И тут он увидел свой билет к свободе, аккуратно свернутый на парчовом сидении стула.
Свои брюки.
Должно быть, кто-то принес их, пока он спал.
Стряхнув с себя последние следы головокружения, он уверенными шагами пересек комнату и натянул брюки, с удовольствием отмечая, как знакомо они облегают его ноги. К своей радости, он обнаружил и свою рубашку, аккуратно висящую на спине стула. Он пробежался пальцами по хрустящему накрахмаленному батисту, думая о том, что это довольно экстравагантная ткань была куплена на стипендию простого пехотинца. Надевая рубашку, он заметил, что имевшиеся на ней дыры зашиты так тщательно, что стали практически незаметны. Возможно, эта рубашка была с плеча какого-нибудь великодушного офицера.
Теперь, уже полностью одетый, он стоял, упираясь руками в бедра, и гораздо больше чувствовал себя самим собой.
Кем бы он, черт возьми, ни был.
Николас провел рукой по своей нечесаной гриве и вздрогнул, когда пальцы коснулись болезненной шишки размером с гусиное яйцо, что была у него на макушке. За этот бесконечный день он кое-что о себе узнал. Он не был в восторге оттого, что находится в заложниках у женских прихотей. Лаура не имела права сказать, что они помолвлены, а потом бросить его одного совершать шокирующие открытия.
Восстанавливая не только силы, но и решительность, он проскользнул в темную прихожую, сам не зная, идет ли он искать невесту или себя самого.
Лаура нервно бродила по гостиной, словно призрак в осаде. Она не стала зажигать лампу или свечу, предпочитая им полумрак с пятнами лунного света. Она опасалась, что находится всего в шаге от того, чтобы начать заламывать руки, как измученная героиня из какого-нибудь готического романа, которые так любила Лотти.
Одно дело представлять себе жизнь с незнакомцем при ярком дневном свете, и совсем другое думать о том, чтобы разделить с ним постель в ночном сумраке. Она мечтала выйти замуж с самого детства, но все ее мечты всегда заканчивались нежным объяснением в любви и целомудренным поцелуем, а не шестью футами и двумя дюймами неприрученного мужчины в ее постели.
Запаниковав, она издала тихий хныкающий звук. Ее жених мог потерять память, но она-то уж точно потеряла разум, придумав такую легкомысленную интригу.
Она провела весь день, избегая его и репетируя историю, которую она придумала для них обоих. Она не посмела написать ни слова об этом в своем дневнике, боясь, что он может когда-нибудь его найти и прочитать.
"Будьте уверены, ваши грехи найдут вас"
Так называлась одна из любимых проповедей ее отца, и Лаура почти слышала его мягкий упрекающий голос. Конечно, отец никогда бы не поверил, что его невинная маленькая девочка способна на больший грех, чем невыученные библейские послания или стянутый из сахарницы кусок сахара за спиной матери. Наверняка, никому из ее родителей не пришло бы в голову, что она может стащить не только сахар, но и мужчину.
Плечи Лауры разом поникли. Было уже слишком поздно признаваться в том, что она натворила, и молить его о прощении. И слишком поздно для того, чтобы стукнуть его по голове подсвечником и отнести обратно в лес, туда, где она нашла его. Хорошо это или плохо, но теперь он принадлежал ей.
— Нас представил мой кузен, — бормотала она, сворачивая направо, чтобы не запнуться за оттоманку. — Семиюродный кузен. Или пятиюродный? — Она потерла ноющие виски, думая, что лучше бы она оставалась в постели и слушала посапывание Лотти.
В лунном свете вырисовывался силуэт старого секретера красного дерева. Скомканный лист бумаги лежал на нем посреди беспорядка письменных принадлежностей, брошенный, но не забытый. Это было письмо, написанное любимицей Стерлинга Харлоу. Сейчас Лаура презирала высокомерного герцога сильнее, чем когда бы то ни было. Ведь это он поставил ее на путь, ведущий к беде.
Покопавшись в темном закутке, она вытащила трутницу, где хранились спички. Она зажгла одну, коснулась ее пламенем края письма и с триумфом стала наблюдать, как бумага скручивается и чернеет.
— Вот тебе, жалкий дьявол, — пробормотала она, поднимая письмо повыше. — Жарься в аду, где тебе самое место.
— "Небеса не бывают так яростны, как бывает любовь, перешедшая в ненависть", — процитировал кто-то за ее спиной. — "Но и в аду нет гнева, сравнимого с гневом отвергнутой женщины". (Уильмя Конгрив, "Невеста в трауре" — прим. переводчика)
Услышав этот глубокий и вкрадчивый голос, Лаура резко обернулась, захваченная иррациональным страхом, что богохульством вызвала самого дьявола. Но вместо Принца Тьмы, она увидела своего жениха, который стоял, прислонившись к косяку, и в его золотистых глазах отражались языки пламени, предупреждая, что, возможно, она играет чем-то еще более опасным чем огонь.
