После страстной ночи на голом полу в квартире Максима все вернулось на круги своя. Померанцев опять переселился к ней, и вот теперь Олеся лежала с ним на своей кровати, раскинув руки, и улыбалась голубому небу в окне без занавесок. Максим спал, отвернувшись от солнца, и одна ладонь Олеси лежала на его плече. Олеся давно проснулась, хотя поспать удалось всего несколько часов. И рука затекла, и было так жарко – настоящее лето, но она не шевелилась, боясь спугнуть это лучезарное чувство счастья, которое поселилось у нее в области солнечного сплетения. Иррациональное чувство счастья, как сказала бы Нонна. Ложное чувство счастья. Похмелье будет жестоким, но сейчас Олеся не стала бы об этом думать, даже если бы ей за это предложили заплатить денег. Счастье в неведении.
– Что, уже не спишь? – раздался сонный голос. Максим повернулся, скинул ее руку со своего плеча и потянулся. Олеся улыбнулась и промолчала. То, что он лежал тут, рядом с ней, было так странно, так неожиданно и невозможно, но сам Максим при этом держался так, словно и не было этого года между ними. Словно бы они не расставались. Возможно ли, чтобы они просто продолжили с того места, на котором все оборвалось?
– А сколько времени? – спросил он, перекатываясь через нее к тумбочке, где лежали их телефоны.
Олеся подумала, что ничего не знает о том, чего Максим хочет и чем он живет теперь. Какие у него планы относительно их двоих.
– Половина девятого, – пробормотала она. О, как она не хотела снова запускать колесо их мельницы, перемалывающей дни и ночи в одну серую муку воспоминаний. Олеся хотела бы лежать тут вечно, и чтобы не было никаких серьезных разговоров и никаких проблем. Просто застыть рядом, молодыми и сонными, залитыми ярким солнечным светом. И чтобы время просто исчезло, остановилось навсегда, оставив мир, как фотографию в рамке, висеть в недвижимой вселенной вечно.
– Как полдевятого? Блин, я же проспал! – крикнул Максим, и мельница со скрипом задвигалась, тяжело передвигая лопасти.
Олеся побежала на кухню, готовить омлет и зеленый чай. Она бы хотела выпить кофе, но Максим не терпел ни кофе, ни его запах – причем если в кафешках и маленьких ресторанчиках он переносил его относительно нормально, то у Олеси дома кофейный запах, даже вчерашний, выветрившийся, мог вызвать бурю и цунами. Олеся покорно распрощалась с кофе – выпьет на киностудии, куда она собиралась ехать на пробы.
– Тебя подбросить? – спросил Максим, ловко орудуя ножом и вилкой.
Олеся помотала головой, не сводя глаз с мужчины, из-за которого пролила чуть ли не океан слез. Сейчас, когда еще действовала сила Примирения, он был тем самым Максимом, от которого все и всегда были без ума. И все же, что будет потом? Да и будет ли это самое «потом» вообще.
– У меня сегодня прослушивание, я не знаю, во сколько буду дома, – пробормотала она, потягивая остывший чай из высокой чашки.
– Прослушивание? А где? – спросил он так, словно бы ему действительно было интересно.
И Олеся рассказала бы, что едет на студию Горького, что там собираются снимать цикл фильмов из серии «Понять и услышать», а иными словами, миллион нудных слезливых шоу о жизни простых женщин, с замесом на драму. И в каждую серию им нужны разные лица, причем чем проще, тем лучше – чтобы уж идентификация была полной. А еще на крупном телеканале с осени будут снимать новый сезон каких-то судебных страшилок, и там нужны разного рода свидетели. И вообще, сейчас много чего происходит. Но Олеся хорошо знала Максима и то, с каким презрением он относился к ее работе. Вряд ли в этом он изменился.
– Да так, в одном месте, – пробормотала Олеся, но Максим уже переключился на свой планшет, он проверял почту, звонил кому-то. Он явно выходил из Примирения, как из зоны покрытия Сети. Ворчал, пытаясь найти утюг. Ругался, обжегшись. Спросил, обязательно ли Олесе путаться под ногами, когда она знает, что он спешит…
– А что дальше? – спросила она, когда раздраженный Максим стоял около входной двери, проверяя содержимое своего кожаного итальянского портфеля из Италии.
– В смысле? – буркнул он себе под нос. – У меня сейчас встреча с главредом одного портала, буду там колонку вести по культуре. Впрочем, я еще не решил.
– Что будет с нами? – переформулировала вопрос Олеся, и Максим замер, посмотрел на нее недовольно и осуждающе.
– Не начинай, ладно? Я только вернулся.
