.
Кирби улыбнулась шире и нанесла немного блеска вежливости на поверхность сарказма:
– Держу пари, у вас целая гора объективности.
– Не более чем необходимо.
– Можете воспользоваться моей, если желаете. Но ее очень мало. – Все еще крутя в пальцах кусок древесины, Кирби посмотрела на вещи Адама. – Вы сейчас над чем-нибудь работаете?
– Работал. – Он встал прямо перед ней. – У меня родилась новая задумка. Хочу написать вас.
В ее глазах отразились смущение и подозрительность.
– Почему?
Адам приблизился к ней и осторожно прикоснулся к подбородку. Кирби сидела спокойно, пока он исследовал ее лицо. Она чувствовала его пальцы – каждый палец – на своей коже. Нежной коже. Адам не сопротивлялся желанию провести большим пальцем по щеке. Ее взгляд был тверд и упрям.
– Потому что, – наконец произнес он, – ваше лицо поразительно. Я хочу изобразить его, вашу выразительность, вашу сексуальность.
Ее губы потеплели под жесткой кожей его пальца, руки, сжимавшие фруктовое дерево, напряглись, но голос оставался спокоен.
– А если я откажусь?
Высокомерие, которое Кирби включала крайне редко, но весьма успешно, также интриговало Адама. Таким взглядом она могла поставить на колени любого мужчину.
Он медленно наклонился и поцеловал ее, ощутил, как она напряглась, пытаясь сопротивляться, а затем успокоилась. Она по-своему – своей защитой – принимала чувства, которые он дарил ей. Костяшки ее пальцев побелели, но он не обратил на это внимания. Оторвавшись от мягких губ, Адам видел лишь глубину ее чистых серых глаз.
– Я все равно напишу вас, – пробормотал он и покинул студию, желая дать им обоим время подумать о случившемся.
Она думала об этом. Минут сорок сидела не двигаясь, позволяя работать только мысли. Такая яркая и энергичная женщина, она обладала способностью замирать на месте, когда это было необходимо. Она рассматривала ситуацию со всех сторон и искала ответы. Это Адам вынудил ее, пробудив нечто такое, чего она никогда не чувствовала. Больше всего в жизни Кирби ценила новизну и оригинальность, а тут впервые задумалась, стоит ли пренебречь ими.
Ей нравились люди, ставившие свои желания превыше всего, она и сама была такой и не имела ничего против небольшого столкновения с Адамом. Но… В случае с ним не могла придумать достойногоно.
«Будет безопаснее, нет, умнее сосредоточиться на проблемах, связанных с его визитом». Несвоевременное влечение. Она прикоснулась языком к верхней губе и удивилась, что все еще в состоянии чувствовать вкус его поцелуя. «Несвоевременное, – повторила она. – И тревожащее».
Отец должен быть более благоразумным, правда, назвать Филиппа Фэйрчайлда благоразумным – все равно что похвалить Гекльберри Финна за прилежание. Ему нужно поторопиться с этим треклятым Ван Гогом. А еще Тициан, вспомнила она. И с этим нужно что-то делать.
Адам договорился с отцом, и она ничего не могла изменить в данный момент. Еще несколько дней. Здесь не о чем волноваться. Улыбка снова озарила ее лицо. Пребывание Адама могло повеселить ее. Кирби задумалась о нем, о его серьезных карих глазах, твердых, сильно сжатых губах.
Но это опасное развлечение. Хотя, что за жизнь без опасности? Все еще улыбаясь, она взялась за инструменты.
Она сосредоточенно работала в полном молчании. Адам, отец, Ван Гог были забыты. Дерево в ее руках стало центром Вселенной. В нем заключена жизнь, Кирби могла ее чувствовать. Она лишь ждала, пока творец подберет подходящий ключ и освободит ее душу, что одарит художника возвышенным удовлетворением, которое всегда идет рука об руку с открытием.
Живопись никогда не дарила подобных ощущений. Кирби играла с ней, наслаждалась, но так и не овладела по-настоящему. Живопись не смогла совладать с ней. А искусство – это любовник, требующий абсолютной верности.
Наконец дерево, казалось, сделало свой первый вздох. Она почувствовала, ясно и внезапно, дух, который искала и который пыталась освободить от заключения. Почти… почти свободен.
Услышав свое имя, Кирби резко вскинула голову.
– Тысяча чертей!
– Кирби, прости.
– Мелани! – Она проглотила ругательство, отложила инструменты, но все еще держала обломок. Не могла упустить его сейчас. – Я не слышала, как ты вошла. Входи, я не буду орать.
– А стоило бы. – Мелани оставалась у двери. – Я побеспокоила тебя.
– Да, но я прощаю тебя. – Кирби указала на стул рядом и улыбнулась подруге.
Светлые волосы аккуратно обрамляли лицо в форме сердца. На скулы, более выраженные, чем у Кирби, опытная рука нанесла немного румянца. Пухлые губки были заботливо покрыты розовым блеском. Кирби в очередной раз убедилась, что Мелани Бэрджесс обладает самым прекрасным лицом на свете.
– Ты выглядишь замечательно, Мелли. Как дела?