Пока на нем было только одеяло, он выглядел как восхитительный дикарь из каких-нибудь джунглей Мадагаскара. В брюках и рубашке он не стал выглядеть более цивилизованным. При отсутствии сюртука и шейного платка, которые могли бы сдерживать его мужскую силу, казалось, что она исходит от него бесконечными волнами. Его золотистые волосы были явно длиннее, чем полагалось по современной моде, и спускались ему до плеч, рубашка была распахнута у ворота. Лаура мельком взглянула ниже, и пожалела, что сделала это. Оленья кожа брюк идеально облегала его мускулистые ноги. Это точно были не "паучьи лапки" тех, кому приходилось набивать брюки опилками, чтобы они выглядели посолиднее.
И не только брюки.
Боль пронзила ей кончики пальцев. Взвизгнув, она уронила тлеющие останки письма и стала затаптывать их.
— Это был последний счет от мясника, — объяснила она, поднимая подол ночной рубашки, чтобы уберечься от рассыпающихся искр. — С ним трудно иметь дело, когда он не получает свои деньги к первому числу месяца.
Жених с живейшим интересом наблюдал за ее неуклюжим танцем.
— Скажи, ты отправляешь к черту всех своих кредиторов или только тех, кто настаивает на выплате?
Не желая отвечать, Лаура сунула в рот обожженные пальцы.
— Дай, я посмотрю твою руку. — Он стал пересекать комнату, и его лицо скрыли тени, делая его еще более массивным и угрожающим, чем он казался в комнате леди Элеоноры.
Сердце Лауры пропустило удар. Что, если Довер прав? Что, если она привела к ним убийцу или вора? Можно предположить, что он стал жертвой банды разбойников, но что, если он сам был таковым? Естественно, любой разбойник может себе позволить приобрести внешние атрибуты джентльмена. Возможно, он даже понял ее уловку и спустился вниз, чтобы задушить ее.
Сама того не замечая, она стала пятиться от него.
Он резко остановился.
— Если ты моя невеста, то почему ты ведешь себя так, словно боишься меня? — Он приблизился к ней, его лицо стало обиженным, словно она нанесла ему глубокую рану. — Я когда-нибудь причинял тебе боль или давал повод думать, что причиню?
— Пока нет. — Плечи Лауры ударились о каминную доску, фарфоровая ваза на ней закачалась. Он потянулся к вазе, чтобы удержать ее от падения, заодно отрезая Лауре путь к побегу. — Я имею в виду, что нет.
Она забыла об обожженных пальцах, когда он прикоснулся к ее щеке и стал водить загрубевшим пальцем по мягкой коже. И Лаура обнаружила, что вместо того, чтобы уклониться от его прикосновения, ей хочется раствориться в нем.
Его хрипловатый голос просто гипнотизировал.
— Если я был грубияном, поднимающим руку на женщину, то думаю, лучше бы ты оставила меня французам. Я вполне заслужил такую судьбу.
Лаура поднырнула ему под руку, ища убежище на залитом лунным светом диванчике около окна. Опустившись на подушки, она сложила руки на коленях.
— Я не боюсь тебя, — солгала она. — Я просто думаю, что это лучший способ избежать всяких неуместных вещей.
— Немного поздно беспокоиться об этом, учитывая, что у нас еще не было разговора, когда мы оба были бы полностью одетыми. — Его глаза заискрились смехом. — По крайней мере, не на моей памяти.
Лаура глянула на себя. Скромная ночная рубашка с кружевным лифом и высоким воротником скрывала гораздо больше, чем раньше ее мокрое платье. Странно, но распущенные волосы, рассыпанные по плечам, заставляли ее чувствовать себя обнаженной и выставленной на обозрение. Безусловно, только муж мог видеть их в таком беспорядке.
— Несмотря на твое состояние, — сказала она, — есть все еще условности, которые необходимо соблюдать.
Улыбка исчезла с его губ.
— Это та самая причина, по которой ты избегала меня весь день? Соблюдение условностей?
— Ты перенес ужасное испытание. Я подумала, что тебе нужен отдых.
— И сколько отдыха может вынести человеческое тело? По твоим словам, я то был в беспамятстве, то приходил в себя уже… — Он вытянул руку вдоль каминной доски и побарабанил пальцами по ее полированной поверхности. — Сколько точно это продолжалось?