Стерлинг ничего не ответил. Он только сгреб упавшие на пол письма и небрежно бросил их поверх остальных.
— Девонбрукский Дьявол, может быть, действительно, никогда бы не смог ее простить, — сказала Лаура, — но держу пари, что Николас Рэдклиф смог бы.
— Нет и не было никакого Николаса Рэдклифа. Он был всего лишь плодом твоего воображения.
— Ты в этом так уверен? Возможно, он был тем, кем ты мог бы стать, если бы вырос в Арден Менор и не сомневался в любви своей матери. Возможно, он был тем, кем ты до сих пор мог бы стать, если бы нашел в своем сердце хоть крупицу милосердия — для нее и для себя самого. — Лаура переглотнула, у нее на глаза снова навернулись слезы. — И для меня.
Стерлинг в глубине души знал, что сейчас она в последний раз смиряет свою гордость и молит его о прощении, в последний раз плачет из-за него, но все равно просто уронил в ящик последнюю пару писем и решительно задвинул его.
Лаура закрыла глаза. Когда она снова открыла их, они были уже сухи.
— Ты разбил сердце своей матери, — тихо произнесла она. — Я не позволю тебе разбить и мое.
Она ушла, а Стерлинг развернул кресло, не в силах видеть дверь, через которую она вышла. Его взгляд упал на письмо, которое он пропустил — оно было скомканным и сиротливо лежало на каминной решетке.
Надо разжечь огонь, в ярости подумал он. Надо бросить их все в огонь и смотреть, как они горят. Еле сдерживаясь, чтобы не выругаться, он дотянулся до камина и выдернул письмо из уже остывшего пепла.
Он открыл ящик стола, решительно настроенный запереть это письмо вместе с остальными. Но что-то задержало его руку. То ли едва уловимый апельсиновый аромат, то ли потрясение от того, каким стал всегда такой ровный почерк матери в последние дни ее жизни.
Дрожащими руками он положил письмо перед собой на лист промокательной бумаги и медленно разгладил его. Оно было датировано 28 января 1815 года, всего за пять дней до смерти его матери.
Слова матери звучали так ясно, словно она читала их, заглядывая ему через плечо. Стерлинг сжал переносицу, благодаря судьбу, что дядя давно выбил из него все слезы своей тростью.
Стерлинг невольно рассмеялся.
— Все верно, мама, ты послала мне ангела. Ангела мщения.
Стерлинг провел пальцем по дрожащей строчке ее подписи. Она была настолько размытой, что казалось, будто на нее упала слеза, которую потом быстро промокнули.
— Ты пыталась сдержать свое обещание, не так ли? — прошептал он.
Лаура была неправа. Он не разбил сердце своей матери, несмотря ни на что. До самого конца ее сердце оставалось сильным и верным, несмотря на все пережитые ею жестокие разочарования — и даже его собственное равнодушие.
Он осторожно свернул письмо и отложил его в сторону. Прерывисто вздохнув, он нагнулся и медленно открыл нижний ящик стола. На мгновение заколебавшись, он выбрал лежащее сверху письмо, сломал восковую печать, откинулся в кресле и начал читать.
Следующим утром герцог Девонбрук внезапно вылетел из своего кабинета и сбил с ног молоденькую веснушчатую служанку. Та шлепнулась на пол, издав испуганный вопль, и уронила швабру, которую держала в руках.
— О, Ваша светлость, мне так жаль! Я не знала, что вы в кабинете.
Она стала подниматься на ноги, но герцог подхватил ее за руку и помог выпрямиться.
— Нет нужды в извинениях, дорогуша. Это я был неуклюжим чурбаном, а не ты. — Он сунул ей в руку швабру и продолжил свой путь. Оглянувшись через плечо, он увидел, что она смотрит ему вслед круглыми от удивления глазами.
Стерлинг решил, что не может ее за это винить. Несмотря на то, что на нем все еще был официальный костюм, надетый им на вчерашний бал, он выглядел достаточно потрепанным. Он был без фрака, а шейный платок свободно болтался вокруг шеи. Он провел рукой по волосам, еще сильнее взлохматив их, и так совершенно растрепанные. Но он не сомневался, что самой непривычной для служанки была его ухмылка. Ухмылка, которую ему не удавалось сдержать, как бы он ни старался. После того, как он много недель хандрил, а его лицо выражало только мрачную угрюмость, ничего удивительного, что бедная девочка подумала, что он свихнулся.
Утро было уже в разгаре, но в фойе было пусто, а в холле неестественно тихо, почти как во времена, когда был жив его дядя. Стерлинг даже не понимал, как сильно привык к веселому шуму и гаму ссорящихся Лотти и Джорджа, выражающемуся Доверу и напевающей на кухне за готовкой Куки. Должно быть, они все еще спят, решил Стерлинг. Отсыпаются после вчерашнего бала.
Он был уже на полпути на второй этаж, когда услышал быстрые шаги Адисона по мраморному полу.
— Ваша светлость! — крикнул слуга, и его голос прозвучал непривычно настойчиво. — Я должен с вами поговорить.
— Извини, Адисон. У меня нет ни минуты. Я уже и так истратил впустую много драгоценного времени.
— Но, мой лорд, я…
— Поз-же, — пропел Стерлинг, проходя по балкону в направлении восточного крыла.
Строки одного из писем его матери эхом отозвались у него в голове: Моя маленькая Лаура становится прекрасней день ото дня, но я все равно беспокоюсь о ее будущем. Я боюсь, что она не сможет удовлетвориться простой привязанностью, она жаждет той всепоглощающей страсти, о которой мечтает большинство женщин, но которую они так и не находят.
Стерлинг с удивлением заметил, что около покоев Лауры беспокойно шастают его собаки. Когда он приблизился, Калибан начал подвывать, а Цербер заскреб по двери лапой.
— В чем дело, парни? — спросил он, изумленный их поведением. — Я не стал бы ее винить, если бы она заперлась от меня, но вы-то едва ли заслуживаете такой судьбы.
Стерлинг нажал на ручку двери и обнаружил, что она не заперта. Когда он толчком открыл ее, собаки пронеслись мимо него внутрь комнаты, и стали бегать кругами, обнюхивая все, до чего только могли дотянуться.
В безмолвном неверии оглядывая опустошенную спальню, Стерлинг испытал желание сделать то же самое. Казалось, от Лауры только и остался ее аромат. Комната лишилась всего, что принадлежало ей, не осталось ни единого признака, что она вообще была обитаемой.
За исключением свернутого листка писчей бумаги, лежащего на атласном покрывале.
Неохотно разворачивая письмо, Стерлинг вспомнил, как впервые увидел решительный почерк жены в письме, сообщавшем ему о смерти матери. И хотя он никому бы в этом не признался, еще тогда против ее слов было невозможно устоять.
Комната закружилась у него перед глазами, и Стерлинг понял, что ему необходимо сесть. Но промахнувшись мимо края постели, он тяжело рухнул на пол. Он оперся головой о край кровати и, глубоко вздохнув, продолжил читать.