– А зачем? – Олеся не могла не начинать. Она вдруг испугалась того, что он сейчас выйдет из дверей и исчезнет еще на год. И да, она помнила, как много ссор у них было из-за ее желания знать, что у него в голове, что будет дальше и чего он хочет. Но не делать так, не задавать вопросов – было выше ее сил.
– Что зачем? – выдохнул он с раздражением.
– Зачем ты вернулся? Зачем ты мне звонил из Италии? Почему ты не оставишь меня в покое?
– А что, ты не допускаешь мысли, что я вдруг воспылал страстью к тебе? И примчался в Россию, ведомый одной лишь мыслью о тебе? – Максим глумился.
Олеся нахмурилась и отвернулась.
– Я допускаю любую мысль, кроме этой. Если я допущу эту мысль, ты снова меня разрушишь. А я вполне допускаю мысль, что этого-то ты и добиваешься. Это могло бы тебя позабавить и добавить уверенности в себе.
– Точно! Именно этого. Я увидел тебя в рекламе, где ты так гениально исполнила роль зубного налета, и понял – ты меня совсем забыла. Эта мысль оказалась слишком болезненной, так что я решил немедленно вернуться и доразрушить тебя, – согласился Максим. – Продолжим заниматься этим вечером, ладно? Когда ты вернешься с прослушивания, я уже буду ждать тебя здесь – с пилой и молотком.
– Ты будешь здесь? – Олеся чуть было не улыбнулась против воли.
– Да. – Максим отвернулся, смутился. Если только ей это не показалось.
– Но… но почему?
– Черт его знает! – вдруг поделился он. – Почему-то ты так и не исчезла из моей головы, хотя я даже не думал, что ты в ней была. Ты приворот не делала? Может, ты обладаешь какими-то паранормальными способностями?
– Это правда? – довольно улыбнулась Олеся. – Ты вспоминал об мне?
– Нет, вру, – замотал головой Максим и притянул Олесю к себе. Поцелуй был долгим и не так чтобы слишком страстным, не для него, во всяком случае. Максим умел целоваться, знал, какой эффект его поцелуи производят на Олесю, так что он целовал ее, не закрывая глаз. Да, он все так же был всемогущ, так же непреодолим. И осознание этого нравилось ему больше всего.
– Ты видишь – ты моя. Это неоспоримо, глупо даже сопротивляться.
– Ты знаешь, что ты в ответе за тех, кого приручил? – спросила Олеся, пытаясь задержать его хоть еще на минуточку.
– Мне надо идти. Увидимся позже, да, плюшка? – Он улыбнулся, легонько щелкнул ее пальцами по носу и высвободился из ее объятий.
– Почему-то я уверена, что пожалею об этом. Мои подруги меня убьют.
– Это какие? Парикмахерша, бухгалтерша и училка? Невелика потеря, – рассмеялся Максим. – Такие знакомства только тянут вниз. К тому же если ты их так боишься, что же это за друзья?
– Она не бухгалтерша, она – маркетолог, – добавила Олеся. Но Максим ее уже не слышал, он уже исчез в дверном проеме и легко и непринужденно сбегал по ступеням. Стоило ему отойти на несколько метров, как мир становился темнее и холоднее. Это было какое-то безумие, но оно, кажется, было неизлечимо.
В любом случае, хоть девочки и были для Олеси самыми близкими людьми на свете, она пока что решила никому из них не говорить о том, что происходит между ней и Максимом. Она и сама до конца не понимала этого. Если повезет, подруги могут долгие годы не знать о том, что она приняла Максима обратно. А что? В конце концов, Олеся же актриса, и уж если она смогла сыграть кариес, то уж изобразить равнодушие и одиночество сможет. А потом… Максим все равно ее бросит, и…
Если бы можно было поговорить только с Анной, это был бы вариант. Анна бы не осудила. Анна бы не бросилась ее спасать. Но то, что Анна сумеет скрыть хоть что-то от Нонны, было крайне маловероятно. Олеся раздумывала, пытаясь понять, что же ей делать дальше, чтобы обойтись малой кровью, когда вдруг услышала звонок в дверь.
Звонок был настойчивый и требовательный. Максим вернулся? Видимо, сказался недосып. Она совершенно забыла, что у Максима есть свои ключи, и побежала ему открывать. Но на пороге стоял не Максим, а Нонна. На ее лице царило выражение глупого счастья. Подруга заявилась к ней в домашнем и с мусорным ведром, а взгляд ее метал громы и молнии.
– Как ты могла?! – с ходу выпалила она. – Неужели не осталось никакого соображения в голове?
– О чем ты? – Олеся побледнела и отступила на шаг, лихорадочно пытаясь понять, какая часть ее грехопадения стала известна Нонне и каким образом она все узнала.